Прежде чем перейти конкретно к анализу обстоятельств, приведших к появлению синодального определения об отпадении Л. Н. Толстого от Церкви, следует сказать несколько слов по поводу известного утверждения некоторых историков о тотальном якобы всесилии К. П. Победоносцева в Синоде, которое и позволило ему отомстить Толстому за все двадцать лет их противостояния, и в особенности за гротескный образ Топорова в романе «Воскресение». Смысл подобных заявлений заключается в том, чтобы доказать, что Победоносцев имел реальную возможность подготовить отлучение Л. Н. Толстого от Церкви не только без ведома членов Св. Синода, но чуть ли не без ведома самого императора.

Однако в действительности дело обстояло совершенно по-иному. В своем исследовании С. И. Алексеева показывает, что подавляющее большинство решений обер-прокурора Синода нуждалось в санкции синодального присутствия, причем это ограничение касалось даже вопросов назначения на второстепенные должности, например помощников наблюдателей в церковно-приходских школах, что давало право К. П. Победоносцеву утверждать, что юридически он не имеет никакой власти в своем собственном ведомстве, а с начала 1890-х гг., по мнению исследовательницы, которое подтверждается материалами личной переписки обер-прокурора, К. П. Победоносцев вообще начинает утрачивать свое положение в Синоде[479].

Этот вывод можно проиллюстрировать фрагментами переписки К. Н. Победоносцева с П. А. Тверским. Обер-прокурор указывает, в частности, по поводу истории духоборов, что она приняла столь острый характер только потому, что «за грехи и ошибки администрации по делам сектантским привыкли все ставить в ответ меня и церковное управление и все валить на мою голову. Напрасно: если бы в духоборческом деле не напутала администрация, без участия и ведома церковных властей – не было бы всей этой путаницы <…> Если бы делами сектантов не заведовало министерство внутренних дел, не знающее характера и существа сект, – дело мало-помалу обделывалось бы церковными средствами»[480].

Известно, что К. П. Победоносцев имел возможность обойти традиции синодального делопроизводства тем, что обращался в подходящий момент непосредственно к императору, без утверждения которого ни одно решение Синода принципиального характера не могло быть актуализировано. Таким способом особенно часто обер-прокурор пользовался при жизни императора Александра III, воспитателем которого он был. Но в случае с Л. Н. Толстым этот механизм не мог сработать. Во-первых, к концу XIX века отношения Победоносцева с императором Николаем II уже не носили такого доверительного характера. Во-вторых, личность Л. Н. Толстого была значима не только для внутренней жизни России, но и для ее внешнеполитической репутации.

Перейдем к истории появления официального церковного документа, констатирующего отпадение Л. Н. Толстого от Церкви. Анализ этого сюжета настоятельно требует ответа на следующие вопросы, которые можно воспринимать как часть расследования преступления писателя Льва Толстого:

1. Каково было в целом отношение русского правительства к Л. Н. Толстому, насколько церковные санкции против писателя были для власти выгодны и приемлемы?

2. Какова роль конкретно обер-прокурора Св. Синода К. П. Победоносцева в подготовке известной редакции синодального акта 1901 г.?

3. Какова роль Св. Синода в подготовке синодального акта от 20–22 февраля 1901 г.?

4. Является ли синодальный акт действительно отлучением – анафемой – проклятием в строго-каноническом смысле слова или мы должны видеть в нем какое-то другое значение?

5. Насколько осмысленны и практически реализуемы призывы некоторых современных почитателей писателя исправить историческую ошибку и отменить распоряжение церковной власти в отношении Л. Толстого?[481]

Поставленные вопросы в нынешней России имеют не только абстрактный научный или общественный интерес, но существуют в определенном контексте, т. е. связаны с ожесточенными дискуссиями, которые давно уже получили ясно выраженную идеологическую окраску. Этот контекст определяется вопросом о месте и роли Православной Церкви в жизни России.

Пятнадцать лет назад в одной из монографий последнего десятилетия православие было охарактеризовано как «комплекс организационных структур и идеологических постулатов, не имеющих отношения к современности»[482]. Другими словами, автор этого «определения» воспроизводит толстовскую парадигму. Православная Церковь – это сочетание земных институтов, деятельность которых неподконтрольна никому, и догматических определений, мифологическая подкладка которых была уяснена уже более ста лет назад. Люди, которые позиционируют себя православными – либо необразованные и недалекие, либо занимаются самообманом. В любом случае все это не имеет никакого отношения к живой жизни – сегодняшнему дню, прогрессу науки и человеческого знания, потребностям человека, его бедам, горестям и переживаниям.

Очередной исследователь творчества Л. Толстого торопится заявить, что как бы ни относился современный человек к Церкви, он вынужден «безусловно признать (это не будут отрицать и самые яростные сторонники православия), что разуму с церковным учением делать нечего», а «перед современным человеком сейчас альтернатива, выбор между истиной и Церковью»[483]. Поразителен тот факт, что в «подтверждение» этой глубокой мысли даются ссылки на работы протоиерея С. Булгакова, который всю жизнь писал вовсе не о противопоставлении разума и веры, а, наоборот, об их глубокой связи.

Еще один «исследователь», с явным сочувствием к взглядам писателя, противопоставляет слепой вере опору на логику и факты, попутно совершенно искажая адекватное представление об объеме и содержании понятия «богословие» и давая неверное представление о способе богословствования самого Л. Н. Толстого. Далее этот же автор серьезно утверждает, что «с исторической точки зрения» смысл догмата о Св. Троице является «своего рода сокращенным вариантом языческого многобожия»: вместо множества богов – явлений вводится всего (!) три Лица Одного Бога[484]. Возникает законный вопрос, почему же три Лица, а не два, ведь так было бы еще экономнее? Поразительно, но подобные невежественные рассуждения входят в докторские диссертации, которые потом успешно защищаются в государственных диссертационных советах.

Таким образом, многие авторы, пытающиеся представить какие-либо аргументы в пользу Л. Н. Толстого в его конфликте с Церковью, заранее ставят перед собой неблагодарную задачу, не имеющую никакого отношения к поиску правды, – дать совершенно искаженный образ Церкви и ее учения, создать миф о политико-идеологической структуре, тесно связанной с государством и враждебной всякому проявлению прогресса и культуры. При этом активно эксплуатируются различные скандалы, свидетелями которых мы стали в последнее время. Вместо анализа и дискуссии начинается балаган, шоу, в ходе которого организаторы подобного рода мероприятий активно используют современные медиа-технологии, чтобы перед огромной зрительской аудиторией представить священников совершенно беспомощными и смешными ретроградами. Впрочем, к сожалению, сами священнослужители в подобных ситуациях часто действительно не способны сказать что-то убедительное – опыт восьмидесятилетних гонений на религиозное слово до сих пор дает о себе знать.