Нельзя сбрасывать со счетов и около 70 антивоенных листовок, выпущенных только за первые три месяца войны большевистскими организациями Петрограда, Москвы, Киева, Самары, Уфы, Риги и других городов России. Конечно, это была не совсем равноценная замена антивоенным митингам, демонстрациям и регулярно выходящим большевистским газетам, запрещенным теперь властями, но голос большевиков все-таки звучал даже в то трудное время. На примере августовской листовки Петербургского комитета большевиков можно видеть, к чему помимо осуждения начавшейся войны призывали они народ: «Долой самодержавную монархию! Да здравствует демократическая республика! Да здравствует Учредительное собрание! Да здравствует равноправие национальностей! Амнистию всем мученикам свободы! Да здравствует РСДРП!» При этом листовка звала «не растрачивать силы в партизанских и частичных действиях, а спокойно и обдуманно укреплять их и запасать оружие для окончательного расчета с самодержавным режимом»{1693}.
Однако члены большевистской партии с нетерпением ждали, какую оценку даст войне их лидер, как сформулирует он конкретные задачи и антивоенные лозунги своей партии, к чему призовет ее членов? Вплотную взяться за это важное дело Ленин, проживавший к моменту начала войны на польской территории Австро-Венгерской империи в местечке Поронин, смог только после выхода из тюрьмы, где он находился с 26 июля по б августа 1914 г. Предлог для ареста был поистине смехотворен: в Ленине неожиданно признали русского шпиона, так как в его рукописях полиция приняла статистические выкладки за шифрограммы. Освободили Ленина лишь под поручительство двух депутатов австрийского парламента, и он через Вену выехал в Швейцарию. Поэтому ему понадобилось время, чтобы обдумать, написать и обсудить с товарищами-эмигрантами сначала свои краткие тезисы о войне, затем переработать их в Манифест «Война и российская социал-демократия» и наконец опубликовать его в газете «Социал-демократ».
Манифест был написан в очень сильных, подчеркнуто резких и решительных выражениях, и главной его мыслью была уверенность Ленина в том, что война приблизит новую революцию в России. Он возлагал ответственность за развязывание войны на всех ее участников, включая и Россию, и подчеркивал, что, кто бы ни начал этот чудовищный конфликт, он носит несправедливый с обеих сторон, захватнический характер, и в основе его лежит борьба за чужие территории и колонии, рынки сбыта и сферы влияния. Из Манифеста было совершенно очевидно, что пролетариату подобная война глубоко органически чужда, причем ее окончание Ленин, заглядывая в будущее, прямо связывал с демократическими и социалистическими революциями в ряде воюющих стран, включая и Россию, считая их, бесспорно, назревшими и, по его убеждению, совершенно необходимыми в интересах всего человечества.
Не придавая большого значения вопросу о непосредственных виновниках нового военного конфликта — Германии и Австро-Венгрии, Ленин как бы уравнивал меру ответственности всех великих держав за развязанную ими войну, но все же предлагал российским социалистам особо выделить крайне неприглядную, по сравнению с более развитыми воюющими странами, роль России с ее «диким» царизмом — этой «самой реакционной и варварской монархией Европы», которая «душит Украину, Польшу и т. д.» И здесь он вплотную подходит к одному из центральных тезисов Манифеста и прямо заявляет: «При данном положении нельзя определить, с точки зрения международного пролетариата, поражение которой из двух групп воюющих наций было бы наименьшим злом для социализма. Но для нас, русских с.-д., не может подлежать сомнению, что, с точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России, наименьшим злом было бы поражение царской монархии… угнетающей наибольшее количество наций и наибольшую массу населения Европы и Азии»{1694}.
В своей антивоенной платформе Ленин не мог не коснуться и реальных задач революционного движения в России, которое, по его мнению, должно было продолжаться и со временем даже нарастать, несмотря на войну. Для большевиков аксиомой было тогда, что на родине им предстоит прежде всего закончить буржуазно-демократическую революцию, оставшуюся незавершенной после первого штурма царизма в 1905–1907 гг., провозгласить в России вместо монархии демократическую республику при полном равноправии и соблюдении права всех наций на самоопределение, а в социально-экономической сфере провести в первую очередь конфискацию всех помещичьих земель и ввести 8-часовой рабочий день. В развитых же странах Западной Европы и США речь могла идти уже прямо о революциях социалистических. Кроме того, необходимо было вместо обанкротившегося с началом войны II Интернационала, где на место пролетарского интернационализма и призыва к революции пришли национализм и оппортунизм, создать новый, социалистический по своему духу III Интернационал.
Откликнулся в Манифесте Ленин и на имевшую к 1914 г. почти вековую традицию идею европейской интеграции, вылившуюся еще до мировой войны во II Интернационале в проект создания республиканских Соединенных Штатов Европы. Лидер большевиков включал в грядущие СШЕ и Россию, но летом 1915 г. этот лозунг после тщательной проработки и учета различных мнений, высказывавшихся, в частности, и на февральской того же года Бернской конференции заграничных секций большевиков, Лениным был снят, так как явно опережал время и касался ситуации, которая возникла бы уже после победы социалистической революции, возможной, по Ленину, сначала в немногих и даже в одной, отдельно взятой стране{1695}.
Подводя итог изложению взглядов Ленина на начавшуюся летом 1914 г. войну, нужно сказать, что сейчас находится все меньше историков, готовых с позиций современности безоговорочно поддерживать все ленинские оценки и лозунги 1914 г. Они предпочитают более дифференцированный подход к определению степени виновности в случившемся тогда и к оценке поведения отдельных ее участников, прежде всего Германии и России, во время этого мирового конфликта. С учетом всей последующей истории России историки вновь и вновь стараются проанализировать, каким образом мировая война стала могильщиком почти 200-летней Российской империи, как последняя упустила победу, на которую вроде бы имела к концу 1917 г. право наравне с другими странами Антанты, оказавшись вдруг среди побежденных и униженных. Не нравится кому-то и более чем прохладное отношение Ленина к давно ставшему уже неотъемлемой принадлежностью нашего времени лозунгу мира, и его непримиримость к лидерам II Интернационала, которые не кажутся ныне изменниками делу пролетарского интернационализма, а представляются скорее лишь обычными политиками-прагматиками.
Между тем в жизни большевистской партии поздней осенью 1914 г. назревали серьезные события, знаменовавшие собой крайнее усиление ее конфронтации с царской администрацией и российскими политиками всех мастей от ультраправых до либеральных, буквально взбешенных отношением Ленина к так называемому «пораженчеству». 4 ноября 1914 г. в Озерках под Петроградом по наводке провокаторов полицией были арестованы большинство участников тайного партийного совещания, в котором принимали участие представители большевистских организаций Петрограда, Харькова, Иваново-Вознесенска и Риги, пятерка большевистских депутатов Думы и Л.Б. Каменев. Правда, сами депутаты, пользовавшиеся правом депутатской неприкосновенности, были сначала отпущены полицией, но на следующий же день все-таки тоже арестованы, несмотря на их обращения за помощью к председателю Думы М.В. Родзянко и руководителю думских меньшевиков Н.С. Чхеидзе.
Еще до полицейского налета на Озерки депутаты успели обсудить с Каменевым ленинские антивоенные документы, причем Каменев предложил (а Петровский и его товарищи с ним согласились) новую, гораздо более осторожную и «замаскированную» формулировку пункта о «пораженчестве»: «Особенно опасно усиление победоносной царской монархии», что не давало, впрочем, полной уверенности в их относительной безопасности в случае ареста. Возможность же передачи дела депутатов военному суду с правом вынесения им смертных приговоров за государственную измену, которой считалось и «пораженчество», до предела взвинтила обстановку перед началом процесса. Правда, сами же высшие военные круги России посоветовали царским властям ограничиться обычным гражданским судом без права вынесения им смертных приговоров, что и было сделано, но это не афишировалось, так что настроение у депутатов и других подсудимых было крайне тревожным.
