В Казанской женской Шамординской общине М. Н. Толстая жила с 1892 г. Она скончалась 6 апреля 1912 г. в возрасте восьмидесяти двух лет, проведя в монастыре в общей сложности двадцать один год и приняв за день до смерти постриг в схиму[416].

Переписка с младшей сестрой также занимает важное место в жизни Л. Н. Толстого. Отношения с М. Н. Толстой всегда носили, как было сказано, особенно нежный характер. Свое отношение к брату М. Н. Толстая замечательно выразила в письме его жене, С. А. Толстой, от 5 февраля 1902 г., – т. е. уже после обнародования синодального определения: есть два Толстых – писатель, «совсем другой человек: холодный, ожесточенный на Церковь и на служителей ее; а он, настоящий, наш Левочка, добрый, нежный, любящий Бога и Священников (хороших – не все же дурные). И вот за него, за такого молятся все, которые его знают и любят и верят <…> про меня и говорить нечего – я никогда в жизни так не молилась, и если Бог хоть одну мою слезу примет, то мы еще с ним поживем и увидимся еще в Ясной»[417]. В одной из бесед М. Н. Толстая заметила: «Никого нет для меня на свете дороже Левушки!»[418]

Никакие испытания и никакие несогласия не могли разделить брата и сестру, именно поэтому Л. Н. Толстой и нашел у нее последнее пристанище перед смертью. Их последняя встреча осенью 1910 г., после ухода писателя из Ясной Поляны, была преисполнена любви и надежд, которым не суждено было осуществиться…

А. Л. Толстая (1884–1979) – младшая дочь Л. Н. Толстого, по всей видимости, самый близкий ему человек среди членов семьи после смерти другой его дочери, М. Л. Толстой.

Александра Львовна появилась на свет в один из самых трагических моментов жизни семьи Толстых. Это было в ночь на 18 июня 1884 г., когда Л. Н. Толстой покинул свой дом в Ясной Поляне. Об этом очень ярко свидетельствует старшая сестра Александры Львовны Татьяна Львовна Толстая.

«До сих пор вижу, как он удаляется по березовой аллее. И вижу мать, сидящую под деревьями у дома. Ее лицо искажено страданием. Широко раскрытыми глазами, мрачным, безжизненным взглядом смотрит она перед собою. Она должна была родить и уже чувствовала первые схватки. Было за полночь. Мой брат Илья пришел и бережно отвел ее до постели в ее комнату. К утру родилась сестра Александра».

Толстая Т. Л. О смерти моего отца и об отдаленных причинах его ухода // Литературное наследство. Т. 69: Лев Толстой / АН СССР. Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького. М., 1961. Кн. 2. С. 260.

Причина конфликта отца и матери была очень образно разъяснена няней Александры Львовны: «С графом все нелады шли. Чудил он в ту пору. То работать уйдет в поле с мужиками с утра до ночи, то сапоги тачает, а то и вовсе все отдать хочет. Графине это, конечно, не нравилось»[419].

«Если бы в то время Лев Николаевич приласкал меня, помог бы мне в делах, попросил бы меня опять самой кормить ребенка, я, разумеется, с радостью склонилась бы на это. Но он неизменно был суров, строг, неприятен и так чужд, как никогда. Целые дни он проводил вне дома и тогда, в июне, косил траву наравне с мужиками. Когда вечером он сидел с нами, то вид у него был всегда такой усталый и суровый, что страшно было с ним разговаривать. И все вокруг молчали, и всем было тяжело».

(ТМЖ. 1, 443).

Об этом же событии сообщил в дневнике и сам Л. Толстой, основной акцент делая на духовном состоянии своей жены, которое он к тому моменту их жизни уже считал весьма плачевным. Это одна из тех трагических записей, которые свидетельствовали о тяжелом семейном конфликте, который разворачивался в семье и которому суждено было претвориться в настоящую катастрофу с ложью, скрытностью, недоверием, судебными процессами, участием в сугубо семейном, по сути, скандале, совершенно посторонних людей, причем проходило это практически на глазах у всего мира.

«Я ушел и хотел уйти совсем, но ее беременность заставила меня вернуться с половины дороги в Тулу. Дома играют в винт бородатые мужики – молодые мои два сына<…> И пошел к себе, спать на диване; но не мог от горя. Ах, как тяжело! Все-таки мне жалко ее. И все-таки не могу поверить тому, что она совсем деревянная<…>Начались роды, – то, что есть самого радостного, счастливого в семье, прошло как что-то ненужное и тяжелое. Кормилица приставлена кормить. – Если кто управляет делами нашей жизни, то мне хочется упрекнуть его. Это слишком трудно и безжалостно. Безжалостно относительно ее. Я вижу, что она с усиливающейся быстротой идет к погибели и к страданиям – душевным – ужасным».

(49, 105).

Таким образом, уже при рождении А. Л. Толстая оказалась в самом центре очень сложного клубка. Современная психология достаточно определенно утверждает, что тяжелый стресс, перенесенный матерью накануне родов, ее нежелание иметь ребенка, не могли не сказаться на дочери. Такие неблагоприятные обстоятельства должны были наложить свой отпечаток на характер А. Л. Толстой и в какой-то степени предопределить ее очень продолжительный конфликт с матерью, который продолжался практически до смерти Софьи Андреевны в 1919 г. Есть сведения, что С. А. Толстая предпринимала попытки избавиться от двенадцатого ребенка с помощью аборта, но акушерка из Тулы не пошла на преступление (об этом впоследствии рассказывала самой А. Л. Толстой ее кормилица)[420]. Кроме того, описаны эпизоды, когда С. А. Толстая не только строго относилась к своей младшей дочери, но и грубо с ней обращалась.

Именно поэтому, по свидетельству многих лиц, А. Л. Толстая испытывала в детстве чувство одиночества и оставленности. Возможно, именно этим обстоятельством объясняется и ее глубокая привязанность к отцу, которой она не изменила всю свою жизнь и за которую сам писатель платил нежной привязанностью и постоянными записями о «Саше» в дневнике.

Несколько позже тяжелые детские впечатления довольно замысловато, но в полном соответствии с законами психологии реализовались в безоглядной готовности следовать в фарватере планов В. Г. Черткова. Возможно, здесь присутствовала не только некоторая подавленность его личностью, юношески нерефлексированное стремление сыграть свою роль в истории завещания, противопоставить себя всей семье, «идти за Толстым», но и чувства более глубокие, интимные и деликатные…

Эта юношеская верность взглядам отца приводила часто к открытым манифестациям. В частности, после отлучения Л. Н. Толстого от Церкви в Вербное воскресенье 1901 г. (30 марта) А. Л. Толстая категорически отказалась идти в храм со своей матерью, а также в знак протеста против решения Синода пыталась участвовать в «нелегальном» распространении антицерковных материалов на гектографе вместе с пасынком Т. Л. Толстой, М. М. Сухотиным. 3 апреля 1902 г. С. А. Толстая с горечью писала «бабушке», А. А. Толстой, крестной своей младшей дочери, что писатель «загубил» Сашу, «которая, не прожив еще никакой духовной жизни, сразу перескочила к неверию и отрицанию», «ничего не читала, мало думала, совсем не боролась, ушла из Церкви и осталась ни при чем. Упорство же и характер в ней негибкие, и я бессильна перед твердым влиянием отца»[421].