Я снова употребил слово «мы», подчеркивая причастность Быкова к потоку, объединенной бригаде, и улыбнулся почти так же обворожительно, как Ким.

— Наверное, Владимир Яковлевич, есть еще и третья и четвертая дороги, но я о них не знаю. Может быть, вы знаете?

Быков снова помолчал. Моя улыбка исчезла.

— До того как выбирать «дороги», — наконец сказал он, — следует решить: нужно ли вообще вести работы поточно вверх и нужно ли объединить все бригады в одну.

— Ну как же, Владимир Яковлевич, ведь на совещании вы не возражали?

— Я сказал — подумаю. — Быков тяжело поднялся. — Мне на стройку. Кроме этих самых «дорог» нужно еще получить бетон, обыкновенный бетон…

Вечером я слышал, как Быков нарочито громко объяснял Киму свой отказ:

— Эти улыбочки, «дороги», «посоветуемся» уже у меня в печенках сидят. Можешь? Заставь! Не можешь заставить, пожалуйста, не путайся под ногами.

Через неделю я снова пришел. На этот раз не улыбался, но по возможности дружески спросил:

— Вы, наверное, уже решили, Владимир Яковлевич?

Мы сидели друг против друга за столом. У Быкова были неприятности — впервые за многие годы он не уложился в фонд зарплаты. Через час ему предстояло выслушать много неприятных вещей в тресте, потом в главке, и он не стеснялся:

— Пристаете вы ко мне. Живете как у бога за пазухой: ни тебе перерасхода зарплаты, ни неприятностей от всех инспекций, ни забот о рабочих. Начальник, который не имеет права написать приказ, не может заставить… Главный «уговариватель»! Нет, не решил! — резко закончил он.

— Когда дадите ответ? — все так же ровно спросил я.

— Не знаю.

Очевидно, он рассчитывал, что я выйду из себя. Но он ошибся — пока я держался.

— Не знаю, Владимир Яковлевич, какая муха вас укусила. Не думаю, что все это идет на пользу дела.

— У меня перерасход фонда зарплаты. — Быков с досадой подвинул на столе папки и встал.

Я знал, что это наш последний прямой разговор и что должен его убедить.

— Сейчас я вам объясню. — Я тоже встал. — Только попробуйте понять, Владимир Яковлевич. Потом будет поздно, я вас уже не буду уговаривать. Садитесь, а я погуляю по комнате… Сядьте! — приказал я. — Ну вот, так будет хорошо. Слушайте, есть несколько способов добиться от работника максимальной отдачи. Первый — заставить человека, второй — дать материальные блага, третий…

— Третьего нет! — прервал меня Быков. — Есть только один способ — дать материальные блага, как вы говорите, а попросту — позаботиться о работнике: хорошая зарплата, квартира, хорошие условия работы, а потом потребовать отдачу, на полную железку потребовать. Сначала дать, потом требовать. Иных способов нет!

— Есть! — Я снова прошелся по комнате. — Есть третий — заинтересовать работника…

— Чего-чего?

— За-ин-те-ре-со-вать, — раздельно, по складам повторил я. — Это значит: прежде всего руководитель должен доказать работнику, что задание, которое он дает, необходимо для дела. Так говорит теория управления производством.

— Ах, теория управления! — насмешливо повторил Быков.

— Да, теория управления. И после того как работник понял необходимость задания, нужно, чтобы он заинтересовался, как лучше его выполнить. Понимаете, предложил бы что-нибудь свое. Заботиться о своих работниках нужно при всех условиях и требовать с них нужно. Но, Владимир Яковлевич, люди хотят работать с интересом, творчески, иначе жизнь получается скучная, серая, несмотря на любую зарплату. Это вам ясно?

Быков тяжело поднялся.

— С вашего разрешения встану. — Насмешливо добавил: — И вот вы, на основании этой самой теории, хотите доказать необходимость потока и объединения бригад…

— Да, — твердо ответил я.

— Хотите, чтобы я сам выбрал путь, то есть заинтересовался, и по вашей теории уже стремился выполнить задание?

— Да.

— Это все красивые слова. А попросту: стать подопытным кроликом, самого себя толкать в шею.

— Нет.

— Так получается, — упрямо сказал Быков.

— Нет, Владимир Яковлевич. Я веду весь этот разговор для вашей же пользы. В противном случае, это очень неприятно… — Я остановился. Ну сейчас держись! — Вас придется заставить.

Быков иронически посмотрел на меня. Совсем я тогда выглядел мальчишкой: худой, и ростом не очень удался, сорочка с короткими рукавчиками. Быков смеялся, все время как бы про себя повторял:

— Заста… ха… ха!.. заставить! — Он буквально давился от смеха. — Вы хотите меня заставить? — наконец отдышался он. — Но ведь по теории заставлять нехорошо… А между прочим, зачем это вам думать о моей пользе, заинтересовать меня? Посидим еще немного, — предложил Быков. — Если б не чертов перерасход! Вообще жизнь не так уж плоха.

— Я хочу заинтересовать вас, чтобы было легче работать, — прямо ответил я.

— Ах вот как, — снова развеселился Быков. — Значит, вы не столько о моей пользе, сколько о себе думаете?

— И о себе тоже. Заставить вас будет нелегко. Придется потратить много времени, нервов…

Быкову, видно, ответ понравился — значит, «чудачок» понимает кое-что. Может быть, если б я тогда шутя спросил: «Ну как, Быков, будешь подопытным кроликом?» или что-то в его духе, все бы обернулось по-другому. Но у меня терпение уже кончалось.

— Значит, не договорились? — Я подождал немного, встал и уже в дверях холодно сказал: — Что касается перерасхода, ехать вам никуда не нужно. Я был сегодня в главке, получил дополнительный фонд… и выговор.

Было два мнения. Первое — Елены Ивановны.

— Вы, Виктор Константинович, тут без приказа не обойдетесь, — многозначительно сказала она, когда я возвратился от Быкова.

— Откуда вы знаете, Елена Ивановна?

Она посмотрела на меня, не переставая печатать.

— Уже пора бы привыкнуть, что секретари знают всё. Быков такой человек…

— Вы что, печатаете слепым методом, Елена Ивановна?

Но она не дала увести себя в сторону.

— Знаете, приказ сразу все ставит на свое место.

— А когда слепым методом, то не ошибаются?

— Я никогда не ошибаюсь, — многозначительно ответила моя секретарша, продолжая печатать одной рукой; другой она вытаскивала из коробки сигарету.

— Хорошо, я подумаю, Елена Ивановна.

К тому времени на стройку начали прибывать бригады из разных стран. Быков даже собрал совещание по «организации приема гостей». Он сидел мрачный, надутый, большинство предложений ему не нравилось.

— Думаю, Владимир Яковлевич, — многозначительно сказал Ким, — нужно встречать бригады на вокзале. Вы и Роликов небольшие речи скажете. А?.. Цветы! — Ким посмотрел на Быкова, стараясь угадать его мнение.

— Не годится, — мрачно изрек Быков.

— Оркестрик небольшой? — осторожно предложил Ким.

— Нет!

Так же мрачно Быков отверг остальные предложения: встречать бригады в гостинице, в столовой, даже на стройке.

Особенно много споров вызвал вопрос: чем кормить иностранных рабочих? Как оказалось, у нас были довольно скудные сведения о национальных блюдах. Мы вспоминали о венгерском гуляше, чешских шпикачках, немецких сосисках, болгарском перце…

— Ерунда! — строго сказал Быков. — Что же, наша столовая будет кормить болгар одним перцем? Сосиски? — Он мрачно усмехнулся. — Почему вы их считаете немецкими? У нас сосисок полно, особенно этих, в пленке… Венгерский гуляш? Предположим. Это и я слышал. А как же будет с первым блюдом, третьим блюдом?

Быков укоризненно оглядывал участников совещания: Кима, кадровичку Марию Федоровну, полную женщину с жалостливыми глазами, Роликова.

— Не подготовились, — заключил он таким тоном, как будто речь шла об укладке бетона. На меня Быков не смотрел, но больше всего он иронизировал над «болгарским перцем», который я неосторожно предложил. А откуда мне было знать кухню, да еще иностранную?! Яичница — вот классическое блюдо, которое готовят у себя дома холостяки всего земного шара.

— А что вы предлагаете? — почтительно обратилась Мария Федоровна к Быкову, полагая, что он, очевидно, обладает глубокими кулинарными познаниями.