Столь значимые «тектонические сдвиги», которые переживала Россия, требовали решимости от оппозиции. «Довольно терпения!.. Мы истощили свое терпение, — пересказывал слова кадетов французский посол М. Палеолог. — Впрочем, если мы не перейдем скоро к действиям, массы перестанут нас слушать»{2000}. Однако в чем должны заключаться эти решительные действия далеко не всем было понятно. Еще в конце декабря 1916 г. Маклаков отмечал, что Россия была единодушна лишь в одном — «в жгучей ненависти к правительству». При этом «в смысле способности к активной реализации этой ненависти, в смысле организации, достигнуто все еще слишком мало»{2001}.
Предчувствие скорой смены политического режима стало едва ли не всеобщим. Согласно донесениям начальника Петроградского охранного отделения К.И. Глобачева от 19 января 1917 г., «“обыватель проснулся от десятилетнего сна” и намерен “встать на ноги”. В самых умеренных по своим политическим симпатиям кругах приходится слышать такие оппозиционные речи, какие недавно не позволяли себе даже деятели определенной окраски. В центре всех этих речей одно — Государственная дума»{2002}. Родзянко вновь ставил вопрос о своем будущем премьерстве. 4 января он заявлял чиновникам своей канцелярии: «Один только я и могу сейчас спасти положение, а без власти этого сделать нельзя, надо идти [в премьеры]». В начале 1917 г. в ближайшем окружении председателя Думы, сам он и его собеседники (вел. кн. Михаил Александрович и Н.В. Савич) все чаще задавались вопросом: будет ли революция? Правда, отвечали на него в большинстве случаев отрицательно{2003}.
7 января на собрании на квартире H. M. Кишкина депутат-кадет Н.В. Некрасов пророчествовал: «Сейчас революционного движения в России нет, единственным революционным деятелем в настоящий момент является само правительство. И успех его революционной пропаганды грандиозен… А гроза не за горами. Дай Бог, чтобы она не разразилась до заключения мира… Правительство загипнотизировано кажущимся затишьем и кажущейся покорностью масс. Тем страшнее будет его пробужденье»{2004}. Некрасов предсказывал, что, когда разразится неминуемая гроза и страна погрузится в хаос, оппозиция будет вынуждена взять на себя ответственность за судьбы России и сформировать правительство. Многие ответственные посты займут руководители Городского и Земского союза, которые послужили школой практической деятельности для русского общества. Схожим образом оценивал ситуацию вел. кн. Александр Михайлович: 1 февраля 1917 г. он писал императору: «Правительство есть сегодня тот орган, который подготовляет революцию, — народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно больше недовольных, и вполне в этом успевает. Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу»{2005}.
«Самое удивительное в настоящем настроении, что все идет верх дном. Например, Шингарев чуть не со слезами говорил о том, что надо беречь и охранять… Все начинают понимать, как страшна анархия в настоящую минуту, и стараются ее предотвратить», — писала 8 февраля О.И. Мусина-Пушкина{2006}. 4 февраля на заседании ЦК партии кадетов при обсуждении настроений среди рабочих М.С. Аджемов констатировал усиливавшееся брожение в русском обществе, Ф.И. Родичев предрекал новое «9 января»{2007}. 10 февраля на последней аудиенции у императора Родзянко предвещал царю скорую революции, которая, по его расчету, должна была случиться через три недели, сокрушив старый порядок{2008}.
Царь же сохранял спокойствие. Министр иностранных дел H. H. Покровский после каждого своего доклада императору просил об отставке ввиду невозможности проводить достойный дипломатический курс в условиях глубочайшего политического кризиса. «Вы неправильно осведомлены; никакой революции не будет», — всякий раз успокаивал его Николай II{2009}.
Кому-то могло показаться, что император в действительности прав. События первых месяцев 1917 г. как будто бы не предвещали скорый крах режима. Наоборот, «ноябрьское выступление» депутатов не принесло ожидаемых плодов. Его инициаторы чувствовали себя неуверенно, опасаясь (напрасно) возможного возмездия. Страстные думские речи не печатались в газетах, а если и публиковались, то с большими купюрами. По впечатлениям депутатов, спала активность комиссионной работы. Депутаты не могли собрать даже бюджетную комиссию, которая была наиболее дисциплинированной из всех. Товарищ ее председателя Г.А. Фирсов отмечал, что «вообще нет надобности назначать заседание комиссии, так как нет необходимости спешить с рассмотрением бюджета»{2010}. Прогрессивный блок не решался выносить наиболее спорные вопросы на ее рассмотрение, опасаясь нового витка конфликта с правительством. Как писал 28 января депутат И.Ф. Половцев, «в бюджетной комиссии работа идет мирно, но это и понятно… трудных, бурно проходящих смет пока не ставили, ну а на переселении, коннозаводстве, таможне и военных нуждах никто шуму делать не захочет. Другое дело — внутренние дела, Синод, народное просвещение — там ручаться ни за что нельзя»{2011}. Над Думой, будто бы дамоклов меч, висела угроза разгона. Новый премьер Голицын заявил одному из лидеров националистов П.Н. Балашеву, что указ (о роспуске. — К. С.) у него в кармане, и он не потерпит ни одной минуты, если надо будет»{2012}.
Сам же Прогрессивный блок был на грани развала. Логика политической борьбы предполагала эскалацию напряжения и соответственно использование более решительных средств давления на правительство. 7 февраля 1917 г. на заседании Прогрессивного блока рассматривалась возможная тактика депутатов во время первого заседания, намеченного на 14 февраля. Однако в ходе дискуссии выяснилось, что далеко не все представители думского большинства были за то, чтобы придать первому заседанию «политически-декларативный» характер. В итоге, вопреки желанию многих членов Прогрессивного блока, 14 февраля прошло весьма буднично. Как доносил чиновник особых поручений Л.К. Куманин, «в связи с провалом плана блока в первый день открытия сессии показать стране ярко оппозиционное лицо Государственной думы, поздно вечером состоялось совещание лидеров фракций, входящих в состав блока, которые просили П.Н. Милюкова значительно усилить оппозиционность его завтрашней речи»{2013}.
Выступление Милюкова лишь обострило противоречия внутри блока. Земцы-октябристы и прогрессивные националисты выступили активно против лидера кадетов и в поддержку критикуемого им министра земледелия А.А. Риттиха. По словам националиста А.И. Савенко, «в блоке ссора из-за продовольственного вопроса. Кадеты в прошлом году посадили нас и всю Россию в лужу твердыми ценами, да еще на все сделки. Теперь они стремятся в своем политическом ослеплении затянуть на шее России петлю твердых цен и проч. Но мы не допустим этого. Милюков резко напал на Риттиха и, между прочим, сравнил его с Сухомлиновым. Это вызвало целый взрыв, и мы решили дать отпор кадетам. И дали его. Теперь все на этом и вертится»{2014}.
