Дом стоит на улице Суворова, которая совсем не похожа на городскую. Дорога, никогда не знавшая асфальта, вся в ухабах и рытвинах. Дома каменные, двухэтажные, каждый из них занимает отдельная семья. Машину велели поставить под каменным сводом второго этажа, то есть прямо в проходе во внутренний двор, где стоит большой стол, стулья и расположено подобие кухни. Вход в дом на втором этаже, туда ведет ажурная лестница. Сверху доносятся звуки работающего телевизора. Фоном шумит какой-то агрегат.

Нас встречают приветливые женщины и двое детей, девочка лет семи и мальчишка чуть младше. Все говорят на языке, который не понимаю. Но по взглядам, которые периодически бросают на меня люди, ясно, что разговор идет обо мне. Женщины засуетились. На стол ставится большая бутыль с вином, консервы, сваренная в «мундире» картошка, хлеб. Все это великолепие (страшно проголодалась!) освещается «лампочкой Ильича», которая висит под цементным потолком.

– А откуда же свет? – спрашиваю женщин.

Но отвечает Виталий.

– У меня генератор работает. На керосине. Мы тут ко всему привыкли и ко всему готовы.

На Кавказе за все отвечают мужчины, а делают все – женщины. Так заведено. За стол садятся и «сильные», и «слабые». Начинается долгий разговор. Первым делом сообщаю о своем несчастье – потеряна связь с Москвой.

– А у тебя кто оператор?

– Билайн, – отвечаю.

Виталий, сидя во главе стола, хмурит брови.

– За «Билайн» отвечает грузинский спутник. Мы пользуемся «Мегафоном».

Повисло неловкое молчание.

– А ты в Москве где живешь?

Начинаю рассказывать о том, где живу, где родилась, где работаю, сколько мне лет, сколько детей, где работает мой муж.

– Пятый канал – хороший канал. Он правильные новости делает, – комментирует Виталий, и напряжение немного спадает.

Разливается вино и, как говорят в Южной Осетии, «тост пошел». Тамада всегда – это хозяин дома. Только он может позволить или не позволить сказать другим ответное слово.

Первый тост. И обязательно за богатыря Уастырджи – имя, которое во время христианизации Алании было приписано главному герою-божеству в осетинской мифологии. Уастырджи покровительствует мужчинам, путникам и воинам. Для женщин его имя находится под запретом, и говорить о нем можно только иносказательно, называя Лагты Дзуар (Бог мужчин). Второй тост за Христа. Поднимая стаканы, смотрят на меня, будто перед ними его посланник. Становится смешно. Дань России.

Во двор входит человек небольшого роста, с улыбчивыми черными глазами.

– Это Олег, – представляет Виталий.

Узнав о том, что не могу позвонить домой, дает мне свой телефон. Выходим на улицу. Курю и звоню родным. Сообщаю, что жива-здорова, объясняя причину отсутствия связи. Мне сообщают, что мой начальник Яременко приказал в эфир меня больше не выводить по причине того, что хозяин нашей радиостанции «Говорит Москва», Василий Николаевич Кичеджи, опасается, что я – американская шпионка и могу сказать не то, что надо. «Да, мое профессиональное прошлое дает о себе знать. Ну и черт с вами! Хорошо, что отпустили и дали возможность неделю, пока ехала сюда, рассказывать о том, что происходит в стране». Прощаюсь с домом до завтра, обещая позвонить, как только будет возможность. Рассказываю Олегу, как добиралась до Цхинвали. Он одергивает:

– Не говори так! Наш город называется Цхинвал!

Извиняюсь. Обещаю исправиться. Возвращаюсь к столу и уже сама начинаю задавать вопросы. Только осторожно. Подозрение ко мне, показавшей и паспорт, и все разрешения на пребывание на территории Северной и Южной Осетии, подписанные аж правительством Москвы, у хозяина дома не исчезнет до конца моего пребывания в этом городе. А пока приютившие меня люди делятся воспоминаниями недельной давности, когда в ночь с 7 на 8 августа грузинские войска начали массированный артиллерийский обстрел Цхинвала и прилегающих районов. А затем последовал штурм города силами грузинской бронетехники и пехоты. Было страшно. Говорят, что никому такого не пожелали бы. Что сидели двое суток в подвале своего дома и содрогались от каждого залпа танковых орудий. Но во время рассказа улыбаются, иногда смеются. Женщины восхищаются русскими бойцами, говоря, что дрались они как львы. Много говорят о зверствах грузинских военных, во что верится с трудом. Хозяин поднимает тост за Люсю, молодую женщину, на плечи которой легли все заботы по хозяйству в эти дни – и дрова, и вода, а главное – еда, которой в городе почти нет. Гуманитарная помощь только-только начала подходить к Южной Осетии. Многотонные фуры, связанные в колонны, ползли по трассе М4 на протяжении всего пути, пока я добиралась до Цхинвала.

Так прошло первое знакомство с местным населением. Для ночлега мне отвели хозяйскую спальню на втором этаже. Чувствую неловкость, пытаюсь объяснить, что такие жертвы ни к чему. Но спорить с мужчинами на Кавказе, тем более женщине, дело нелепое и бесполезное. Отправляюсь спать. Завтра много работы.

Утром – солнце. После всех необходимых процедур спускаюсь вниз, во внутренний двор. Здороваюсь. Хозяйки уже хлопочут у обеденного стола. Пока пью чай, входит молодой высокий черноглазый парень в форме ополченца. За спиной автомат.

– Это Миша. Он будет тебя сопровождать по городу и все тебе покажет, – говорит Виталий.

Замечательно. Хватаю сумку, видеокамеру – и в машину. Телефонный звонок. Родной дом проснулся, и мой «вражеский «Билайн» снова заработал. Но ненадолго. Пока грузинский спутник охватывает территорию Южной Осетии. Поговорив с Москвой, отправляюсь в путь по городу, который так напугал меня ночью. Рядом Миша, который сразу начинает свой комментарий с характерным кавказским акцентом.

– Этот район называется «Шанхай», и они зашли вон оттуда. Половина отсюда, а половина оттуда, с запада. Это Юг.

– А с какого числа, до «Града», были обстрелы?

– Крупные обстрелы начались с 7-го числа. До этого были перестрелки, но город сильно не обстреливали «Градом». Обстреливали только минометами. Крупнокалиберными минометами. А «Градом» начали обстреливать с 7-го по 8-е. Перестрелку всегда до этого начинали со стороны Грузии.

Едем дальше по дороге, тоже никогда не знавшей асфальта.

– Это грузинский танк. Этот танк остался, потому что он не мешает проезду. Так они зашли в город. Тут шли ожесточенные бои. Вот. Все разрушено, потому что все расстреливали «Градом». Потом они зашли в город, и все было как в аду. Все подвалы этих домов были забиты мирными людьми. Они туда закидывали гранаты. Полюбуйтесь, что они натворили.

– Что вы имеете в виду?

– Вот дома. Они стреляли по жилым кварталам. Прямой наводкой из танков.

Вспомнилась Москва 93-го, когда из танков, прямой наводкой – по Белому дому. И дыры такие же. Но Михаил возвращает в действительность. Настойчиво возвращает. Просто требует убедиться в том, что это все было по-настоящему. Я не возражаю. Навстречу едет хорошенький, чистенький военный грузовик. Наши таких не делают.

– Это трофейная машина, – подслушав мои мысли, говорит собеседник. – Грузинская. Они встретили ожесточенное сопротивление вот именно на этом перекрестке.

– Чье? Ополченцев?

– Да! Сейчас я вам покажу телевидение, которое все разбили. Я вам покажу все! В телевидение стреляли прямой наводкой. В упор расстреливали стратегическую точку. Это телевидение. Все сожжено. Вот, полюбуйтесь. Это улица Героев, и тут ребята показали себя геройски. Там внизу стоит подожженный грузинский танк, который расстреливал телевидение.

– Люди под расстрел попадали?

– Попадали. Вот, полюбуйтесь, телевидение! Они в упор все расстреливали, вовнутрь. Можете выйти и посмотреть, что они натворили. Там находились сотрудники телевидения, которые прятались в подвалах. Они не могли сопротивляться, так что они остались там. Как заложники. И их в упор расстреливали. Безоружных.

– Почему многие жители не ушли?