Мы нетерпеливо закивали хоть и не имели ни малейшего понятия, о чём он говорил.

— Да… Густав Инсель. Когда я был ребёнком, он лечил меня от всевозможных недугов и почти каждый год регулярно выкачивал деньги нашей семьи. До прошлого года, по крайней мере. До нас дошли слухи, что он уехал за границу или даже был убит, так что моему отцу пришлось озаботиться поисками нового семейного врача. Однако, всего несколько месяцев назад он вернулся, и перемены в нём были ужасны. — Почти комичное выражение испуга показалось на лице юноши. — Трудно было поверить, что человек может так измениться меньше чем за год.

— Я бы ни на йоту не поверил этим бумагам, — продолжил он, держа в руках листы дневника, — если бы описываемые события не имели под собой реального основания. Судовые журналы и прочие свидетельства, кажется, подтверждают его слова; и барон, которого описывает доктор — не выдуманное лицо — я наводил справки, и оказалось, что он не только существовал на самом деле, но и исчез при самых загадочных обстоятельствах. И тот чужестранец, Мансул, он тоже существует.

— Ну, нет, я этого не вынесу! — воскликнул граф и, устремившись через комнату, выхватив у Гормона бумаги. — Мы сляжем в могилу раньше, чем ты примешься за первый параграф! Позволь-ка, я сам прочту!

Кажется, Гормон был слишком взволнован, или слишком пьян, чтобы противиться графу, и Ротенбург прошествовал обратно к своему месту уже с дневником в руках. Повертев его немного, он принялся читать: "Лишь в назидание поведаю я эту мрачную историю".

Лишь в назидание поведаю я эту мрачную историю. Сам же я хотел бы навсегда изгладить из памяти своей это трагическое предприятие. Однако долг мой ясен, и я не могу позволить этим ужасным фактам уйти в небытие. Даже сейчас, спустя каких-то несколько месяцев по возвращении обратно на юг, события, которые ранее преследовали меня в кошмарах, становятся размытыми и нечёткими. Как будто рассудок простого смертного отказывается понимать столь ужасающие картины; они копошатся и извиваются в моём мозгу словно черви — скользкие, неуловимые — стремятся улизнуть от более пристального внимания. Но я постараюсь пригвоздить их к этим страницам своим пером, ибо история моя должна быть услышана.

В 2325 году мы отплыли из Эренграда на славном корабле под названием "Хельденхаммер". Как судовой врач и близкий друг нашего отважного нанимателя, барона Фаллона фон Кельшпара, я был удостоен отдельной каюты — мерзкой, но всё же пригодной для проживания. Постельное бельё постоянно намокало, в платяном шкафу гнездились крысы, но какая-никакая кровать всё же была, чего оказалось достаточно, чтобы вызывать ко мне неприязнь со стороны кислевских матросов. Те обидчиво поглядывали на меня из-под своих отороченных мехом капюшонов.

И всё-таки, если о чём я и вспоминаю с теплотой, то лишь о первых днях нашего треклятого путешествия. Барон производил впечатление человека одержимого большой идеей, его энтузиазм был заразителен, и, кажется, даже кислевиты поддались ему. Вся команда охвачена его рвением.

Впрочем, ходили слухи, будто бы Кельшпар бежал от какого-то скандала — насколько я понял, наша экспедиция на север была в равной степени исследовательской миссией и выгодным предприятием. И действительно, похоже его мало заботили родовые владения, которые он так неожиданно покидал; ещё он вежливо избегал любых расспросов о жене. Однако я в бароне не сомневался. Видеть, как он стоит на носу нашего корабля, нетерпеливо склонившись навстречу ледяному ветру, и таить в своём сердце подозрительность, было просто невозможно. Надо сказать, его заледенелая борода и оседающий на широких плечах снег создавали облик человека достойного доверия более чем кто-либо, кому мне доводилось служить. Моя вера в него была абсолютной.

Мы основательно продвинулись вдоль побережья Норски, когда во время шторма, бушевавшего вот уже пять дней, случилось первое из длинной череды несчастий. Корабль швыряло из стороны в сторону; пытаясь удержаться, я болтался в канатах на фока-рее, как вдруг за горизонтом, среди чёрных вздымающихся волн я заметил остроконечный силуэт.

— Земля по правому борту! — закричал я вниз на палубу, где наш капитан Хаузенблас вместе с остальной командой энергично вычерпывал воду.

Тот помчался на нос и прикрыл глаза от снега рукой. Даже со своего насеста, расположенного высоко на раскачивающемся взад-вперёд рангоуте, я разглядел, как ужасно побледнело лицо капитана. Он поспешил в свою каюту. Меня скрутило от страха, и я сполз по канату вниз.

Через минуту мы с бароном застали его над картами.

— Клар-Каронд? — в отчаянии пробормотал он. — Как же это?! Как мы забрались так далеко на запад?

Название мне ничего не говорило, но страх продолжал одолевать меня. Капитан просматривал карту за картой, я смотрел, как он разбрасывал бумаги по каюте, и думал, что это было там, посреди моря? Что привело Хаузенбласа в такое смятение?

Наконец, когда его бормотания и ругань почти перешли в истерику, Кельшпар решил вмешаться и невозмутимо положил руку ему на плечо.

— Капитан, — произнёс он, — быть может, вы хотели чем-то поделиться с нами?

Хаузенблас резко обернулся и оказался лицом к лицу с бароном. Сдержанный тон Кельшпара, кажется, немного успокоил его, но в глазах по-прежнему бродил диковатый огонёк, и когда капитан ответил, он не смог сдержать дрожи в голосе.

— На севере Империи сплошь дожди и штормы, барон, но в мои-то годы можно было, да направит мою руку Мананн, уйти от этой напасти…

Капитан затих и растерянно посмотрел в иллюминатор.

— Так? — произнёс через пару секунд Кельшпар.

Хаузеблас схватил мятый клочок пергамента и швырнул его барону.

— Полуостров Клар-Каронд! — пролаял он. — Из-за шторма нас отнесло слишком далеко на запад! Мы идём к Холодной земле, где живут эти мерзкие эльфы!

У меня внезапно перехватило дыхание. Наш корабельный плотник порассказал мне множество историй и легенд об этой загадочной, жестокой расе, а испуганный взгляд капитана окончательно прогнал остатки сомнений по поводу их существования.

— Через пару часов они сядут нам на хвост, — застонал Хаузенблас, тяжело опустившись в кресло, — у нас нет ни единого шанса.

Кельшпар постоял немного, словно о чём-то задумавшись, затем кивнул и решительно вышел за дверь навстречу ревущему шторму.

Наш капитан изо всех сил старался отвести "Хельденхаммер" от замеченного мною побережья, но, видимо, в тот день взор Мананна был обращён в другую сторону, и спустя несколько часов посреди шторма замаячили, словно призраки, зловещие силуэты. Поначалу, когда я вглядывался в снежную пелену, мне казалось, будто мы окружены огромными живыми существами, жуткими левиафанами, поднявшимися из глубин, с кривыми, рваными крылами и длинными, острыми когтями. Но стоило им подойти ближе, как я к изумлению своему понял, что это были корабли.

Корабли, каких я не видывал прежде.

Конструкция их представлялась мне творением непостижимого, чуждого человеку разума; однако, несмотря на отвратительный вид, им всё же нельзя было отказать в какой-то извращённой красоте. Крутые дуги и порывистые линии оказались неожиданно чувственны и грациозны.

Под влиянием харизматической натуры барона Кельшпара даже невозможное казалось достижимым, и каков бы ни был план, его люди из кожи вон лезли, чтобы претворить в жизнь любой его каприз. Да и глупцов среди них не было — экспедиция в безжалостные северные земли, откуда возвращались лишь немногие, требовала необходимого снаряжения. И вот из недр своих корабль исторг арсенал, которого хватило бы для обороны небольшого городка: мечи, пращи, мушкеты и прочее оружие было во множестве расставлено подле корабельных поручней, и воины приготовились встретить врага. Рядом с ними стояли свободные от вахты матросы — эти люди, живущие так далеко на севере, привыкли к тяготам войны и не собирались так просто расставаться ни с судном, ни со своими жизнями.