– Что за поза такая? – заинтересовался тут один из пожарных.

– Да как же? Неужто не видели? Сходите в наш музей, там эта картина тоже должна быть. Ну так вот, лежала она, значит, и всё было видно, и так воспламенился инок, что задрожал и пропотел весь насквозь. Сделал один шаг, сделал другой, сделал третий и почти уже нагнулся, но тут опомнился, зажмурился и отрёкся! И перекрестил. Пшикнуло, и пропала дева. Перевёл дух инок, покачал головой и стал дальше ждать. Месяц прождал, год. И вот следующей осенью, когда он укладывался спать после молитвы, явился ему сам диавол, с рогами и копытами. Испугался инок. А диавол перешёл сразу к делу: хочешь править всем миром? Нет! Все земли, все горы, все океаны будут твоими. Нет! Все сокровища. Нет! Все женщины и мужчины. Нет! Вся власть будет в твоих руках. Нет! Каждая тварь будет повиноваться тебе беспрекословно и восхвалять тебя неустанно. Нет! И встал инок, и стиснул зубы, и перекрестил диавола истово. Пшикнуло, и пропал диавол. А потом на минутку вернулся и сказал: ну, тогда мне больше нечего тебе предложить. Бывай здоров. И пропал уже насовсем. Вот так и стал тот инок праведником.

Выслушав папу, пожарники вежливо похвалили его историю и сказали, что им на службе тоже много чего пришлось повидать. Вот например, видали, как жил-был один скучный человек. Не только для других скучный, это само собой разумеется, но и сам для себя. Среднего роста, прилично одетый, воспитанный и положительный. Всё у него было хорошо, комфортабельно и благополучно – до зевоты. Сильно мучила того человека собственная скукота. Бывало, выйдет на кухню в носках, да и плюнет от отвращения – до того всё серо и обыденно. Ему говорят: заведи себе жену с детьми или хотя бы собаку, а он себе думает – ага, женишься, а она потом полквартиры оттяпает и алименты, нет уж; и собака не годится – выгуливай два раза в день в мороз, а потом ещё и помрёт, хорони её. Ему говорят: ну так съезди что ли в Неаполь или в Барселону, фотиком пощёлкай, а он себе думает – а если багаж украдут? Или съешь какую-нибудь дрянь, диарея начнётся, так и просидишь в туалете всю поездку. И против любых увеселений находилось у него возражение, а то и два. Поэтому он целыми днями сидел дома, смотрел ТВ или читал книжки.

И вот как-то раз читал он Толстого, позёвывал, и прочёл про монаха, который себе палец отрубил. А что, идея! Недолго думая, пошёл он в кладовку, взял топорик, да и рубанул. Кровь, боль, белая косточка! Побежал он звонить в скорую помощь, приехали, повезли с мигалкой в больницу. Там мазали мазями, прижигали, зашивали, а потом ещё две недели на перевязку ходил. А потом ещё два месяца болело, и целый год можно было вспоминать. С тех пор тот человек больше не скучал! Ходил весёлый, радостный, для любого у него ласковое слово находилось – и люди от него заряжались добром и счастьем. Раз в год он себе по пальцу отрубал, на ногах и на руках по очереди, но оно того стоило. На двадцать пять лет хватило, до самой пенсии, пока не сгорел. Сигарету не удержал культяпками, выпала и дом зажгла. Вот так-то, детки, поняли соль? Главное – найти свой путь в жизни.

– Но почему на двадцать пять лет хватило? – спросил Колик. – Он что, мутант был?

– Нет, просто пять пальцев врачам назад пришить удалось, и он их потом по второму разу рубил.

После первого пожарника взял слово второй, он рассказал довольно мрачную сказку. Будто бы служил у них в соседнем полку один лейтенантик, лет двадцати пяти или тридцати, с голубыми глазами и пшеничными усами, чистый ангел. И будто бы был тот лейтенант совершенно счастлив в жизни, и абсолютно всем доволен. И будто бы даже обратился он однажды мысленно к Главному Пожарнику: ах, ваше превосходительство! Как счастлив я! Всё у меня есть, что желанно мне – и ум, и краса, и сила в руках, и жена, и детушки, и добрые друзья, и любимая работа, и белоснежная яхта. Так счастлив я, что теперь и помереть не жалко! Но Главный Пожарник ничего ему не ответил, только подвигал усами – сам мол думай, помирать тебе или нет. Лейтенант конечно не помер, и даже некоторое время становился ещё счастливее: получал медали, писал стихи и делал деток. Но потом постепенно, медленно, всё пошло на спад – ум стал черстветь, краса увядала, стихи не писались, руки слабели и не могли удержать брандспойт. Дальше – больше, быстрее: друзья заняли денег и пропали, жена ушла в секту, дети стали алкоголиками и пропили сначала яхту, а потом и квартиру. А сам он заболел разными неизлечимыми болезнями, и пенсии не хватало даже на таблетки. Приходилось собирать жестяные банки и битое стекло, драться с бомжами и ночевать в коробке из-под телевизора. И будто бы обратился он однажды мысленно к Главному Пожарнику: ты это что, специально что ли, да? Но Главный Пожарник ничего ему не ответил, только подвигал усами – сам мол думай, я тебе ничего не обещал. И ещё несколько лет мучился тот лейтенантик, а потом наконец помер, но помер совсем нехорошо: забили его подростки арматурой до полусмерти, и лежал он на снегу возле мусорных баков, пока не замёрз совсем.

Ну и сказка, подумали мы, не сказка, а дрянь. Все осуждающе нахмурились и уставились на пожарника-рассказчика. Тот, совсем молоденький, ужасно покраснел, ссутулился, напрягся и нервно подёргивал усы. Но папа спас ситуацию – громко двинув стулом, он встал и предложил всем ещё борща.

После борща взял слово третий пожарник. Он рассказал, что давным-давно, когда ещё его дед был курсантом, у них в бригаде служил пожарник средних лет, в чине мичмана, спокойный и рассудительный, аккуратно причёсанный. Он имел крепкие зубы, умел быстрее всех разматывать пожарный рукав, а запах дыма чуял за целых пять миль. И вот однажды шёл он с красавицей женой то ли в кино, то ли в театр, и вдруг говорит ей: перейдём на другую сторону, у меня нехорошее предчувствие. И правда, только они перешли, как сверху хрустнуло, и на тротуар упал здоровенный кирпич, в то самое место, где они бы сейчас оказались. Порадовался мичман своей интуиции, угостил жену лимонадом. А через неделю ещё один случай. Выходил он утром вместе с соседом из подъезда, и вдруг потянул его за руку: стой! Нехорошее предчувствие. Остановились они, а через секунду молния ударила прямо в крыльцо. Дальше – больше. На следующее утро вышел мичман из квартиры, дождался лифта, а в лифте другой человек сверху спускается. Едете? Нет, не еду, и вы выходите скорей, у меня нехорошее предчувствие! И вытащил человека из лифта без лишних объяснений, и только дверки закрылись, раздался страшный треск, скрежет, а потом, далеко внизу, удар – это лифт оборвался и упал. С того дня мичман вообще перестал выходить из квартиры – предчувствие не позволяло. С работы он уволился, предупредив всех коллег о нехорошем предчувствии. Никто его не послушал, а зря: на следующий день загорелась пожарная часть и сгорела дотла, а половину пожарников под суд отдали за вопиющее несоблюдение. Мичмана тем временем нехорошее предчувствие начало оттеснять в спальню: то тостер выстрелит хлебом, целя в глаз, то холодильник затрясётся и ударит током, то из водопроводного крана вдруг польётся зелёная кислота. Он отослал жену с детьми к родителям и забился под диван, обложившись подушками. А нехорошее надвигалось всё ближе и ближе: с грохотом рухнул шкаф, у соседей сверху прорвало канализацию, с потолка сорвалась люстра и разлетелась, стреляя осколками. Когда задымились обои, мичман не выдержал – выскочил на балкон, с балкона на дерево, с дерева на землю – и побежал! А мы его уже караулили за углом с монтировками – Главный Пожарник позвонил нам и отдал приказ прикончить этого придурка, из-за которого все беды. Мы погнались за ним, но приближаться не решались – мир вокруг разбушевался не на шутку! Падали огромные дубы, налетали воющие смерчи, оседали фундаменты, сыпались метеориты, вспыхивали бензоколонки, а в асфальте разверзались пропасти с грозно бурлящей лавой. Мичман огромными прыжками нёсся к речке, надеясь на спасение в прохладе волн, но предчувствие в последний момент подвело его: из воды вспучилось неслыханной высоты цунами, помедлило миг и обрушилось на мичмана всей мощью.