Да что вы такое говорите, возразят мне, она природа, ведь живая, дышит, меняется, растет, а мост — как поставили его, так и стоит неподвижно.

Неправда, мост не мертв, он тоже «работает». Вот сейчас, в этой, казалось, неподвижной арке, действуют невидимые силы в десятки тысяч тонн. Они сжимают ее, и арка, сопротивляясь, укорачивается, правда на миллиметры. А прошел поезд метро, прошли троллейбусы — арка снова удлиняется. Она дышит! Стеклянная галерея подвешена на стальных тяжах, они тоже кажутся неподвижными, но каждый сантиметр сечения тяжа растягивается силой в полторы тонны. Тяж тоже «дышит» — удлиняется, укорачивается. И все в этом удивительном сооружении работает, меняется.

Так воздадим должное щедрости не только природы, но и человека. Когда-нибудь в Москве, именно в Москве, наверное, откроется Всемирная выставка — «Человек — природе», где будет представлено все самое удивительное, что сделал человек для природы.

Поляки приехали двадцатого июля.

Я вызвал Елену Ивановну.

— Есть такое задание командования, Елена Ивановна… — Я попросил ее взять на себя хозяйственные заботы.

— Точнее. — Елена Ивановна уселась в кресло напротив меня, закурила новую сигарету. — Точнее.

— Они приедут сюда, на площадку, для переговоров. Нужно угостить как полагается: кофе, бутерброды, что ли, посуда нужна. — Я протянул ей деньги.

— Костырин разве поможет, — задумчиво сказала Елена Ивановна. (Во всех случаях, когда у Елены Ивановны были сложности, отдувался Костырин.) — Мы приемы часто устраивали.

— Что угодно, что угодно, Елена Ивановна. — Может быть, и Костырин. Пригрозите ему, если это нужно, что вернетесь… Это только так, я вас, конечно, не отпущу.

— Не отпустите? — с любопытством спросила Елена Ивановна. — Почему? — Она уселась поудобнее. — Вы знаете, обычно через несколько месяцев начальники мечтают, чтобы я от них ушла… Мне придется поехать домой переодеться, — не очень последовательно добавила она.

Вообще я считал, что ее присутствие не совсем обязательно, но пришлось согласиться.

Она поднялась.

— Хорошо, Виктор Константинович, все будет… Черное разве?

— Что черное, Елена Ивановна?

— Черное платье. О чем вы все думаете последнее время?.. Похудел, совсем извелся. Даже Быков, до чего человек толстокожий — знает только свои экскаваторы, — и тот спрашивал, что с вами случилось.

Елена Ивановна села на свой конек — личная жизнь подопечного начальника должна быть всегда под ее контролем.

— Ладно, Елена Ивановна, я исправлюсь. Очень прошу. До приезда гостей осталось всего несколько часов.

Они приехали ровно в три часа, двадцатого июля в три часа. Это была первая встреча с представителями иностранной фирмы, мы немного волновались. На длинном столе стараниями Елены Ивановны чинно блестели бутылки нарзана, бокалы, лежали пачки сигарет и большие блокноты. В углу на маленьком столике (об этом знали только Елена Ивановна и я) стояла готовая к действию кофеварка и чашечки. Мы выстроились у входа: Померанцев, Быков (по такому случаю он надел пиджачок ярко-зеленого цвета), лучезарно улыбающийся Ким, Елена Ивановна в черном платье с таким большим вырезом на спине, что видны были худущие лопатки.

Поляков было трое: пожилой представительный пан директор; первое, что бросилось в глаза, — его густые брови, поднятые вверх и как бы застывшие в изумлении, пан инженер, элегантно одетый, молодой (потом он уже к нам не приезжал) и начальник участка монтажных работ Станислав Юзовски — небольшого роста ладный человек с большими черными глазами, отпускающими всем грехи человеческие.

Пан директор оглядел нас и, несколько поколебавшись, подошел к Елене Ивановне. Она протянула ему свою худую руку высоко, как бы для поцелуя, но он только пожал ее и с несколько старомодной галантностью заявил, что ему очень приятно, тут присутствует пани… пани (Елена Ивановна быстро сказала свое имя) …пани Елена…

Потом пан директор снова посмотрел на нас, но в это время зашел Кареев и представил каждого, начиная с Померанцева.

У стола тоже произошла небольшая заминка. Поляки и Кареев сели по одну сторону стола, мы — по другую, председательское место у торца стола осталось не занято. Кареев пригласил председательствовать Померанцева. Померанцев — меня, я — Быкова. Тот тоже отказался, и мы остались без председателя. Забегая несколько вперед, должен сказать, что мы размещались так всегда. Кажется, от этого ничего не пострадало.

Затем мы обменялись таким количеством улыбок, что их хватило бы по меньшей мере на десяток наших обычных совещаний. Но улыбки улыбками, а нужно начинать разговор.

«Скажи что-нибудь. Чего ты молчишь?!» Померанцев пододвинул мне записку. Я прокашлялся, но в это время заговорил Ким.

Он, Ким, и все присутствующие здесь советские товарищи (тут впервые я услышал о себе — «советский товарищ») приветствуют и поздравляют… Ким остановился. Я понял, что слово «поздравляют» Ким сказал случайно, но не в характере Кима было сдаваться. Он лучезарно улыбнулся и твердо повторил:

— …и поздравляют…

Кареев с интересом следил за Кимом.

«С чем он поздравляет поляков? Помоги ему!!!» — написал в своем блокноте Померанцев.

— …и поздравляют… — улыбка на лице Кима стала еще проникновеннее… — с приездом, — наконец нашелся он.

Тут Елена Ивановна начала обносить всех маленькими чашечками кофе.

— Весьма рада!.. Весьма рада! — при этом приговаривала она.

Померанцев посмотрел на меня испепеляющим взглядом и написал в блокноте: «Ты что, В.К., сдурел? Разве так встречают иностранных гостей!!!»

«Вполне дипломатическое угощение!!!» — написал я ему в ответ и для убедительности тоже поставил три восклицательных знака.

«Ну, знаешь…» Карандаш Померанцева сломался.

— Весьма рада! — воркующе сказала Елена Ивановна, ставя перед Померанцевым чашечку размером с наперсток;

Померанцев расплылся улыбкой:

— Спасибо, Елена Ивановна, очень люблю кофе… Так сказать, тонизирует.

«Вот видите — тонизирует!!!» — написал я Померанцеву.

Можно было только предполагать, что он хотел ответить, но его карандаш был сломан. Правда, взгляд Померанцева был достаточно красноречив.

— Весьма рада! — Елена Ивановна поставила последнюю чашечку перед Быковым.

Быков придвинул к себе чашечку и попробовал из сахарницы (три амура поддерживают гнездышко) достать кусок сахара. Несмотря на все старания, это ему не удалось. Тогда он очень осторожно поднял чашечку и сразу ее опустил.

— Вам еще? — любезно спросила Елена Ивановна.

— Нет, благодарствую, — на старинный славянский лад ответил Быков. Он вынул платок и, как после тяжелой работы, вытер с лица пот.

После того как у Померанцева сломался карандаш, связь между нами прекратилась, но он тут же применил другой способ — многозначительно толкнул меня ногой. Я понял, что это означало требование вступить в разговор.

И вдруг я с ужасом заметил, что начал говорить о польском футболе. Тема, к удивлению, оказалась для наших гостей весьма интересной. Пан инженер, все время довольно кисло поглядывавший на бутылки нарзана, зажегся и живо поддержал разговор. Померанцев толкнул меня ногой, на этот раз полегче, я понял, что он одобряет мое начало.

Очевидно, наши гости пришли к выводу, что на этом вступительная часть приема может быть закончена, потому что пан директор вынул из портфеля тетрадь с твердым желтым переплетом.

— Дзенкую, пани Елена, — любезно наклонил он голову. И, обращаясь к нам, сказал: — Сейчас будет интересно нам послушать генерального подрядчика.

Если, как это следует из описанного выше, дипломатическую часть визита мы с помощью Елены Ивановны подготовили, то деловая часть как-то выскочила у меня из головы. Да и что можно было говорить о поставке и шеф-монтаже алюминиевых панелей, когда мы только начали бетонировать фундаменты?

— Наши планы? — переспросил я.

— Польских товарищей интересует, когда нужно будет поставить панели? — уточнил Кареев.