Год начался, и я пришел к заключению, что 1989–ый откроет перед Соединенными Штатами возможность оказать ощутимое воздействие на развитие советской системы. Наша политика уже способствовала тому, что СССР поставил в повестку дня такие вопросы, как права человека и свободный поток информации; пришло время дать ему почувствовать нашу экономическую мощь: не так, как мы делали во время холодной войны, используя санкции и принудительные меры, а поддерживая шаги, вовлекающие Советский Союз в сообщество свободных наций, склоняя его к партнерству.
Программа из четырех пунктов, выдвинутая нами в годы администрации Рейгана, намеренно обходила стороной экономические отношения. Тогда нам казалось, что более тесные экономические связи подождут до прекращения советской интервенции в Афганистан, советского вмешательства в другие конфликты в третьем мире, до ликвидации раздела Европы — другими словами, до окончания холодной войны. К тому же нам хотелось испытать готовность СССР к значительным сокращениям вооружения и убедиться, что советское руководство готово уважать права человека и позволить своим гражданам хоть как–то воздействовать на тех, кто ими правит.
К январю 1989 года тенденции развития стали очевидны, и я считал, что более активная американская политика в экономической сфере позволит ускорить советские реформы в направлении, отвечающем нашим интересам. Экономическое сотрудничество, разумеется, зависело бы от готовности Горбачева продолжать начатые им преобразования, однако перспектива отдачи в виде расширения торговли и капиталовложений — и, в конечном счете, если потребуется, некоторых видов помощи — облегчила бы Горбачеву трудные решения, стоявшие перед ним.
У меня не было намерения вливать деньги американских налогоплательщиков в советскую экономику. Это политически невозможно и само по себе неразумно. Излечить советскую экономику вливаниями извне было нельзя. Некая разновидность плана Маршалла в СССР не сработала бы. Европа в 1946 году была обессилена войной, но основные элементы структуры, необходимой для экономического возрождения, оставались на месте, так что план Маршалла мог запустить имевшийся экономический механизм. В Советском Союзе такого механизма не существовало, и попытки запустить его походили бы на орошение водой песчаной пустыни.
Тем не менее, я считал, что имеются способы, используя которые американское правительство могло бы поощрить продвижение крыночной экономике в Советском Союзе и одновременно послужить американским экономическим интересам. Взять, к примеру, энергетику. В 70–е годы индустриальный мир потряс нефтяной кризис, порожденный резким увеличением цен странами ОПЕК. К 1989 году нефтяной рынок стабилизировался, но мир продолжал оставаться в опасной зависимости от нефти с Ближнего Востока, Между тем крупнейшие в мире разведанные запасы находились в Советском Союзе, а добыча нефти там стала падать из–за плохой организации и устаревшей техники.
Окажись возможным убедить советское правительство улучшить условия для иностранных вложений в энергетическое производство, удалось бы привлечь крупные средства иностранного капитала не в качестве иностранной помощи, а в качестве инвестиций. Выиграли бы в результате все: Советский Союз получил бы более эффективное производство источников энергии и больше доходов в иностранной валюте, западные инвесторы — прибыли, а от более стабильных цен на энергоносители выгадали бы потребители повсюду.
Впрочем, ничего этого не получилось бы до тех пор, пока советское правительство осуществляло централизованный контроль над нефтегазовой промышленностью. Следовало убедить правительство так реструктурировать промышленность, чтобы добыча, переработка и доставка энергоносителей осуществлялись конкурирующими фирмами. Поначалу они могли бы находиться в собственности государства, но, будь они реорганизованы в акционерные компании, их было бы легче приватизировать в будущем.
————
Можно взять сельское хозяйство. С начала 70–х годов Соединенные Штаты ежегодно продавали Советскому Союзу от 8 до более 20 миллионов тонн зерна, главным образом пшеницу и кукурузу. Наши фермеры попали в зависимость от этой торговли, Когда президент Картер после советского вторжения в Афганистан ограничил ее[45], его решение вызвало бунт в сельскохозяйственных штатах. Торговля зерном финансировалась краткосрочными кредитами под гарантию государственного ведомства США, Продуктовой кредитной корпорации. СССР расплачивался всегда вовремя, но, случись ему когда–либо споткнуться, покрывать убытки пришлось бы налогоплательщикам США.
Положение было чревато бедой. Во–первых, вся торговля шла через централизованные советские организации, те самые организации, которые следовало сломать во имя успеха перестройки, Во–вторых, советское правительство накапливало такой большой внешний долг, который грозил вскоре превысить его возможности расплатиться без быстрого увеличения доходов от экспорта, на что надежд было мало. Следовательно, если Соединенные Штаты и Советский Союз продолжат торговлю зерном, как вели ее почти два десятка лет, обе державы подстерегают грозные потрясения. Советский Союз в конце концов не справится со своими долгом к великому ущербу для американских налогоплательщиков, а американское фермерство потеряет важный рынок, Между тем, нехватка продовольствия, которая в результате охватила бы Советский Союз, не только принесла бы большие страдания людям, но и породила бы крупную проблему для политического руководства.
Но впереди мне виделись не одни только опасности, но и возможности. Советскому Союзу не решить продовольственную проблему без ликвидации разорительных последствий сталинской коллективизации — путем вывода сельскохозяйственного производства из–под контроля бюрократов и воссоздания класса частных фермеров. К тому же, в стране никогда не наладить эффективное потребление продовольствия без замены централизованной, развращенной системы розничной торговли на открытую, конкурирующую систему, находящуюся в частной собственности. «Социалистическая» торговая бюрократия допускала, чтобы 40–50 процентов продукции уходило в отходы, так и не добравшись до потребителя. Современная, частная оптово–розничная система торговли значительно улучшила бы снабжение продовольствием, даже если бы производство сельхозпродукции и не возросло.
Кое–кто мог бы усомниться: в интересах ли Соединенных Штатов решать за Советский Союз его продовольственную проблему. Не лучше ли, последовал бы вопрос, оставить его зависимым от продовольственного импорта из США и дать американскому фермеру заработать на этом, чем поощрять СССР самому удовлетворять собственные потребности? Успех в данном случае лишал бы нас важного рынка сбыта.
Мне такой взгляд представлялся близоруким. Прежде всего, состояние советской экономики ухудшалось настолько быстро, что стране, в случае провала реформ, уже не под силу станет сколько–нибудь долго платить за наше зерно. А это значит, что нынешнее положение не могло продолжаться бесконечно. Во–вторых, даже при продуктивном, в основном самодостаточном сельском хозяйстве Советскому Союзу потребуются крупные закупки фуражного зерна, чтобы обеспечить населению необходимый рацион питания. СССР попросту лишен подходящих климатических условий для производства достаточного количества фуражного зерна, в то время как Соединенные Штаты производят его больше всех в мире. Это означало, что, даже если Советский Союз обеспечит себя зерном, идущим на хлеб, в результате чего наш экспорт пшеницы сократится, зато скорее всего увеличится экспорт кукурузы и сои для откорма кур и скота.
Вопрос, как я понимал, был не в том, в интересах ли Соединенных Штатов способствовать реформированию советского сельского хозяйства, а в том, можно ли его осуществить. Препятствий на пути приватизации сельского хозяйства, переработки пищевых продуктов и организации рынка было великое множество. Тут и доктринальные — основанные на марксистской теории, и правовые — поскольку не существовало частной собственности на землю, и налоговые — из–за запретительных налогов на прибыль, и структурные — поскольку не существовало банковской системы для рыночной экономики, источников вложения капитала и обеспечения деятельности рыночных механизмов. Такие препятствия одним махом не преодолеешь, а Горбачев к тому же и не решил, стоило ли устранять некоторые из них. Однако, если бы кто–нибудь смог объяснить Горбачеву, как должен работать рынок, его удалось бы убедить.
