Пока пили кофе, я все звонил Быкову, но его секретарь, почему-то каждый раз извиняясь, отвечала, что Быкова ищут. Я мысленно чертыхался. Что же делать?

…Елена Ивановна и Глаша разносят кофе уже по второму разу, ставят на стол бутерброды…

Быкова все нет. Позвонили из конторы — пока не нашли.

…Елена Ивановна и Глаша ставят на стол яблоки и пирожные…

Я знаю, что это последние запасы. Шеф-повар вопросительно посмотрел на меня.

Тогда выступил Роликов. Он поблагодарил польских монтажников так, будто они приехали помогать именно его бригаде. Предложил полякам «быть в Москве, как дома»; широким жестом передал в распоряжение приезжих Большой театр, ВДНХ, кинотеатры, значительную часть Подмосковья.

Пан Станислав старательно трудился над переводом, несколько, правда, смущаясь от слишком широких посулов Роликова.

Но когда речь зашла о стройке, Роликов стал деловит — рассказал об объединенной бригаде, куда должны войти и польские монтажники.

С ответной речью выступил бригадир, пан Генрих. Он поблагодарил Роликова, не без юмора выразил сожаление, что не может передать в распоряжение бригады Роликова театры и выставки Варшавы, а также ее окрестности. Но если бригада и сам Роликов приедут в Польшу…

…Шеф-повар внес еще один термос. Елена Ивановна, успевшая переодеться в свое знаменитое черное платье с большим вырезом на спине, и Глаша, сменившая белую косынку на цветную, снова разливали кофе… На этот раз, возможно по моему почину, Елену Ивановну называли «пани Еленой», отчего она краснела. Порозовели даже худущие лопатки, выглядывающие из выреза на спине.

Наконец прибыл Быков в выходном пиджачке ядовито-зеленого цвета. Я представил его, от речи Быков отказался, приказав выступить Киму.

Как всегда многозначительно улыбаясь, будто ему известна подноготная каждого из присутствующих, Ким начал свой рассказ о нашей стройке, о Москве. Не могу ручаться, но мне кажется, что он подробно рассказывал и о Варшаве.

В семнадцать пришла бригада Роликова, в полном составе. Поляков пригласили на стройку. Встреча, кажется, закончилась в «Строительном кафе», как, с легкой руки Карла Альбертовича, все называли нашу столовую.

А вот подготовка встречи рабочих ГДР велась совсем на другом уровне. Тут каждый день являлся Вернер с подробной информацией.

— О-а, Виктор, день добрый, или, как говорят у вас, красный. — Карл Альбертович приобрел толковый словарь и черпал оттуда устаревшие малоупотребляемые слова.

— Здравствуйте, Карл Альбертович, здравствуйте! О, у вас новое слово — «красный»!

— Изучаю, Виктор! — скромно говорил Вернер. — Смею вам доложить, моя бригада из Дессау выехала в Берлин.

— Очень хорошо. Когда же она будет у нас?

Из дальнейшего разъяснения следовало, что бригада задержится в Берлине. На сколько, Карл Альбертович сообщит мне в последующие дни.

Наконец этот день наступил. При очередном посещении Карл Альбертович торжественно заявил — прибытие в воскресенье, в двадцать два пятнадцать.

Он, Карл Вернер, и его бригада лучших рабочих фирмы «Gummi», конечно, понимает, что Виктору, Быкову, Киму, Роликову, а также всем остальным товарищам, которых Виктор пожелает взять на вокзал, — им хотелось бы в выходной день отдохнуть… Но вот так — в двадцать два пятнадцать прибывает бригада фирмы «Gummi», одной из самых старинных и солидных фирм.

— Да что вы, Карл Альбертович, — чертыхаясь про себя, заверял я. — Какой может быть разговор? Раз прибывает ваша бригада, будем встречать. Сколько человек?

— Цветы, Виктор, это как пожелаете, но оркестра не нужно.

— Сколько товарищей прибудет?

— Ким мне говорил — оркестр. Но я сразу сказал, что оркестр не нужно. Sonntag — есть день отдыха, оркестра не нужно.

Вот так получилось, что я, Быков, Ким, Роликов, Морев и Марин Федоровна, принаряженные, имея две корзины с букетами цветов, прибыли вечером на Белорусский вокзал. У входа уже стоял большой сэвовский автобус. Из вокзала выскочил сияющий Карл Альбертович, крепко жал наши руки и широким жестом пригласил пройти на перрон.

Поезд опоздал. Много раз Мария Федоровна бегала за водой, заботливо поливала букеты, чтобы цветы не завяли.

Мы сидели в лучшей комнате, для депутатов Верховного Совета, на полах ковры, в кадках пальмы. Но все равно было тягостно и немного тоскливо. «Боже, — думал я, — почему так скучен вокзал? И найдется ли когда-нибудь гениальный архитектор, который создаст новые, уютные вокзалы?!» А поезд все запаздывал. Наконец около полуночи он медленно и величаво подошел к платформе.

Карл Альбертович с возгласом «о-а!» побежал вдоль поезда. Из вагонов начали выходить немецкие туристы. Энергичные и приветливые сотрудники Интуриста быстро отправляли их в автобусы. Когда толпа схлынула, мы увидели четырех человек, скромно стоящих в стороне.

— О-а! — закричал Карл Альбертович. — Сюда! Это есть моя бригада!

Он с удовольствием наблюдал, как Мария Федоровна и Роликов опорожняли корзины, вручая каждому члену «бригады» по восемь-девять букетов. Потом Карл Альбертович рассказывал: его бригада написала письмо домой, что ее буквально засыпали цветами. «Тридцать пять букетов, Виктор! О-а!» — восклицал Вернер.

В течение последних двух недель на стройку прибыли бригады из остальных стран. Из Болгарии — бригада Найдена Вылчева (фирма «Экспортстрой»); от венгерских фирм «Будапешт», «Электро» и «Строительство» — бригады Антала Вега, Золтана Арно, Михая Гернеди; от чехословацкой фирмы «Вытяг» — бригада Милана Плашека. Вот тогда Роликов и дал мне дельный совет, как одолеть упрямого Быкова.

Он пришел ко мне после работы.

— Хотя вы, Виктор Константинович, и не у нас на партийном учете, но хотел дать вам совет.

— Это по какому вопросу? — Я очень спешил, через полчаса нужно было отправить в главк сведения.

— Я секретарь партбюро. Быков мне рассказал о вашем споре по поводу объединенной бригады. К слову, Виктор Константинович, райком ввел у нас должность освобожденного секретаря, но я отказался. Не хочу оставлять своих хлопцев.

— Ясно. Так в чем совет? Наверное, не ссориться с Быковым?

— Да, не ссориться. Сейчас на стройку прибыли бригады из всех стран. Устроим общепостроечное собрание, сообща примем решение. Владимир Яковлевич никуда не денется.

Я отложил карандаш. Ладно, подождут в главке.

Все же Елена Ивановна настояла послать Быкову хотя бы официальное уведомление.

— Не придет он иначе. Вот увидите, Виктор Константинович, а потом будет ссылаться, что решение приняли без него.

Елена Ивановна отправилась к Быкову утром, со свежими силами.

— Пожалуйста, Владимир Яковлевич, повесточку. — Она деловито потушила сигарету, оставив еще одно пятно на многострадальном быковском столе.

— Это зачем? — переспросил Быков, покосившись на окурок.

— Приказано Виктором Константиновичем, уважаемый. — Елена Ивановна снова закурила, бросив непотушенную спичку в корзину для мусора. Из корзины показался дымок. — Какой вы пугливый! — насмешливо произнесла она, когда Быков вскочил. — А еще начальник большого СУ.

Елена Ивановна налила в стакан воды и плеснула в корзину. Дым повалил сильнее.

— Ничего, — успокоила Елена Ивановна. — Сейчас потухнет.

Дым показался через открытое окно. На площадке ударили тревогу.

— Знаете что, — в сердцах закричал Быков, — вот моя подпись. Может, еще нужно? Пять подписей? Только… Как вас только Нефедов терпит?!

Елена Ивановна спокойно закрыла разносную книгу.

— Не забудьте, собрание завтра, ровно в пять!

— В пять я занят! — кричал Быков, пытаясь потушить огонь.

Елена Ивановна остановилась в дверях.

— Как вас только Нефедов терпит, — презрительно сказала она. — Я бы… — Сигареты у Елены Ивановны всегда сгорали очень быстро. Она оглянулась — обо что потушить окурок.

— Буду в пять! — в сердцах кричал Быков. — Все, все! Уходите, пожалуйста. Сожжете всю контору!