– Потому что им некуда было уйти. А те, которые остались, не успели просто.

– Но до этого ведь тоже были обстрелы. Почему же они не ушли?

– Они не ожидали, что по городу откроют залп из «Града». Ни разу такого не было, чтобы стреляли по мирным кварталам из «Града». Поэтому они до последнего не верили.

Потом он показывает генераторную, то есть то, что от нее осталось. Замечаю, что наших солдат там нет, «на этом стратегическом объекте», как сказал Миша. Но есть ополченцы с автоматами, которые, завидев маленькую камеру в руках, мгновенно стараются отвернуться или спрятаться. Уходим. Садимся в машину и едем дальше. Слева от дороги – еще один танк.

– Еще один грузинский танк?

– Еще один грузинский танк. Его не убирают, потому что он пока никому не мешает. Остальные уже увезли. Вот. Это – передовая города. То есть тут шли сильные бои. Это 12-я школа, где засели снайперы. Тут погибло очень много людей, и ополченцев, и мирных. Это разрушенный квартал. Пойдем туда, там можно интервью взять у простого люда.

Мы выходим из машины и направляемся к обгоревшим восьмиэтажкам, что расположены на той же улице Героев. Обогнув первый обугленный дом, входим во двор второго. У гаражей мужчина разжигает дровами печку. Чуть поодаль сидят женщины. Рядом бегают дети. Нам навстречу выходит высокий седовласый старик, и Миша о чем-то с ним говорит. Осетин уходит в подъезд и через мгновение тащит какую-то железную «дуру», похожую на водосточную трубу.

– Это оттуда вынесли.

– Откуда?

– Оттуда. С той стороны дома. Там (считает, закрыв глаза) – раз, два, три… четыре квартиры были повреждены.

– Сколько погибло у вас в доме?

– В доме? Много погибло. Много. Стариков много погибло.

– С верхних этажей?

– Ну, и внизу убивали, здесь. Вот нашего пацана вот тут застрелили.

– Что, выходили солдаты и прямо стреляли?

– Да, прямо его убили. Мы не могли подойти к нему двое суток. А потом, через двое суток, принесли его. Вот, в гараже поставили. А некоторых вон там похоронили.

– Где?

– Вот этот дом инвалидов. Там у них сад, с той стороны. Там хоронили. Там могилы братские. Да, да. В одну могилу несколько человек. Без этих, без гробов. Прямо в одеяло или простынь заворачивали.

К разговору присоединилась пожилая худенькая женщина, со спокойным, суровым лицом, какие бывают только у кавказских женщин. Ошибаюсь. Уварова Людмила Ивановна, совершенно русское имя. И сразу – жестко, без вопросов:

– Не от всех мы примем гуманитарную помощь. Примем не от всех. От России примем. От государств, которые нас поддерживают, – примем. От Германии, от Соединенных Штатов ничего не примем. Даже спичек.

Задаю вопрос:

– Были иностранные журналисты?

– Мы ждем их. Мы их не видели. Я спрашивала, они есть здесь где-нибудь, хоть с Украины, Прибалтики, с Америки? Они передают информацию из третьих рук, а это не журналисты. Я считаю, что это не журналисты, не люди своей профессии, и нечего им здесь делать. Вообще-то пусть они придут и посмотрят. Может, другими глазами начнут на все смотреть, на эту Грузию!

Вступает седой осетин, которого особенно задела реакция канцлера Германии.

– Ангела Меркель, наверно, такая же, как Саакашвили, дурная, наверно! Он – сумасшедший. Без родителей когда человек воспитывается, он – не человек. И нечего лезть таким людям в президенты! Когда танки вошли в город, «Жигули» раздавили. Там семья была – отец и двое детей. Вот Лена должна знать. Это ее родственники.

Но Лену не трогаю. Боюсь оскорбить старика недоверием, да и горе человека теребить не хочется. Спрашиваю дальше.

– А как это было? Сначала «Град», а потом танки?

– Было знаешь как? Утром они, рано утром вошли. Мы думали… Нам говорили, что 58-я армия к нам подходит. И многие думали, что… некоторые увидели танки, там же не написано, чей это танк. И подходили к ним. Вот ребят с танка как обстреляли? Сразу троих уложили. Вот тут, прямо на Героев. За этим домом. Они в канаве, двое суток не могли подойти к ним. Отвезли их. Во Владикавказ. Похоронили там многих.

И опять Людмила Ивановна, как будто давно готовилась сказать.

– Мы страшно возмущены позицией грузинской диаспоры. Нет такого города в России, где бы не было грузин. И их молчание, их молчание, наверно, тоже сыграло свою роль какую-то в том, что Грузия сотворила со своими непосредственными соседями. У нас все переплетены! У нас семьи грузино-осетинские! Вот! И они такое с нами сотворили, что самый страшный враг, наверно, этого бы не сделал, что сделали с нами наши непосредственные соседи. Посмотрите, расстреливали нас из автоматов. Я уже не говорю этим… гранатометы! Эти «Град» и все остальное!

И тут заговорили все: и кто стоял, и кто сидел. Рассказывали, как выбегали к магазинчику соседки, чтобы взять чипсов, конфет, что-либо съестное, чтобы дети «тихо сидели». Как было страшно. Как повесился глухонемой старик с восьмого этажа. Вышел на балкон, увидел танки, ушел и повесился. Сняли через те же двое суток. Потом пришли русские, которых очень ждали. Потом получили первую «гуманитарку»: картошку, муку, макароны, масло, тушенку. Все хранят в общем гараже, а готовят здесь же, на улице. Одна из женщин улыбается.

– Как только свет появится, уже легче будет.

И опять Людмила Ивановна, как заправский замполит:

– Мы очень благодарны России, что нас спасла! Если бы не Россия, нас бы давно здесь уже не было.

Говорю «спасибо», будто бы от всей России. А что еще сказать? Слава богу, кончился весь этот кошмар, о котором они рассказывают. И если наши ребята этому способствовали, можно и погордиться. Более глубокие политико-экономические оценки этим людям ни к чему. Только бы не убивали. А Людмила Ивановна никакой не пропагандист. Просто из всех жителей этого двора, она единственная очень хорошо говорит по-русски.

Все эти дни СМИ, и те, кто в позиции, и те, кто в оппозиции, были озабочены лишь одним: сколько погибло мирного населения? И те, и другие разом превратились в циничных «журналюг», подтверждая или опровергая весь ужас произошедшего. Один мой очень хороший друг, уже в Москве, горячо доказывал, что триста погибших – это ерунда и ни о каком преступлении против человечности не может быть и речи. Пришлось напомнить про геноцид: и еврейский, и армянский, и цыганский, и про многие другие, и на какое-то время прекратить общение с хорошими друзьями, пока тема не ушла из повседневной жизни. Но это было потом. А пока я иду к тому самому дому инвалидов, который первым попал под обстрел грузинских танков. Где находятся братские могилы, никто показать не может. Ну и ладно. Не проводить же эксгумацию. Да и не важно, сколько погибло. Главное – погибли!

Едем дальше по городу. Подъезжаем к территории городской больницы. На КПП российский солдат. Миша выходит из машины, о чем-то говорит, и нас пропускают внутрь. Неподалеку от главного здания расположился российский военный гарнизон: палатки, палатки, палатки. Видно, что многие солдаты спят. Кругом порядок и чистота, что выглядит немного странно на фоне увиденного в городе. Подходим к группе военных, не рядовых. Представляюсь. Прошу ответить на некоторые вопросы. Как обстановка в городе? Чем российская армия помогает мирным жителям? Разбираются ли завалы? Приходит ли гуманитарная помощь и как распределяется?

– Нам отвечать на ваши вопросы не положено!

– Не отвечайте. А почему?

– Знаем мы вас, журналистов. Сейчас запишите на диктофон, а потом смонтируете всё по-своему и выдадите какую-нибудь гадость.

– Так у меня и диктофона нет.

– Ну да! Спрятали где-нибудь в одежде. Знаем мы вас!

Резко задираю футболку к горлу. Под ней только прозрачный бюстгальтер.

– Смотрите, есть диктофон?

Ошалело смотрят на меня, и лишь один бормочет:

– Красиво!

Зло разворачиваюсь и ухожу. Футболку опустила. Следом идущий Миша говорит: «Если тебя кто-нибудь обидит – убью!»