Независимо от степени их осуществимости устремления Антанты на мировой арене заставляют усомниться в универсальности ленинских характеристик Первой мировой войны как «династической» и «империалистической с обеих сторон», а одну из ее «главных причин» (как и «капиталистических» войн вообще) видеть в «борьбе за колонии, столкновении торговых интересов»{430}. Еще менее русский проект итогов войны соответствует его оценкам позднейшими зарубежными исследователями. Ни по своей букве, ни по духу он не предполагал раздела Европы на сферы восточного (русского) и западного влияния, на противостоящие друг другу «блоки» с ослабленной Германией между ними в качестве «буфера», как утверждал, например, американский историк Дж. Смит-младший{431}.[75] Такая оценка — не более чем типичная для западной историографии времен «холодной войны» экстраполяция итогов Второй мировой войны на более ранний период. Лишь в последние годы зарубежные исследователи начали высказывать сомнения в правомерности такого подхода, равно как и в справедливости традиционного для историков Запада представления о «наследственном, неумолимом и безжалостном экспансионизме» российской внешней политики во все времена{432}.
В ходе второго этапа мировой войны (май-декабрь 1915 г.), когда довоенные боевые запасы были исчерпаны, а отечественная промышленность продемонстрировала неспособность к их полновесному восполнению, Россия стала терять военно-политические позиции, завоеванные ранее. Ее армия оказалась не в состоянии противостоять широкому наступлению, начатому Германией и Австро-Венгрией весной 1915 г. на восточном фронте. Вернуть обширные территории, оставленные в ходе своего последовавшего пятимесячного отступления, царская Россия так и не смогла, а ее финансово-экономическая и военно-техническая зависимость от союзников все это время лишь нарастала. С конца 1915 г. роль лидеров Антанты, преобразованной в Пятерной союз, перешла к Франции в военной сфере и к Великобритании — в финансово-экономической.
В 1916 г., на протяжении третьего этапа войны, ряды Антанты продолжали расти, а сам блок укрепляться в политическом и военном отношениях, но не боеспособность русской армии и вес России в международных делах. Довершил дело острый внутриполитический кризис зимы 1916/17 г. В результате к началу 1917 г. царская Россия превратилась в политически нестабильного, обескровленного войной и уставшего от нее аутсайдера, нуждавшегося в постоянной материальной «подпитке» извне, ее верховная власть начала утрачивать контроль над ситуацией, высшее командование — волю к борьбе, а войско, «зараженное» антиправительственным духом, — разлагаться и разбегаться. События развивались по худшему из возможных сценариев. Хотя в 1916 г. стратегической инициативой овладела Антанта и к началу 1917 г. ее военное превосходство над Тройственным союзом стало уже подавляющим (общая численность его армий составляла тогда лишь немногим более трети совокупных вооруженных сил противостоящего блока), решающего перелома в войне, запланированного союзным командованием с расчетом на российское участие, в 1917 г. не произошло.
Важнейшим фактором, определявшим ход военных действий, особенно на первом этапе войны, а затем и положение каждого из участников блоковой системы, была степень обеспеченности армий вооружением и боеприпасами, а также военно-экономический потенциал страны. Довоенные запасы у всех воюющих сторон, рассчитывавших на скорое окончание войны, быстро иссякли, и на первый план вышли задачи мобилизации и милитаризации экономики. В этом плане в наиболее выигрышном положении оказалась Германия. Как справедливо отмечал осенью 1915 г. в своем докладе Особому совещанию по обороне В.П. Литвинов-Фалинский, «Германия в военно-промышленном отношении подготовлена лучше не только России, но и Франции и Англии». Объяснялось это прежде всего тем, что Германия еще в предвоенные годы сумела развить мощную военную промышленность, в том числе частную. В выполнении военных программ крупную роль сыграли предпринимательские объединения и фирмы. «Немецкие фербанды и ферейны, возникшие при мобилизации промышленности, обнимают почти все виды военной промышленности Германии и являются опорой снабжения германской армии, — констатировал тот же Литвинов. — Правительство дало некоторым из них, например металлургическому, шерстяному и продовольственному, даже часть своей власти — право реквизиции соответствующих предметов»{433}. Опередила Германия страны Антанты и в сроках создания военно-регулирующих органов. Еще в мае 1914 г. германское правительство провело заседание Хозяйственного комитета с участием представителей банков и крупных фирм, на котором были определены принципы мобилизации и милитаризации промышленности и торговли. Это обстоятельство также было отмечено российскими предпринимательскими кругами. «В Германии рядом с военным штабом оказался штаб экономический, — отмечал один из лидеров горнопромышленников Юга России. — Он образовался из больших общественных экономических организаций, функционировавших раньше, и он так прошел своей работой по экономическим порядкам страны сверху донизу, что не осталось ни одной области, которой бы он не коснулся и на которую бы он не воздействовал»{434}.
Россия заметно запоздала как с созданием военно-регулирующих органов, так и с широкой мобилизацией частной промышленности. Почти год военное ведомство, даже исчерпав довоенные запасы, было ориентировано на снабжение армии за счет интенсификации производства казенных и сравнительно немногих крупных частных предприятий, в основном из числа традиционных контрагентов военного и морского ведомств. Ход военных событий, все более явственно обнаружившееся несоответствие производственных возможностей казенного сектора и узкого круга частных контрагентов резко возросшим потребностям армии, неоправдавшиеся надежды на заграничные поставки заставили власть пойти навстречу требованиям широких слоев буржуазии о допуске их к участию в работе на оборону. Это потребовало привлечения в качестве рычагов мобилизации и перестройки экономики различных предпринимательских объединений, как представительских (советов всероссийских, региональных и отраслевых съездов, различных комитетов и т. п.), так и организационно-производственных (банковско-промышленных холдингов, картелей, синдикатов). Власть вынуждена была пойти и на легитимацию создаваемых военно-регулирующих органов путем привлечения в них представителей законодательных палат, предпринимательских кругов и «общественности». Коалиционный характер состава этих учреждений сам по себе, видимо, еще не являлся проявлением кризиса правящего режима, гарантом его целостности было сохранение властной «вертикали». Но вынужденный характер этого шага подчеркивало то обстоятельство, что, разрешив создание Всероссийских Земского и Городского союзов, представлявших широкие буржуазные слои, правительство, учитывая оппозиционность их лидеров, так и не «конституировало» эти организации, признав, таким образом, их временный характер, а затем предприняло ряд мер по сокращению им военных заказов и ограничению присутствия их представителей в заготовительных учреждениях. Попытки же, например, кооперативных деятелей создать аналогичное объединение многотысячных кооперативов (к началу войны в России насчитывалось около 30 тыс. кооперативов с числом членов более 10 млн. человек) с целью привлечения последних к закупочно-снабженческим операциям ряда ведомств, так или иначе связанных с военными и продовольственными поставками, были решительно пресечены именно из-за излишне леворадикальной, по мнению полиции, ориентации их лидеров. Центральный кооперативный комитет, созданный почти одновременно с Земским и Городским союзами и ЦВПК и ставивший целью «объединить всю российскую кооперацию для разрешения очередных задач, выдвинутых войной, — организации снабжения и снаряжения армии, борьбы с дороговизной, помощи жертвам войны», был в начале ноября 1915 г. запрещен, а против организаторов возбуждено судебное преследование за «образование сообщества… без надлежащего разрешения»{435}. Созданная в августе 1915 г. система Особых совещаний имела целью провести мобилизацию и перестройку всех отраслей экономики и упорядочить деятельность многочисленных временных чрезвычайных учреждений, возникших в первые месяцы войны. Согласно «Положению», утвержденному императором 17 августа 1915 г., ведущая, координирующая роль в этой системе отводилась Особому совещанию по обороне. Формально его компетенция была весьма широка, включая вопросы не только снабжения армии вооружением и боеприпасами, но и обеспечения всех подведомственных ему предприятий рабочей силой, оборудованием, материалами, топливом, транспортом и т. д., что неминуемо выходило за сравнительно узкие ведомственные рамки. Но, обозначив эти направления деятельности Совещания по обороне, «Положение» фактически не предоставило ему достаточных распорядительных, властных полномочий в деле решения задач, относящихся к компетенции других, смежных, Совещаний. Фактически его координирующая роль сводилась, в основном, к заслушиванию информации, докладов-отчетов представителей ведомств, представлявших Совещания по топливу, перевозкам, продовольствию, выдаче им рекомендаций по принятию тех или иных мер. Между тем складывавшаяся в стране ситуация все более настоятельно требовала централизации руководства экономикой, координации усилий военных и тыловых структур. Несмотря на внешне кажущуюся жесткую «властную вертикаль» управления мобилизацией и функционированием экономики (министры-председатели Особых совещаний, главноуправляющие специализированных комитетов, председатели районных совещаний, уполномоченные председателей Особых совещаний на предприятиях и т. д.), созданной системе были присущи незавершенность, противоречивость, несогласованность деятельности составлявших ее учреждений. Николаю II, возглавившему Ставку и взвалившему на себя бремя верховного главнокомандующего, не удалось ни объединить руководство фронтом и тылом, ни наладить координацию деятельности Совещаний. И его поведение — спешный отъезд в декабре 1916 г. из Ставки к семье накануне открытия совещания по планированию военных действий на 1917 г. и отказ принять участие в работе Особого совещания по обороне для обсуждения кризисного положения в стране — свидетельствует о полной утрате им представления о масштабах происходящих событий и ответственности за судьбы страны.
