Каково же было удивление всех, когда он сдал проект с опозданием всего на одну неделю.

Больше всех это поразило самого Важина. Он высчитал, что, если в следующий раз примет обязательство — выполнить задание на семь дней раньше, его можно будет закончить точно в срок.

Очередной проект был назначен к 30 апреля (под первомайский праздник). Прошло пятое апреля, десятое. Наконец друзья по старой привычке начали укорять Важина, почему он не приступает к работе… Он только посмеивался. У него ведь был совершенно безотказный способ, и он не спешил повесить свое обязательство. В мае за невыполнение проекта Важина сняли со стипендии. Друзья в складчину платили за его обед. Способ был действительно хороший, но Важин все время откладывал повесить обязательство…

Через два года, уже работая, Важин захотел ввести себя в жесткие рамки — расписал задания на неделю вперед. Ничего не помогло, — в пятницу, когда он проверил исполнение, оказалось, что за день он выполнил только одно дело, большинство же заданий пришлось перенести на следующую неделю.

Да, жизнь — это цепь отложенных дел… Но может быть, успокоил себя Важин, если бы люди ничего не откладывали, нарушилось бы равновесие жизни и она пошла бы кувырком?.. Каждое утро, приезжая в свой кабинет-купе, он вынимал из широкого ящика стола листок-памятку. На первом месте была запись: «Подъехать на стройку к Кругликовой». «Надо ехать», — решал он.

Потом пробегал записи на листке календаря. Это были срочные дела: «Встреча с Некрасовым» (тот задерживал выполнение фундаментов); «Металл» («Будь он проклят! сколько с ним возни! Нужно защищать заявку даже на несколько метров уголка»)… «Подождут! Надо к Кругликовой!..» Потом Важин брал книгу телефонограмм. Мелкими буквами, которые клонились то влево, то вправо, тут были записаны вызовы на многочисленные совещания, заседания, оперативки… «Все равно, — решал Важин, — к Кругликовой!»

Но когда он уже выходил, его догнал тревожный телефонный звонок: старший прораб Пирогов, который сдавал сразу два корпуса, требовал его к себе… Вот тут Игорь Николаевич сдавался. Ибо важнее дела, чем сдача в эксплуатацию домов, у строителя не было и быть не могло.

Только сегодня, отложив несколько важных дел, он попал на стройку к Аксиоме.

Никогда Важин не думал, что эта, казалось, простая, приветливая девушка могла быть такой язвительной и требовательной.

— Вы ведь обещали приехать позавчера? — холодно заметила она.

— Да, обещал. Вы уж извините, замотался. — Важин широко улыбнулся. Он знал силу своей улыбки и по-приятельски протянул руку.

— Государственные дела?

— Ну, государственные они, конечно, относительно. Вы, может быть, дадите свою руку?.. Ну ладно, я вроде нарушил этикет — женщина руку подает первой. («Черт побери, неужели не удастся ее уговорить?!»)

— Я ведь вас предупреждала, что нахожусь в отпуске и не приду на стройку. Этикет вы нарушили не сейчас, а позавчера. Этикет начальника, который должен быть внимательным к людям и держать свое слово.

Важин еще не сдавался.

— Согласен, виноват… Но дело сейчас, Нина… — тут начальник посмотрел на Аксиому и быстро добавил — …Петровна, не в этом. Просто искал, вызывал людей. Нет никого, кто мог бы вас заменить…

Они сидели за разными столами. Аксиома — за маленьким, что стоял в углу прорабской, Важин — за столом Самотаскина.

Он сдвинул в сторону чертежи, которые Петр Иванович всегда складывал аккуратной стопкой. Сделал это небрежно и при этом, как показалось Аксиоме, даже посмотрел на свою руку.

«Наверное, еще и брезглив». Аксиома вдруг представила себе, что Важин пришел сюда работать прорабом вместо Петра Ивановича, и тут же решила, что ни одного дня с ним бы не работала. «С чего это я вдруг так озлилась?!» — подумала Аксиома. И сразу по ассоциации ей вспомнилось, как она с подругой недавно выходила из театра. Впереди какой-то крупный мужчина, оберегая свою спутницу, бесцеремонно толкал других женщин. Анета (Анюта) назвала этого человека «грубияном в квадрате». Его почему-то больше всего обидело не то, что его обозвали грубияном, а именно «в квадрате». Он громко потребовал объяснения. Но его спутница извинилась перед Анетой и резко сказала, что объяснит ему сама. Аксиоме казалось, что Новый начальник поступил именно так: он не посчитался с тем, что портит ей отпуск, бесцеремонно загрузил непосильной работой, да еще два дня прятался от нее. Вряд ли он так поступил бы со своей милой скрипачкой…

И все же это была только внешняя причина ее раздражения. Где-то подспудно жило недовольство собой, своей слабостью. Она не смогла изменить железный ход стройки. Все: и система зарплаты рабочих, и многочисленная отчетность, и, в конце концов, разные стимулы — толкало стройку только в одном направлении: больше, больше! Скорее, скорее!

Правда, на стройке висел плакат, призывающий сдать корпус с оценкой «хорошо». Но она, да и все знали, что лозунг формальный.

Аксиома недавно увидела, как мучаются люди, живущие в новых домах. Композитор не спит, не работает от шума сверху; летчик-испытатель не может отдохнуть после своей трудной, опасной работы от шума через стену; в доме на Амурской — об этом рассказала Маша — жильцы не могут открыть двери… Никто не догадывается, но она обрадовалась, когда временно стала прорабом, хотела повернуть все по-другому. Не получилось: слабая она! Поэтому перестала себя уважать… И Важина не уважает… Когда он пришел, сразу: качество, качество! А получился пшик… Вот он сидит перед ней, довольный, чистенький, с улыбочкой красавца мужчины. Хочет ей внушить и дальше работать прорабом… Да нет, дураков мало.

— Нет никого, чтобы заменить? — повторила она слова Важина. — Это меня не касается… Ведь Петр Иванович просил вас отменить его отпуск.

Важин понял, что с Аксиомой нужно по-другому. Он встал. Да, тут уж ничего не поделаешь, придется… Она не уступит. И, уже приняв решение, ему вдруг захотелось просто так, для себя, понять, почему она переменилась.

— Вот что, Нина… — Он сказал это дружелюбно, сейчас уже можно и без отчества. — Человека действительно на ваше место нет. О Петре Ивановиче не может быть и речи… Но вы, наверное, правы. Что ж, завтра не выходите на работу. Только, — он пристально посмотрел на нее, — после того, как мы решили… В общем, мне кажется, дело в другом, не в отпуске. Правда?

— Да.

— Я не настаиваю — не имею права. Но может быть, есть смысл рассказать мне истинную причину.

— Может быть.

Он посмотрел на часы:

— Ничего, подождут. Я слушаю вас, Нина.

…У ворот стройки они остановились.

— Я должен вам ответить, — сказал Новый начальник. — Но, по правде говоря, я не готов. Конечно, вы правы, что на стройке качеством не занимаются как следует… Но мне кажется, некоторые ваши утверждения ошибочны. Вы говорите «бог качества» и «бог количества». Скажите, а почему они, ваши боги, должны между собой враждовать? Разве их нельзя помирить?

— Нет, нельзя.

— Разве? Подумайте, ведь без количества не может быть и качества. Качество не в воздухе висит. И если вы хотите знать, Алешка во многом прав. Его бригада скомплектована только для монтажа. Если он будет делать навес для столярки, он не выполнит план…

— Ах, план? — иронически повторила Аксиома. — Вот отсюда все и берется. Запишут одни люди цифры, может быть И недостаточно продуманные, а другие люди из них делают фетиш. И вот уже простые цифры получают название «план», который не подлежит обсуждению. Его надо выполнять. Так?

— Да, план надо выполнять. Оттого, что он не всегда хорошо обдуман, не значит, что к выполнению плана нужно относиться легкомысленно. — Новый начальник помедлил. — Пожалуйста, только не подумайте, что я вас агитирую… Вы говорили со мной очень откровенно, и мне хочется быть с вами тоже откровенным. Сейчас я говорю то, что думаю, в чем я глубоко уверен. Все наше хозяйство, Нина, построено на плане. Если его не будет, у нас все развалится. План должен выполняться сверху донизу, если хотите, — да, в какой-то мере его надо фетишизировать, как вы выразились.