Ф. И. Толстой (1782–1846) – двоюродный дядя Л. Н. Толстого. По свидетельствам современников, был одним из самых известных дуэлянтов своей эпохи (убил на дуэлях 11 человек). Женился на знаменитой цыганской плясунье А. Тугаевой.

Возникает круг образованных (на европейский манер) лиц, для которых литературное кощунство и бытовой разгул становятся некоторой культурной нормой. Однако было бы ошибкой утверждать, что круг этот состоял только из вольнодумцев и атеистов: кощунства в поэзии позволяли себе Г. Р. Державин и В. В. Капнист, которых никак нельзя к ним отнести. Такие кощунства имеют в первую очередь антиклерикальную направленность – вера и религия уже не ассоциируются с Церковью. При этом характерна следующая инверсия: если для поколения молодых образованных дворян начала XIX в. литературные кощунства относятся исключительно к «нижнему этажу» литературы, т. е. к «внутрилитературным» произведениям, стихам, адресованным в личной переписке очень узкому кругу знакомых литераторов, и никогда – к «верхнему этажу», т. е. к стихам изданным, опубликованным, публично прочитанным, обращенным к широкому читателю, стоящему вне литературного круга[202], то в творчестве Л. Н. Толстого все наоборот: носителями кощунства являются его «публичные» трактаты и последний роман, а дневники и письма их практически не содержат. Очень характерно также, что если в русской поэзии кощунство «технически» выражается в умении вставить в светские по содержанию тексты цитаты из Св. Писания и богослужения, то Л. Н. Толстой поступает наоборот: выражения из церковного обихода демонстративно заменяются на обыденные, бытовые. В этом и заключается знаменитое «остранение», о котором мы уже говорили в разделе, посвященном критике Толстым православного вероучения: «чашка» вместо «чаша», «ложка» вместо «лжица» и т. д.

Таким образом, можно говорить о некоторой тенденции, которая началась в конце XVIII в., а продолжилась после революции 1917 г. (некоторые стихотворения С. Есенина).

К сожалению, и перу А. С. Пушкина принадлежит гораздо менее известный, нежели толстовский, но не менее оскорбительный для христианина пример издевательства над церковной святыней. Имеется в виду послание В. Л. Давыдову, которое датируется 1821 г. Правда, нужно учитывать, что Пушкину, писавшему это стихотворение, было 22 года, а Толстому, автору «Воскресения», уже больше 70.

Поэтические опыты Пушкина и его друзей являются свидетельством не только конкретной литературной традиции, восходящей к сентиментализму, но и совершенно определенных настроений, своего рода «гусарской браваде», царивших в среде «золотой» дворянской молодежи. Духовный климат романтической эпохи представляет собой парадоксальным образом довольно пестрое сочетание пиетизма, протестантской и католической мистики с эротическим оттенком и в то же время неверия и неприкрытого вольнодумства. Ю. М. Лотман обратил внимание на то, что русские романтики часто использовали в своей поэзии термины, отмеченные демонологической окраской («страсть», «очарованье», «прелесть»)[203].

В 1817 г. на выпускном лицейском экзамене по русской словесности Пушкин прочитал стихотворение «Безверие», полное глубокого религиозного уныния и осознания невозможности верить в то, чему противится и ум, и сердце. Это трагическая тоска образованного русского человека по положительному религиозному и нравственному идеалу. Скептически-ироническое отношение к Евхаристии и к религиозной святыне имеет самые тяжелые, поистине катастрофические последствия: «увядшая душа», «ужасная пустота», «холодность», «чуждость умилению». Очень характерно, что вера мыслится только в разрыве с «немощным и строгим» разумом – пушкинскому поколению предстоит пройти большой путь по «архивам ада» (выражение самого поэта), чтобы вырваться из этого заколдованного круга.

Характерно, что если в среде образованных людей главное христианское таинство становится предметом равнодушной насмешки и скептицизма, то в крестьянской среде иногда это объект дерзостного эксперимента.

Вспомним, с чего начинается страшный рассказ о глумлении над таинством Евхаристии в очерке Ф. М. Достоевского «Влас» («Дневник писателя» за 1873 г., ДПСС. Т. 21. С. 31–41).

Деревенские парни спорят о том, «кто кого дерзостнее сделает». Достоевский, осмысляя событие, о котором идет речь в рассказе, подчеркивает, что психологически здесь присутствует «забвение всякой мерки во всем», стремление «заглянуть в самую бездну», потребность отрицания «самой главной святыни сердца своего», которая вдруг почему-то становится «невыносимым каким-то бременем» (ДПСС. Т. 21. С. 34–35). Восстание на Христа и на Евхаристию – дно бездны, в которой оказывается русский народ.

В предыдущем разделе мы вместе с читателем проследили историю и главные опорные точки мысли Л. Н. Толстого. Теперь поставим перед собой вопрос несколько по-иному: а какое место занимают идеи Толстого и его проповедь в контексте религиозно-философских исканий на Западе в XIX веке?

Другими словами, можно ли говорить о влиянии идей писателя на западное богословие и, наоборот, о влиянии последнего на Л. Толстого? Ведь в конечном итоге и либеральный протестантизм, и католическая богословская мысль, готовившая акт I Ватиканского собора об административной власти и учительной непогрешимости папы Римского, и русское академическое и светское богословие и церковная публицистика, и русская художественная литература стояли перед одной и той же задачей: примирить традиционные христианские истины с результатами той духовной эволюции, которая в самом начале этой книги была описана как секуляризация.

Первый Ватиканский собор был созван папой Римским Пием IX и состоялся в Риме в 1869–1870 гг. Главным деянием собора, проходившего фактически под руководством представителей ордена иезуитов, является догматическая конституция Pastor aeternus, объявившая новым католическим догматом утверждение о примате (первенстве) апостола Петра, распространении юрисдикции епископа Рима на весь мир и учении о непогрешимости папы Римского в вопросах веры и нравственности, когда он официально (так называемый принцип ex cathedra, то есть «с кафедры») выступает по вопросам веры и нравственности. 20 сентября 1870 г. заседания собора были приостановлены и больше не возобновлялись по причине захвата Рима войсками Итальянского королевства.

Говорить о какой-либо глубокой связи Л. Толстого с католицизмом не приходится. В Католической Церкви и в католическом богословии XIX века Л. Толстого должно было отталкивать все то, что его отталкивало в православии. В то же время для католицизма взгляды Л. Толстого в XIX веке могли быть только ересью, и ничем больше. Правда, примечательно, что произведения Л. Н. Толстого так и не попали в знаменитый католический «индекс», т. е. Index Librorum Prohibitorum, или «Список запрещенных книг» – перечень произведений, не рекомендованных к чтению для преданных Церкви католиков. Интересно также, что Католическая Церковь никогда не высказывала своего официального отношения к писателю.