Томас ни о чем не спрашивал.

Он только наблюдал за мелькающими улицами и бульварами. Не было ни догадок, ни предположений. Только тотальное принятие.

«Будет так, как будет. Я все равно не смогу ничего предсказать. Но если у меня есть шанс что-либо изменить, я им воспользуюсь», — обещал себе Том.

Поворот вправо.

Уютнейший переулок с невысокими кленами параллельно дороге. Одни начинали загораться желтым, другие вспыхивали красным.

— Закрой глаза, пожалуйста, — автомобиль начал притормаживать.

Том послушно исполнил просьбу.

Плавная остановка. Марк вышел из машины. Дверь рядом с Томасом призывно открылась.

— Можешь выходить, — в голосе мужчины было столько напряжения, что оно невольно передалось и Тому.

Нога коснулась асфальта. И куда сейчас Томас делал свой шаг? Нервы натянулись струной, ладони вспотели. Похожие ощущения Томас испытывал в тот день, когда его на важный разговор вызвал отец, не желая вдаваться в подробности по телефону. Тогда, споткнувшись в холле офиса, Хейли оказался на пороге не родительского кабинета, а брака по контракту. А что же ждет его теперь?

Далтон отошел в сторону, открывая обзор.

Все слова разом пропали. В горле запершило. Том открыл было рот, чтобы попытаться что-то сказать, но не смог произнести и звука. Можно было смело констатировать потерю дара речи.

С вывески на Тома смотрел олень, мордочка которого напоминала кофейное зерно и две буквы D в зеркальном отображении. От букв D шли надписи.

Dear Deer.*

«Поверить не могу», — и это была единственная мысль в голове.

Далтон нашел руку омеги и повел его ко входу в кофейню. Том с трудом перебирал ногами, они будто налились свинцом. Неужели столько весит нежданное счастье?

Несмотря на табличку «Закрыто», дверь подалась, звякнув колокольчиком. В помещении находился молодой парень, повязывающий на сиденье скамейки темно-зеленую подушку.

— Мистер Далтон, — подскочил работник. — Добрый вечер.

— Добрый вечер, Колин. Вы свободны на сегодня, я сам все закрою и поставлю на сигнализацию. Можете идти.

Парень экстренно собирался, а Томас разглядывал зал.

Белые стены, скамейки. На некоторых скамейках уже были повязаны Колином мягкие подушки, а сверху уложены те, что выбирал Томас. Вместо напольных светильников — небольшие парковые фонари, такие же, как сейчас у него в мастерской. Подсвечники стояли на подоконниках и редких полках. На одной из стен был изображен все тот же логотип с оленем, вокруг которого парили на белом полотне кисти, карандаши, мольберт, палитры и… маленькие барашки.

Работник тенью пронесся мимо, на бегу попрощавшись и звякнув напоследок колокольчиком.

— Немного не успел, — наконец-то заговорил Далтон, продолжая удерживать растерянного омегу за руку. — Еще столов нет, стульев, их только в понедельник завезут. Я планировал открытие на твой день рождения. Хотел, чтобы сюрприз получился. Но… Даже предположить не мог, что все так обернется.

— Здесь чудесно, — Томаса распирало от эмоций, но он понятия не имел, как высказать все то, что чувствует.

— Правда нравится? — уже бодрее переспросил Марк, пытаясь заглянуть супругу в глаза.

— Ты не представляешь, насколько сильно.

Том, словно осторожный зверек, прошел дальше. Он с любопытством вертел головой вокруг и рассматривал детали.

За стойкой, на специальном постаменте, стоял корабль из Лего. Тот самый, который Том дарил Марку.

— Ты собрал! — не смог сдержать восторженного восклицания омега.

— Когда ты уехал, у меня появилось много свободных вечеров. Олень, между мной и Фоксом давно ничего нет. Это с ним я встречался три года. Ты, наверное, и сам уже догадался. Он просто никак не мог успокоиться. Но после сегодняшнего, я надеюсь, все станет на свои места.

— Марк, — попытался разъяснить ситуацию Том, но супруг остановил его жестом.

— Мне важно тебе все рассказать. Почему же так тяжело собраться с мыслями?

Далтон опустился на скамейку и неловко потер лицо ладонями. Затем резко поднялся и нервно прошелся взад-вперед:

— Когда ты согласился на более близкие отношения со мной, я успокоился. Все складывалось так, как и должно: мы друг другу нравимся, наше желание взаимно, я ни к чему тебя не принуждаю. Я как-то и не стремился дать названия отношениям. Какие могут быть названия, если, в конце концов, ты мой муж. Да, я все упростил, сам того не замечая. Во время секса ты был таким близким, таким понятным, мне крышу сносило. А после я снова не знал, как к тебе подступиться, как с тобой разговаривать, как сделать тебя ближе. Я растерялся. Моя теория о том, что все просто, рухнула. Я не знал, чего хочу сам, и тем более не мог понять, что нужно тебе. Когда мы были на море… Тогда, утром. Мне вдруг показалось, что ты влюблен в меня. Я не сдержался и спросил, но ты промолчал. Не услышал. И в тот момент я вдруг испугался. Испугался, что этот вопрос может все разрушить и не решился его повторить. Хотя что он мог разрушить? Тогда я об этом и не задумался. За завтраком ты так спокойно говорил о Праге, как будто меня вообще не было в твоей жизни. Наверное, я впервые приревновал по-настоящему. Не к мужчине, а какому-то городу! Как будто ты мне указал на место и прочертил между нами линию. Именно тогда я задумался. Что я чувствую, что чувствовал? Что мной руководило? Секс… Секс важен. Но мне было этого недостаточно. От тебя недостаточно. Мне нужен был весь ты, целиком, а не подпись в контракте, которая, на самом деле, ничего не гарантирует! Но я так и не успел ничего сделать для того, чтобы хоть что-нибудь изменить. Ты уехал. Я не хотел, чтобы все так вышло. Правда. Просто все как-то сразу навалилось: проблемы, штрафы, и вдруг ты с этой Прагой. Да мне было достаточно только одного названия! Это как спусковой крючок. Мне показалось, что между мной и городом ты выбрал город. Что все зря, что для тебя я просто любовник, хотя ведь я сам был в этом виноват, ведь я им тебя сделал и даже этого не заметил. И в тот вечер… Да, я накрутил себя, решив, что ты просто уступил мне и… Делаешь одолжение. Экспериментируешь. Мне казалось, что это все объясняет. Ужасно, мне до сих пор стыдно. Но тогда я хотел, чтобы ты исчез и не возвращался. Но уже через неделю остыл и понял, что вообще произошло. Синяк был напоминанием о том, как сильно я тебя обидел. Конечно, если бы ты сказал раньше, если бы не в тот момент… Но все произошло так, как произошло. Я думал, пытался анализировать. И вдруг появилась надежда. Решил, что если тебя все так задело, то ты ко мне можешь быть неравнодушен. Был неравнодушен. Я пытался с тобой связаться, но ты не хотел со мной разговаривать. На сообщения не отвечал. Я поругался с Нилом, когда тот попросил твой адрес и место работы. А я ведь действительно ничего не знал! И вдруг чудом встретил Пола. Но ты как робот со мной разговаривал. Щеки впали, глаза стеклянные. Я так ждал, что ты выйдешь в скайп. А ты так и не появился. Тогда я нашел Френка, он рассказал о фирме, в которой ты стажировался, потому что Пол отказался что-либо говорить. А тут еще журнал Нила вышел. Я потом уснуть не мог и пришел к тебе в комнату. Проворочался полночи, а потом решил поискать что-нибудь почитать. Ты же любишь книги, а мне стало интересно, чем ты жил все это время, что читал, над чем размышлял. Но вместо этого я нашел набитый конверт, а там фотографии и записки. Господи, это было отвратительно. Присылать и писать такое… У ножки тумбочки лежало твое обручальное кольцо. Я не знал, что думать, Том! Я не знал, как вернуть тебя домой. Я не знал, как все исправить. Ведь слова — это просто слова. Нужно было доказывать свое отношение поступками и начинать что-то делать. Да, идея позвонить твоему начальнику мне тоже не нравилась, но она сработала. Оставалось только доделать кофейню…