Многие, даже очень простые вещи остаются для нас тайной. Никогда композитор Уранов не узнает, что старший прораб Петр Иванович Самотаскин взял с собой фотоаппарат, который ему преподнесли к отпуску строители, чтобы фотографировать счастливого жильца квартиры № 13 дома № 1 по Кривоколенному переулку.

Теперь Аксиома могла пойти к Новому начальнику. Ведь если этот сухарь побоялся признаться, что он прораб, да притом разъезжает с молодыми скрипачками, то его поведение в прорабской, так поразившее Аксиому, было просто позой.

Она вышла на улицу. В Москве было время дождей — так, кажется, говорят в некоторых странах. Во всяком случае, самый жаркий московский месяц — июль был холодным, с ветрами и дождями. Этот год, как рассказала ей Анета, был по старинному исчислению годом Скорпиона. А чего можно ждать от зловредного насекомого — известно. Где-то наверху грохотало, скрежетало.

Аксиома шла вдоль университета. Ей всегда казалось, что из всех видов искусства архитектура больше всего влияет на человека. Может, она и ошибается. В споре с ней квалифицированный искусствовед легко докажет ее ошибку, — мол, литература, музыка сильнее… Может быть… Может быть! Это, конечно, ее личный взгляд, так сказать практический… Ну скажите пожалуйста, уважаемый искусствовед, сколько раз в году вы читаете «Войну и мир»?.. А, то-то же! Может, раз, а может быть, раз в три-четыре года. Правда? Сколько раз вы слушаете «Евгения Онегина»? Не более раза в пятилетку. Так? А вот она каждый день любуется ансамблем университета, когда проходит мимо. И радостно ей, и чуть тревожно… Даже — два раза в день… Сколько это за пятилетку, уважаемый и почтенный оппонент? Сейчас сообразим: два помножить на пять и помножить на триста шестьдесят… Три тысячи шестьсот раз! Чувствуете разницу?!

Вы предлагаете кончить спор, — мол, о чем с неучем говорить?! Согласна. Но прошу вас, очень прошу, в раннее июльское утро приехать к университету. Подойти не к главному фасаду — там слишком много асфальта, а к тому, где памятник Ломоносову. Сядьте, пожалуйста, дорогой товарищ, скромненько на скамеечку — на этот раз вокруг вас не будет толпы внимательных слушателей. Посидите сами, один-одинешенек. Смотрите, какое благородное сочетание объемов, какой легкой кажется центральная часть, которая подымается вверх на двести пятьдесят метров!.. Она не давит на вас, и вам кажется, что у вас появляются крылья и вы тоже несетесь вверх… А потом посмотрите на памятник и на четырехэтажные корпуса, которые обрамляют площадку. Обратите внимание на серебристые ели, они, словно обнявшись, попарно стоят по краям площадки, покрытой цветами… Смотрите, как здорово найдена высота этих корпусов! Правда?.. Только не спешите, очень прошу вас, посмотрите на смелые вставки из красной керамики…

И еще думала Нина Кругликова, прозванная на стройке Аксиомой, что если люди захотят, то они всего могут добиться, даже построить такое чудесное здание. И что закон количества и качества, который ночью на стройке внезапно возник в ее мыслях, все же правильный.

— Там у него много людей, и все кричат, — с опаской сказала Леночка, молоденькая секретарша.

— Ничего, Леночка, он меня приглашал. — Аксиома широко раскрыла дверь. — Можно?

В комнате действительно шуму было много, но людей — всего трое: Новый начальник, Егоркин, тот, что временно замещал Самотаскина, и мастер Семен.

Кричали Новый начальник и Егоркин одновременно. Семен молчал.

— Вы это бросьте! Ясно? — наклонившись вперед из-за стола, гремел Новый начальник.

Егоркин стоял пред столом, маленький, ершистый. Синий берет на его голове был лихо сдвинут, усики торчали вперед.

— И вы это бросьте! Ясно?

— Я вам… — скрежетал Важин.

— И я вам! — не сдавался Егоркин.

— Аксиома, очаровательно улыбаясь, подошла к столу.

— Вы меня вызывали, Игорь Николаевич? Вот я пришла. Может, не вовремя? Тогда я уйду.

— Нет, останьтесь, пожалуйста, — сбавляя тон, сказал Новый начальник. — Вот, посмотрите на него, — снова вспылил Важин, показывая на Егоркина.

— Нет, вы посмотрите на него! — показал Егоркин на Нового начальника.

Аксиома в этот момент подумала, что нет более противного зрелища, как спор двух мужчин, которые уже себя не контролируют. Она вдруг подумала, что сухарь Петр Иванович никогда бы такой спор не затеял.

— Посмотрела на одного и на другого, — заметила она. — Что дальше делать?

Важин, пересилив себя, спокойно сказал:

— Вам нужно присесть… И вы присядьте, — сказал он Егоркину. — Ну а вы, — обратился он к Семену, — вы что, не можете двадцать дней поработать за старшего прораба?

Семен встал. Казалось, природа, начав творить мастера Семена, отвлеклась на минуту, а потом забыла о нем. Все в нем казалось незавершенным: и худые длинные руки, почти без мускулов, лицо маленькое, с едва намеченными чертами, доброжелательное и слегка удивленное.

— Могу.

— Посмотрите на него, — иронически улыбнулся Важин. — Два начальника сражаются рядом с ним, а он с интересом наблюдает, хотя мог бы сражение прекратить. С интересом, правда?

— Нет, — негромко ответил Семен, — без интереса.

— Почему? — Новый начальник посмотрел сначала на Аксиому, потом на Егоркина, как бы приглашая их включиться в веселую игру, где на стороне начальника были все преимущества.

— Я где-то читал, — Семен снова сел, — если подчиненный кричит на начальника, то он невоспитанный и грубый человек, но если начальник кричит на подчиненного, то он хам.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Важин — гневно, с угрозой; мастер Семен — спокойно и безмятежно.

— Ну вот, и пророки у нас появились, — деланно рассмеялся Важин. — А если у вашего начальника характер такой, не может же он его спрятать в стол и запереть на ключ?.. Ну ладно! Товарищ Егоркин, можете возвращаться в производственный отдел, а вы, — Важин строго посмотрел на Семена, — будете временно за старшего прораба. Оба свободны.

Егоркин, не то покашливая, не то фыркая, вышел. Семен в дверях остановился и негромко сказал:

— Я по…дожду вас, Ни…на Пет…ровна.

— Хорошо, Семен, — мягко ответила Аксиома.

— Зачем он вам? — переходя на дружеский тон, спросил Важин.

Аксиома, усмехнувшись, пожала плечами:

— Наверное, более уместный вопрос: зачем я вам?

Новый начальник вышел из-за стола и сел напротив Аксиомы.

— Вы мне очень нужны, — по-хозяйски сказал он.

— Да-а? Странно.

— Сначала о работе…

— А потом? — Аксиома смеющимися глазами прямо посмотрела на Важина. Он казался ей уверенным в себе, сильным, настоящим мужчиной. Право, он ей нравился… вот если б только не был так самодоволен и тяжеловат.

— Сначала о работе, — повторил он. — Я вчера был в одном доме, там очень плохо живется из-за таких, казалось бы, незначительных упущений, как у вашего прораба Петра Ивановича.

— Да, Петр Иванович слабенький прораб, — небрежно сказала Аксиома. — К тому же, кажется, труслив. А какие недостатки?

— Труслив? Что-то я не заметил, упрям — это точно. Там шум через перекрытие очень доносится… Это в Круглоколенном…

— Круглоколенном? — вдруг заинтересовалась Аксиома. — Может быть, Кривоколенном?

Дверь открылась, в комнату заглянула секретарша: Мне можно идти, Игорь Николаевич? Уже полседьмого… А материал я закончу печатать завтра, пальцы очень болят. — Она поднесла к лицу пальцы и подула на них.

— Конечно, Леночка!

— Так я пойду. — Секретарша снова подула на пальцы и вышла.

— О чем мы? Да… наверное, Кривоколенный, откуда вы знаете? — Сейчас мастер Нина Кругликова совсем не напоминала Игорю Николаевичу простенькую девчушку со стройки. — Понимаете, в квартире живет композитор.

— Композитор?

— Да. Он ни работать дома, ни отдыхать не может. Его, кажется, звать Иннокентий Никитич. (Аксиома вздрогнула.) Он вам знаком?

Аксиома отрицательно покачала головой. Так вот в чем дело! Оказывается, у композитора, что живет в Кривоколенном, был не Петр Иванович, а Новый начальник. Как это она могла подумать, что Петр Иванович побоится назвать себя прорабом!