Правда, созданная в империи система военно-регулирующих органов (Особых совещаний) едва ли не с самого начала своего функционирования стала давать организационные «сбои», что обусловливалось недостаточно четким разграничением полномочий и сфер деятельности, несовпадением ведомственных интересов, усугубленных министерскими амбициями. Так, из-за опасений социального взрыва, а фактически в силу разногласий ведомств не удалось своевременно законодательно закрепить меры по милитаризации промышленности и труда, что, однако, было сделано в других воюющих странах.
Тем не менее российским властям удалось значительно увеличить производительность казенных военных заводов за счет их расширения и модернизации, привлечь широкий круг частных предприятий и заключить соглашения на поставку необходимой продукции союзниками и зарубежными торговыми партнерами. В организации военного производства Россия добилась успехов, удачно используя опыт воюющих держав в создании военно-промышленных объединений на основе кооперации крупных, средних и мелких предприятий и новых отраслей промышленности (химической, авиационной, автомобильной, средств связи и т. п.). Наряду с этим многие отрасли, обеспечивавшие потребности частного рынка, городского и сельского населения, в годы войны стагнировали и даже деградировали. Приток импортных машин в отрасли, не связанные с производством вооружения, а также в сельскохозяйственный сектор сократился. Эту неизбежную плату за милитаризацию экономики заплатили все страны — участницы мирового конфликта.
Война дала мощный импульс этатистским тенденциям во всех воюющих странах. Расширился и укрепился государственный сектор экономики; была мобилизована значительная доля частной промышленности; предпринимательство, как и взаимоотношения труда и капитала, оказалось в той или иной мере ограничены законодательством и нормативами военного времени. Процессы, связанные с ростом роли государства в экономике, подготовили почву для послевоенного периода, особенно в условиях финансово-промышленных кризисов на Западе, получив обоснование в экономический теории «кейнсианства».
В России 1914–1917 гг. все эти явления также имели место, тем более что в экономической жизни страны казенные заводы, железные дороги и другие государственные предприятия традиционно играли огромную роль. Однако на Западе государственное военно-экономическое регулирование осуществлялось по соглашению с предпринимательскими и рабочими организациями, опиралось на установившиеся традиции и нормы, наконец — на сформировавшуюся культуру взаимоотношений труда и капитала. В Великобритании Конгресс профсоюзов был непосредственно вовлечен в управление военной экономикой, и в качестве ответной меры профсоюзные лидеры поддержали некоторые ограничения прав рабочих, в том числе в области трудовой мобильности. В Германии организации рабочих тоже участвовали в переводе экономики на военные рельсы, а в 1916 г. был принят закон, в соответствии с которым вводились институты арбитража между предпринимателями и работниками. Организациям рабочих были предоставлены особые полномочия, ставшие своего рода компенсацией за воинскую повинность и ограничение свободы передвижения. Во Франции в январе 1917 г. также был создан институт арбитража для урегулирования отношений труда и капитала, решения которого имели обязательную силу{3099}.
В России ничего подобного предпринято не было. Несмотря на призывы общественности к правительству признать роль рабочих организаций и попытаться привлечь их к общему делу, предубеждение царской бюрократии к профсоюзам не изменилось. Более того, сохранялось в целом негативное отношение власти и к деловым кругам, и к общественной инициативе вообще; государство с недоверием и опаской взирало на им же санкционированную систему военно-регулирующих органов, рассматривая их прежде всего как уступку предпринимателям и «общественности». Потому, применяя термин «государственный капитализм» к России, видимо, следует иметь в виду его особенность — здесь власть до февраля 1917 г. по сути своей была социально чужда предпринимательской массе, фактически даже антибуржуазна, и не стремилась урегулировать отношения между трудом и капиталом, чтобы избежать роста социальной напряженности. После Февральской революции новое поколение либеральных политиков попыталось наладить сотрудничество с «организованным трудом», но было уже поздно. В то время как Германия достигла компромисса между трудом и капиталом, в России дело завершилось установлением контроля над предприятиями со стороны фабрично-заводских комитетов.
Общей для всех воюющих стран являлась и проблема обеспечения населения продовольствием. Мобилизация в армию значительного мужского контингента повсюду негативно повлияла на состояние сельхозпроизводства. Великобритания и Франция сумели предотвратить продовольственный кризис отчасти путем наращивания поставок из США, отчасти благодаря стимулированию собственных производителей к расширению посевных площадей и, соответственно, увеличению производства продовольствия. Германия же и Россия не смогли избежать продовольственных затруднений. При этом в России, в отличие от ее главного военного противника, продовольственных ресурсов, несмотря на снижение урожайности, было достаточно, поскольку в годы войны вывоз хлеба из страны прекратился. Однако расстройство транспортной системы затрудняло доставку произведенного зерна в районы потребления. При этом царское правительство пыталось преодолеть дефицит продовольствия путем ограничения частной торговли и ее замены государственными и общественными распределительными организациями. Несмотря на очевидную недостаточность этих мер, вводить систему жесткого нормирования потребления продовольствия российские власти не решились из опасений социального взрыва.
Германское правительство, напротив, ввело нормирование продовольственного обеспечения. Это вызвало серьезное недовольство населения и безусловно привело к временному росту социальной напряженности, однако для Российской империи отказ от такой политики обернулся катастрофой. Продовольственный кризис зимы 1916–1917 гг. послужил благоприятной почвой для массовых протестных движений, которые в итоге завершились Февральской революцией.
Война перевернула весь уклад жизни европейских стран, привела к сокращению численности населения в результате огромных потерь на фронте, сорвала с насиженных мест миллионы людей. Помимо деформации естественных общедемографических процессов (сокращение брачности и рождаемости, дисбаланс половозрастного состава населения и т. д.) война повлекла за собой важные тендерные перемены: в условиях массовой мобилизации в армию мужчин существенно повысился уровень социализации женщин, которые оказались небывало широко представлены в хозяйственной жизни страны, а также в общественных и филантропических организациях.
На общеевропейском фоне Россия выделялась беспрецедентными масштабами вынужденных перемещений населения, что являлось значимым признаком нового, тотального характера войны. Основной миграционный поток составили беженцы из прифронтовой полосы. Значительная их часть, лишившись имущества и работы, двигалась на восток и оседала в глубоком тылу. В отношениях с местными властями и населением беженцы создавали новое «поле» социального напряжения, требуя жилья, трудоустройства, медицинского, продовольственного и иного обеспечения. Решение многих из этих проблем государство и общество вынуждено было брать на себя. Поддержка вынужденных переселенцев тяжким бременем ложилась на провинциальный социум и подрывала местные системы здравоохранения и социального обеспечения, и без того работавшие на пределе возможностей. Конечно, подобные проблемы вставали и в других странах, часть территории которых была оккупирована вражескими войсками. Тем не менее нигде проблема беженцев не превратилась в такой грозный вызов для центральной и местной администрации, а также общественных организаций, как в России.
