Судороги сотрясали тело вампира. Усилием воли он попытался взять себя в руки, усмирив этот неожиданное проявление слабости, не желая признавать свою уязвимость перед лицом скота. Найти охотника оказалось проще простого — ключ крылся в человеческой слабости. Его друг был мертв и человек, несомненно, придет проститься с ним, отдавая мертвому последние почести. Расчет Скеллана полностью оправдался. Теперь, когда дело сделано, святое место взимало свою плату с живого мертвеца.
Вампир заставил себя подняться на ноги, скрипя зубами от немыслимой боли, терзавшей его враз ослабевшее тело.
Святость, наполнявшая это место, жгла и разрушала его измененную природу. Несомненно, он не выжил бы в этом святилище, если бы Зигмариты не держали его в подземелье под Большим Кафедральным Собором после поражения Влада под стенами Альтдорфа. Именно там, несмотря на все мучения, он приобрел некий иммунитет к убийственному, для обычной нежити, воздействию любого святого места. И то, что это было сделано именно руками жрецов, немало забавляло Скеллана, давая вампиру силу преодолеть трудности его теперешнего незавидного положения.
Он сильный, сильнее, чем ему полагалось быть, но ведь его кровный отец также был очень силен. Герман Познер, единственный, кто открыто осмелился оспаривать власть Влада фон Карштайна, когда великий повелитель мертвых пал в сражении за Эссенский брод. Не отпрыски Влада — Конрад, Фриц, Питер или Ганс. Даже нынешний хозяин Дракенхофа — Маннфред — и тот не отважился претендовать на вакантное место лидера. Только у Познера хватило решимости попытаться заполнить собой тот вакуум власти, который образовался в рядах Сильванской аристократии после мнимой смерти Влада.
Сила — единственная вещь, которую уважал Джон Скеллан.
Более слабый вампир лежал бы сейчас, свернувшись калачиком на полу этого проклятого храма, в ожидании прихода еще какого-нибудь охотника на ведьм, который положил бы конец его страданиям: забив осиновый кол или отрубив голову — кого волнуют подобные детали. Более слабый, но — не он!
Он был достаточно силен, чтобы подняться.
За ним, в отдалении — в полумраке главного нефа — висел труп человека, болтавшийся на цепи, прикрепленной к одной из балок, поддерживающих сводчатый потолок святилища. Кожа, рассеченная от паха до горла, была содрана и болталась огромными лоскутами по бокам изуродованного тела, ребра торчали из окровавленной плоти, а внутренности — лежали в брюшной полости, вздутые и розовые.
Сердце охотника лежало на алтаре в луже крови, стекающей вниз точно черные слезы — слезы скорби по преждевременно ушедшему в царство Морра человеку.
Как хотел бы Скеллан остаться здесь то той поры, пока жалкий скот не найдет это страшное послание. Увидеть животный ужас в их широко открытых глазах, трясущиеся руки, дрожащие губы, испускающие нечленораздельные возгласы. Пусть это и покажется несколько эгоистичным, но что плохого в том, чтобы сполна насладится грандиозным впечатлением, которое произведет на людей проявление его животной силы.
Жаль, что у него не было времени долго предаваться подобным приятным мечтам. Приготовления к встрече еще не завершены и, он должен позаботиться об этом. Невольно, этот охотник дал ему новый повод для размышлений. Он не тот вампир, так, кажется, сказал этот глупец. Скеллан проигнорировал эти слова, желая насытиться и утолить свою жажду крови, но, теперь пришло время оглянуться назад и обдумать их в более спокойной обстановке. Если он не был тем вампиром, это могло означать лишь одно: чертов охотник напал на след еще кого-то из их племени.
Нет, конечно, это не Нарцизиа или одна из Ламий… Они — слишком осторожны, чтобы их заметили…
Кто тогда? Кто это мог бы быть? И что еще более важно — какую угрозу он может представлять планам Маннфреда?
Скеллан в задумчивости похромал к выходу из храма.
Он понял, кто это был! «Ты не волк…». Но Скеллан то прекрасно знал, кто был этим самым волком.
Да, караван Стриган сожгли потому, что они дали приют волку, и этим волком был Йерек Крюгер. Значит, Белый Волк где-то здесь, скрывается в запутанном лабиринте городских улиц. Но что ему надо?! Почему именно Нульн?! Почему сейчас?! Знает ли Крюгер о том, что он тоже в городе? А может быть, он охотится на Джона Скеллана?! Носится с глупой идеей избавить его от страданий, которые, по мнению Йерека, должен испытывать каждый человек, утративший свое естество?! Кажется, он не оставил эти мысли в прошлом. Невыносимый глупец!
Что же, пусть попробует, подумал Скеллан. Инстинктивно, его рука сдвинула повязку, закрывавшую изувеченный глаз. Вампир аккуратно погладил отвратительный шрам, находящийся на месте правого глаза. Это было постоянное напоминание о той памятной битве на Мрачных Болотах и том счете, который старому волку еще предстоит оплатить.
Но пока, эта проблема — еще может подождать.
Укрывшись от любопытных глаз в тени мавзолея, Скеллан ожидал прибытия Маннфреда. Желая избежать ненужных сюрпризов, вампир старался держать в поле зрения особняк Ламий — место, где сегодня судьбы мира могут измениться навсегда.
Снежило. Густые хлопья кружились в воздухе, ветер низко посвистывал, заглушая остальные звуки этой холодной ночи. Видимость была неважная, но все же, не настолько, чтобы единственный глаз Джона Скеллана был не в состоянии разглядеть двери особняка или вереницу приходящих и уходящих посетительниц. Не обращая внимания на холод, девушки, не спеша, прогуливались по парку, перешептываясь, смеясь и хихикая — даже не подозревая, какой внимательный зритель наблюдает за ними в эти минуты. Скеллан продолжал с интересом изучать Ламий: они напоминали ему беззаботных птиц — собирающихся в стайки, чистящих свое оперение, позирующих, радующих глаз. Их удивительная непохожесть на всех остальных представителей царства мертвых, которых когда-либо встречал Скеллан — не переставала поражать вампира: такие же мертвые, такие же монстры в глазах всего человечества, тем не менее, представители этой Линии Крови жили, словно в другом мире. Казалось, даже смерть не властна над Ламиями.
Он дважды видел Нарцизию этой ночью. Оба раза девушка не решалась встретиться с ним взглядом, что приятно польстило самолюбию вампира: очевидно, Ламия усвоила преподанный ей урок и признала в Скеллане более могущественную силу. Нарцизиа двигалась нарочито медленно, давая возможность сполна насладиться ее красотой. Неожиданно, Скеллан обнаружил, что невольно вспоминает ароматы, исходившие от девушки, и вкус ее крови — Нагаш побери, она будет принадлежать ему, твердо решил вампир, воодушевленный столь заманчивой перспективой. Когда придет время — Нарцизиа будет кричать его имя!
Скеллан невольно улыбнулся столь приятной мысли.
Ламия обещала, что Госпожа встретится с ними — как будто у Нарцизии был выбор! Вампир усмехнулся, вспоминая тот момент, когда девушка посмела насмехаться над ним. О, дорогая Нарцизиа, скоро ты будешь кричать и умолять, а я — насыщаться твоей сладкой кровью, возвышаясь над тобой, стоящей на коленях. Да, точно — он поставит ее на колени и будет медленно смаковать мучения этой заносчивой стервы. Скеллан так увлекся своими мыслями, что они почти обрели очертания реальности, уводя вампира из морозной ночи в мир столь многообещающих видений…
Из своего убежища он молча следил за завораживающим танцем снежинок — удивительным танцем света и тени. Скеллан вытянул руку — белые хлопья падали на его ладонь, оставаясь нетронутыми. Они не таяли — настолько холодна была его плоть.
Едва различимый звук послышался откуда-то позади мавзолея — звук аккуратно приминаемого чьими-то ногами снега. Скеллан бросил внимательный взгляд в окружающую темноту — показалось…
Он был один, совершенно один на этом, безмолвном, укрытом белым покрывалом, погосте. Один — затерян во мраке ночи, в центре холодного белого вихря. Но, Скеллан не чувствовал холода — его кровь была гораздо холоднее…
Успокаивая разыгравшееся воображение, он еще раз осмотрелся вокруг — одинокий след, определенно оставленный человеческой ногой, трудно было игнорировать.