В советской историографии осуждение вызывал пункт 4 декларации, в котором видели предвестник меньшевистского социал-шовинизма. Но в нем не шла речь о защите царизма от врага, и поэтому видеть здесь идеологический «криминал», да еще в первые же дни войны вряд ли правомерно. Кроме того, нельзя упускать из вида, что перед сдачей в печать информации о заседании 26 июля стенограмма речи Хаустова, как уже говорилось, была жестко сокращена председателем Думы Родзянко[142]. В частности, он вычеркнул из нее следующие места: о «ряде насилий над рабочей печатью и рабочими организациями непосредственно перед войной»; о «фальшивом патриотизме» господствующих классов России; о том, что культурным благам народа могут грозить посягательства как извне, так и изнутри (читай: от врага и от власти) и что не может быть «единения народа с властью», когда он порабощен и бесправен, рабочая и крестьянская печать задушена, рабочие организации разгромлены, а тюрьмы переполнены. Исчезло и упоминание о том, что многочисленные народности России «живут в атмосфере насилия и угнетения»{1709}. Но все же и текст думской декларации (даже с учетом купюр Родзянко), и отказ всех 11 депутатов от РСДРП (и меньшевиков, и большевиков) вотировать военные кредиты оставляли впечатление, что все они — совсем не «ура-патриоты» и безоговорочные союзники царского правительства. Был в декларации РСДРП и открытый пацифизм, и интернационализм, причем это уловили не только члены правых фракций, но и либералы во главе с Милюковым.
Но помимо думской фракции Чхеидзе у российских меньшевиков была тогда и еще одна руководящая инстанция — Организационный комитет РСДРП, крайне нерегулярно действовавший в самой России. Руководить им должен был Ф.И. Дан, но его вскоре после начала войны арестовали и сослали в Сибирь, а равноценной замены ему не нашлось. Это хорошо видно из обширной, но полной лишь риторики октябрьской листовки ОК РСДРП «Война и пролетариат»{1710}. В ней подчеркивались необходимость требовать скорейшего прекращения войны, развернуть в России борьбу с шовинизмом, панславизмом и германофобией, просвещать широкие народные массы по вопросу о захватническом характере войны (включая и истинные цели России) и, наконец, вести борьбу за демократизацию страны под лозунгами мира, братства народов и международного социализма.
В итоге прошло немало времени, пока главные идеологи меньшевизма предложили своим сторонникам несколько моделей возможного поведения в военное время, которые соответствовали бы их социал-демократическим убеждениям. Довольно оперативен, несмотря на свои 58 лет и ставшую уже хронической болезнь, оказался «патриарх» российской социал-демократии Г.В. Плеханов. Он уже стоял в 1914 г. вне всяких фракций, но все же явно тяготел к меньшевизму и органически не принимал ленинизма. В начале августа 1914 г. Плеханов оказался в Париже, где пережил вместе с французами настоящий взрыв франкофильского патриотизма и германофобии, став свидетелем и участником формирования многотысячного отряда российских эмигрантов, включая и членов революционных партий, уходивших прямо на фронт, чтобы сразиться с «проклятыми бошами». При этом он откровенно говорил, что сам вступил бы во французскую армию, если бы не был так стар и болен.
Оставаясь принципиальным антимилитаристом, Плеханов тем не менее без колебаний стал летом 1914 г. безусловным сторонником поражения в данной войне именно Германии, так как ее победа привела бы к превращению России в экономического вассала германских юнкеров и капиталистов, тем более что российский пролетариат, по его словам, пока еще сильно отстает в своем развитии от большинства западноевропейских собратьев. Замедлилось бы и продвижение России к главной на данном этапе ее истории цели — демократической республике. Характерно, что о новой революции «дома», в России Плеханов замолчал тогда на целый год — до осени 1915 г., называя ее ставшим модным словечком «грезофарс», изобретенным поэтом И. Северянином. В годы войны Плеханов продолжал начатую еще в 1909 г. чисто кабинетную работу над многотомной «Историей русской общественной мысли» (первые три ее тома были опубликованы в России в 1914–1917 гг.), доведенной, однако, автором только до конца XVIII в.
В итоге Плеханов безоговорочно советовал всем российским рабочим драться на фронте за родину или честно работать на нужды армии в тылу, ибо без этого и России, и им самим придется плохо. При этом в октябре 1914 г. он во время своего публичного реферата в Лозанне столкнулся лицом к лицу со специально приехавшим туда Лениным, который заявил, что ответом на политику царского правительства должна быть социальная революция в России. Не затрагивая лично Плеханова, Ленин дал понять, что сам он решительно против «оборончества».
Среди меньшевиков число сторонников Плеханова было тогда очень невелико, ибо ряд положений его программы был близок в 1914 г. к проправительственной. Но он оказался в начале войны своеобразным рупором российского, по выражению Ленина, «народного патриотизма», который был широко распространен среди солдат, части рабочих, крестьян и средних слоев городского населения, а также интеллигенции, с чем должны были считаться и все противники войны. Вот почему он требовал от большевиков не оставлять ни одного важного выступления Плеханова без ответа{1711}.
Полной противоположностью плехановской была позиция, которую занял во время войны один из основателей меньшевизма и лидер его левого крыла Ю.О. Мартов. Уже с 19 лет, проучившись всего год в университете, он до конца жизни связал себя с марксизмом, русской и международной революцией и социализмом. Его интеллект, честность и быстрота реакции на все происходившее в мире были поистине уникальны, причем уже с первых лет XX в. Мартов стал постоянным оппонентом своего бывшего друга Ленина. Правда, события мировой войны опять сблизили на время их интернационалистские и революционные позиции, так как оба считали, что в этом мировом конфликте виноваты империалисты всех стран-участниц, включая и их родину — Россию. Ленин, в частности, высоко оценил статьи Мартова в парижской русскоязычной социал-демократической газете «Голос», где с осени 1914 г. вокруг него стали группироваться и другие левые меньшевики, в том числе будущие большевики Г.В. Чичерин, А.В. Луначарский, В.А. Антонов-Овсеенко, Д.Б. Рязанов, С.А. Лозовский, Д.З. Мануильский и др. В начале 1915 г. существовал даже проект совместного выступления большевиков и меньшевиков-мартовцев из газеты «Наше слово» на февральской Лондонской конференции социалистов стран Антанты, но до его реализации дело так и не дошло.
Быстро выяснилось, что с Лениным Мартова разделяет довольно многое: отрицание революционного «пораженчества»; лозунг мира как квинтэссенция позиции многих представителей меньшевизма в противовес большевистскому лозунгу превращения войны империалистической в войну гражданскую; враждебность к ленинизму как разновидности анархо-синдикализма и отказ поддерживать ленинский лозунг создания III Интернационала, хотя в чисто человеческом плане Мартова продолжали связывать с лидером большевиков много общих воспоминаний молодости и страстное желание радикального обновления России. С конца января 1915 г. вместо «Голоса» в Париже стала издаваться газета «Наше слово» с тем же коллективом авторов при руководящей роли в редакции Мартова. Однако в апреле 1916 г. его вытеснил оттуда появившийся еще в 1915 г. в газете в качестве автора «внефракционный» Л.Д. Троцкий.
Этот блестящий оратор и публицист левоцентристского направления быстро запомнился читателям выше упомянутым оригинальным лозунгом «Ни побед, ни поражений», отрицанием наличия в России почвы для национальной чисто буржуазной революции, прямым повторением призыва к формированию по примеру 1905 г. революционного рабочего правительства, твердой верой в возможность создания в результате войны Соединенных Штатов Европы и др. В ноябре 1914 г. в Цюрихе, куда Троцкий перебрался из Вены, вышла в свет на немецком языке его брошюра «Война и Интернационал» с резким осуждением всех ее участников, включая русский царизм. Автор подчеркивал, что человечество уже стоит перед альтернативой — либо бесконечное продолжение бессмысленного кровопролития, либо пролетарская революция европейского масштаба и размаха, которая даст народам прекращение войны и интеграцию сначала крупнейших европейских стран, а затем и всего мира. Вместе с тем Троцкий отличался интригами против Мартова, связанными с борьбой за лидерство среди левых меньшевиков и недоброжелательными отзывами о Ленине и большевиках. В итоге лидерами меньшевизма Мартов и Троцкий, взгляды которых казались многим слишком левыми, не стали.
