Гусинский всегда высоко оценивал деловые качества Ходорковского, хотя и критиковал его за то, что позиция главы ЮКОСа часто была слишком вызывающей и провокационной. В его изложении это выглядело как восхищение мощью и целеустремленностью, но с замечаниями относительно «переборов». К таковым он относил, например, умышленное игнорирование Ходорковским некоторых поведенческих правил, принятых в кругу наших олигархов: манкирование светскими тусовками, подчеркнуто демократичный подход к одежде и т. д. По мнению Владимира Александровича, свитеры и электронные часы Михаила Борисовича раздражали многих их общих знакомых, считавших, что миллиардер Ходорковский тем самым противопоставляет себя новому сословию. Что, кстати, вполне может быть правдой. Если бы Ходорковский был слабым, избалованным человеком, зависящим от всяческих драгоценных безделушек, столь ценимых в олигархическом кругу, вряд ли бы он смог не сломаться за годы лишения свободы.

То, что Ходорковский попал в тюрьму, олигархи-беженцы однозначно считали его грубейшей ошибкой. По словам Гусинского, за несколько месяцев до ареста, уже после того, как был задержан Платон Лебедев[43], Ходорковский, находясь в США, встретился с группой российских бизнесменов. Если я не ошибаюсь, эта встреча имела место в одном из городов штата Колорадо. В число собеседников Ходорковского входил и Гусинский, который, как и остальные участники того разговора, всячески советовал Михаилу Борисовичу не возвращаться в Россию. Однако тот был непреклонен и полностью отметал все доводы коллег как несостоятельные. Более того, эта уверенность в собственных силах, видимо, распространялась и на других руководящих сотрудников ЮКОСа. Тем же летом 2003 года мне позвонил пресс-секретарь нефтяной компании Александр Шадрин и попросил о срочной встрече. Срочно я выехать к нему не мог, поэтому разговаривать поехала Юлия Норкина. Выяснилось, что пресс-секретаря ЮКОСа интересовал наш взгляд на развитие событий именно как представителей той части коллектива НТВ, которые не стали участвовать в бессмысленных «киселевских плясках». Потом Юля рассказывала мне, что господин Шадрин встречал каждую ее фразу скептическими замечаниями и повторял, что это все – результат ошибок в нашей тактике. «С ЮКОСом такая история невозможна!» – резюмировал он. Однако все вышло именно так, как мы предупреждали.

Позднее, когда процесс по «делу ЮКОСа» уже шел полным ходом, Гусинский и произнес свою фразу про «грязную задницу». Он имел в виду, что Ходорковский не должен был доводить дело до суда, полностью не подстраховавшись. А он этого не сделал, поскольку считал Генеральную прокуратуру сборищем идиотов. Однако выяснилось, что в этом ведомстве работали не только идиоты, и довольно быстро в суде стали происходить не самые приятные для Ходорковского вещи – например, возникли скандалы с фирмами-однодневками, генеральными директорами которых были заявлены самые удивительные люди: дворники-инвалиды и т. п. С учетом того, что отношение к сверхбогатым людям в нашей стране после полуголодных десятилетий конца прошлого века никак нельзя было считать сочувственным, общественное мнение против Ходорковского формировалось очень быстро. Так что защита его позиции становилась уделом лишь либеральной прессы. В том числе и канала RTVi, конечно.

Интересен и тот факт, что после начала «дела ЮКОСа» Гусинский постарался как можно быстрее и дальше дистанцироваться от другой крупной фигуры этого скандала, Леонида Невзлина. К июлю 2003-го, когда начались первые задержания по делу об уклонении ЮКОСом от уплаты налогов, Леонид Невзлин, будучи одним из крупнейших акционеров компании, формально в ней уже не работал, а занимал пост ректора Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ). По словам самого Леонида Борисовича, его стремительный отъезд в Израиль не был бегством из России, а являлся плановой поездкой, во время которой он намеревался работать над собственной диссертацией. Так или иначе, но уже в ноябре 2003 года стало известно, что Леониду Невзлину было предоставлено гражданство Государства Израиль. Эта новость вызвала грандиозный скандал, поскольку паспорт гражданина Израиля не только давал его обладателю возможность комфортного перемещения по миру, но и весьма часто являлся гарантией личной неприкосновенности.

Поводом для скандала стал не сам факт предоставления Невзлину гражданства, а тот временной промежуток, в который вопрос был решен, ведь в обычных случаях это довольно длительная и муторная процедура. Застрельщиком расследования выступила глава комитета Кнессета по вопросам иммиграции Колетт Авиталь, не исключавшая определенных особенностей самого «дела ЮКОСа», но удивленная другими особенностями: «В «деле ЮКОСа» может быть какой-то политический подтекст. Российское правительство могло захотеть взять под свой контроль какой-либо рынок. Но я уверена, что никакого антисемитизма тут нет, хотя его пытаются сюда притянуть. А господин Невзлин очень быстро получил гражданство. В его случае процедура была особой! Я не могу сказать, виновен этот человек или нет, но когда мы немедленно даем убежище человеку, имя которого муссируется в связи с таким скандалом, это странно», – говорила она российскому изданию «Время новостей».

Колетт Авиталь не ограничилась многочисленными интервью и направила депутатский запрос в Министерство внутренних дел, причем даже назвала фамилии некоторых членов правительства, которые, по ее данным, могли оказать Невзлину помощь в решении его проблемы. В частности, она указывала в этой связи на Натана Щаранского и Авигдора Либермана, тогда занимавших посты министров по делам диаспоры и транспорта, соответственно. Щаранский и Либерман – оба они были для Гусинского, так сказать, людьми далеко не чужими, хотя на моей памяти Владимир Александрович иногда критиковал политическую деятельность Либермана, обзывая его «молдаванином»[44]. Поэтому Гусинский никак не мог приветствовать скандальное расследование, начатое по обстоятельствам получения Невзлиным его израильского паспорта.

Само это расследование ничем не завершилось, если не считать его итогом последовавшее затем ужесточение правил предоставления гражданства Государства Израиль. Тем не менее присутствие Леонида Невзлина в качестве спикера в наших новостных программах стало неуклонно сокращаться, и к моменту предъявления ему российской прокуратурой обвинений в организации убийств он совсем исчез из нашего эфира. Более того, в Израиле я несколько раз встречался с Невзлиным, но ни разу – в присутствии Гусинского. Эти встречи происходили как бы случайно, в ресторанах на набережной Тель-Авива, когда Леонида Борисовича сопровождали или политтехнолог Марина Литвинович, в то время руководившая некоторыми проектами учрежденного Ходорковским и Невзлиным Фонда «Открытая Россия», или же Демьян Кудрявцев, видимо, отвечавший за контакты Невзлина со своим тогдашним шефом, Борисом Березовским. Гусинский же всегда уходил от общения с Невзлиным, и единственным их совместным мероприятием было участие во встрече олигархов с руководителями российских оппозиционных СМИ, состоявшейся в Герцлии летом 2005 года. Да и тогда Гусинский был скорее гостем, а не организатором встречи.

Последовавший осенью 2003 года арест самого Ходорковского уложился в теорию Гусинского, как очередной кирпичик в возводимую стену. «Миша сам виноват в том, что так получилось!» – таков был вердикт, вынесенный моим шефом. Он говорил это без злорадства, но и без особого сострадания, поскольку подобное качество вряд ли вообще проявлялось в кругу этих людей по отношению друг к другу. Еще раз повторю: они не были друзьями и, даже временно выступая партнерами, оставалась соперниками. И эта формула верна не только в отношении пары «Гусинский – Ходорковский», она применима ко всем, кого мы привыкли называть «олигархами».

Лишний шум Гусинскому был не нужен. Он уже понимал, что его пребывание за границей России связано с определенными деловыми трудностями. «В этой идиотской стране совершенно невозможно заниматься бизнесом!» – кричал он. «Почему?» – спрашивал я. «Да потому что эти идиоты не берут взяток!» – «Что, совсем не берут?» – «Берут, конечно, но на таком верху и такие суммы, что у меня денег не хватит!» В подобной ситуации оставалось только сочувствовать моему работодателю. Осознание особенностей израильской коррупции не означало, что Гусинский хочет немедленно вернуться в Россию, хотя решение этой важнейшей задачи и было возложено им на Венедиктова. Всякий раз, когда я сетовал на венедиктовское самодурство, проявлявшееся в его телевизионной активности, я слышал в ответ, что «Леша решает важную задачу моего возвращения». С учетом изложенного выше, в соответствующей главе этой книги, я всегда склонен был думать, что Леша «решал» совсем другие задачи – свои собственные. Но Гусинский никогда со мной не соглашался. Кстати, я допускаю, что и частые контакты Венедиктова с Ходорковским, которые стали происходить после отъезда бывшего «заключенного номер один» в Швейцарию, имеют под собой то же самое основание. Михаил Борисович на что-то рассчитывает, чего-то ждет от Алексея Алексеевича, но тот, скорее всего, играет в игру по собственным правилам…