Жрецы брели по улицам, устрашенные чудовищной мощью призраков и духов, вытягивающих жизнь из рыцарей, и тщетно пытались защитить людей заклинаниями и изгоняющими нечистую силу ритуалами. Здесь объединились служители всех культов: Ульрика, Зигмара, Шальи, Мирмидии, Верены, Морра; жрецы вынесли на улицы колокольчики и священные книги, разбрызгивали святую воду, но от страха путались в обрядах, и хитроумные духи проскальзывали в плоть людей и замораживали их кровь, лишая Миденхейм единственной реальной защиты от гнева графа-вампира.

Верховный жрец Зигмара пострадал больше всех. Старик поднял взгляд на Миденхеймский шпиль и увидел сидящего среди контрфорсов и горгулий Влада фон Карштайна. Близорукость не позволила ему различить сардонического выражения бледного лица графа, но внезапная омерзительная эманация первобытного зла ошеломила старого жреца. Он знал, что фон Карштайн лишь подобие человека, что его природа на самом деле гораздо древнее и злее, а с холодной яростью порченой крови не сравнится кровь никого из живых существ.

Вампир наслаждался жестокостью, убийством, садистской бойней, жертвоприношениями. В этом он был непревзойден. Он был Владыкой Смерти, он жаждал смертной плоти и смертной крови. Жрец ощутил этот голод, почувствовал, как уступает ему, как его подавляет кровожадность твари, взгромоздившейся рядом с горгульями, насмехающейся над людскими претензиями на героизм.

Булыжники под ногами жреца Зигмара заиндевели, тронутые потусторонним холодом голодного мертвеца, нити изморози поползли по каменным стенам храма, застывая ледяной коркой. Дыхание вырывалось изо рта жреца клубами пара — он, сливаясь с призрачными тенями, пытался выдавить слова заклинания, но его собственное дыхание придавало призракам форму и четкость. Они влезли в него — не один дух, а вся нечестивая стая, и сожрали его бессмертную душу, заморозили легкие, забили горло льдом, чтобы он не мог дышать и говорить, и задушили жреца медленно и жестоко под смех графа-вампира, звенящий над улицами. Холод червем вполз в серебряный молот на его шее, и святой символ, треснув, раскололся пополам. Кусочки упали на мостовую и разбились вдребезги, будто стеклянные. Жрец хватался за горло, царапал собственный язык, пытаясь вытащить его, чтобы сделать перед смертью хоть один отчаянный, последний глоток воздуха.

Крюгер смотрел, чувствуя себя несчастным, ответственным за все это и в то же время беспомощным. Духи хохотали ему в лицо и улетучивались в поисках другой души, и этот факт невыносимо терзал великого магистра. Он взвыл от гнева и погнался за бестелесными существами на открытую площадь под Миденхеймским шпилем, оскальзываясь и спотыкаясь на обледеневшей брусчатке. Тени продолжали свое грязное дело, и добрые люди умирали.

— ТЕБЕ НУЖЕН Я! — выкрикнул Крюгер, и морозный ветер унес его слова.

Однажды он уже убил фон Карштайна, но смерть не имела власти над графом. Он слышал, что в Блютхофе пять копий пригвоздили фон Карштайна к земле, а граф Остланд лично пронзил сердце вампира своим Рунным Клыком. Вернувшийся через три дня фон Карштайн приказал распять захваченных в плен воинов перед городскими воротами. На Богенхафенском мосту пушечное ядро обезглавило графа. Часом позже артиллерийский расчет был мертв, Богенхафен покорен, а Влад фон Карштайн с головой на плечах стоял во главе армии захватчиков. Эта тварь отказывалась умирать. Издевательский хохот фон Карштайна преследовал Крюгера, пока он, наконец, не увидел монстра, сидящего меж злобных горгулий возле шпиля в сотнях футах над землей. Крюгер не стал медлить. Он бросился под своды собора, массивные деревянные двери с грохотом захлопнулись за его спиной, и гулкое эхо заметалось под величественным куполом. Витражи с изображением Ульрика и Белых Волков окрашивали помещение восхитительными оттенками красного, золотого и зеленого, и разноцветные пятна покрывали каменный пол, как разбросанные монеты.

Крюгер свернул в боковой неф храма. Кожаная обмотка рукояти его молота насквозь пропиталась холодным потом страха, но это лишь подстегивало его. Он распахнул дверь в глубине собора и кинулся вверх по винтовой лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек разом. Двести семьдесят шесть крутых ступеней вели к звоннице двухсотфутовой колокольни. Легкие великого магистра стали разрываться уже на полпути, ноги горели, но несмолкающий голос вины толкал его вперед. Наконец, запыхавшийся Крюгер отворил незапертую дверь звонницы.

Фон Карштайн стоял, извлекая из огромного медного колокола погребальный звон рукоятью своего проклятого меча, и гулкое эхо сотрясало сами камни башни.

Крюгер втянул в себя воздух, стараясь отдышаться. Как-никак он был уже далеко не юноша. Он ощущал каждую из ступеней, по которым только что взбирался.

— А я как раз размышлял о том, сколько народу ты принесешь в жертву, прежде чем вспомнишь, что ты мужчина, и явишься ко мне, — дружелюбно произнес фон Карштайн и убрал меч в ножны.

— И все это было проделано только для того, чтобы заполучить меня? — В сознании Крюгера промелькнули картины бойни, и он тряхнул головой, пытаясь отогнать их. Рыцарь сосредоточил внимание на сардонической улыбке графа и на его холодных глазах, проникающих в самое нутро, обнажающих тайны и страхи, срывающих все покровы с души.

Крюгер тянул время, растравляя свою ненависть к этому чудовищу.

— Вроде того, а что?

— Я уже убивал тебя, фон Карштайн. Кто посмеет сказать, что я не сделаю этого снова?

— Ну-у, — протянул вампир, делая вид, что принял вопрос всерьез, — я посмею. Ты заинтересовал меня, чего не удавалось большинству людишек. Есть в тебе качества, которые восхищают. Такого, как ты, можно использовать.

— Только через мой труп, — выплюнул Крюгер.

— Ну, в общих чертах — именно так.

Вампир отошел от колокола и направился к Крюгеру. С каждым шагом улыбка на его лице становилась шире. Он двигался, как паук, — осторожно, с коварством хищника.

— Если ты убьешь меня, пусть все кончится. Ты отомстишь. Пускай мои люди живут.

— Боюсь, уже слишком поздно. Мои питомцы голодны. Я обещал им сочную закуску, а ведь нет ничего вкуснее мясца разжиревшего волка, уж поверь мне.

— Ты отвратителен. Ты не человек.

— А разве ты сам никогда этого не чувствовал, Волк? Жажды крови? О, вижу по твоим глазам — чувствовал. И чувствуешь сейчас. А на поле боя, когда скачешь во весь опор, отстаивая свою бесценную честь? Ты прячешься за бессмысленным кодексом рыцарства, но мы не такие уж разные. Ты оправдываешь свою жестокость и жажду крови с помощью религиозной мистики, молишься своему жалкому богу воинов, чтобы освятить кровопролитие. Я, по крайней мере, честен. Я позволяю себе наслаждаться радостью убийства. Я получаю удовольствие от неприкрытой жестокости смерти. Это уже есть в тебе, Волк. Зверь живет в твоей душе. Ты держишь его в клетке, но он вырывается каждый раз, когда ты вскидываешь молот. Поверь, ты будешь отличным вампиром. Ты уже вкусил крови.

— У меня с тобой ничего общего.

— Нет, конечно, ты благородный и порядочный варвар, в то время как я — просто варвар.

— Заткнись! — прошипел Крюгер, вскидывая молот.

Фон Карштайн не шевельнулся. Даже дыхания его не было слышно.

Крюгер кинулся вперед. Сделал два шага, и старые доски застонали под его весом. Все же рыцарь вновь яростно замахнулся.

И фон Карштайн словно взорвался, мгновенно перейдя в свирепую, ошеломительную атаку. Он прыгнул на Белого Волка, и черный плащ взвился за его спиной. Движения вампира были смертоносными и гипнотизирующими разом; в его пинках и тычках, чувствовался точный и жестокий расчет, удары следовали один за другим, все быстрее и сильнее. Крюгер успел отбить только первые. В мгновение ока он был повержен на колени обрушившимся на него градом, неотразимым в своей стремительности и мощи. В отчаянии он вскинул молот, но оружие уже ничем не могло помочь. Удар ребром ладони по горлу — и Крюгер проглотил собственный язык. Влад отступил, с любопытством наблюдая, как задыхается великий магистр.