Помимо собственно займов средства с внутреннего рынка привлекались также в форме эмиссии краткосрочных 5%-ных обязательств казначейства, представлявших собой векселя российского правительства, которые закладывались в Государственном банке в залог кредитов казне. Указом Николая II от 23 июля 1914 г. одновременно с приостановкой размена бумажных денег на золото Государственному банку предоставлялось право учитывать «краткосрочные обязательства государственного казначейства в размере, вызываемом потребностями военного времени». В итоге краткосрочных 5%-ных обязательств до марта 1917 г. было выпущено на сумму 11,5 млрд. руб.{931} Вместе с внутренними займами они стали главным займовым источником покрытия военных расходов.
При этом ресурсы внутреннего рынка капиталов были далеко не исчерпаны. Объем произведенных казной кредитных операций (долгосрочные займы и учет казначейских обязательств) за 1914–1916 гг. возрос на 3,4 млрд. руб., тогда как прирост вкладов в банках только за 1916 г. выразился в сумме 5,3 млрд. руб., а эмиссия составила 3,4 млрд. руб. Таким образом, денежный рынок имел весьма значительные резервы, не находившие себе помещения в государственных займах{932}.
Примерно теми же финансовыми приемами пользовались и другие воюющие страны: во Франции внутренние займы принесли в пересчете на русскую валюту 8,4 млрд. руб., в Великобритании даже 21,5 млрд. руб. по довоенному курсу. Правда, эмиссия союзниками по Антанте использовалась в относительно умеренных размерах: во Франции количество бумажных денежных знаков выросло за годы войны в 3,5 раза, а в Великобритании существенно не увеличилось{933}.
Российское правительство активно прибегало и к внешним займам в форме правительственных кредитов, используемых для закупки и оплаты заказов по производству вооружения и обмундирования для русской армии. По имеющимся данным, на февраль 1917 г. общий военный долг России «собратьям по оружию» составил 5,2 млрд. руб. Львиную долю (70%) кредитов предоставила Англия, оттеснившая на второе место Францию — главного финансового партнера России в довоенный период{934}.
В отличие от денежной эмиссии и госдолга налоговые поступления не играли существенной роли в финансировании войны{935}. Отечественные экономисты справедливо отмечали, что из трех возможных источников покрытия военных расходов (повышение налогов, государственные займы и эмиссия бумажных денег) наилучшим в принципе является налоговый, так как война в этом случае ведется на наличные, а не в кредит, и платят за нее современники — участники событий, а не их потомки, вынужденные на протяжении многих лет погашать долги отцов{936}. Однако в реальной жизни приходилось считаться с обвальным возрастанием военных расходов, с которым налоговая система не была в состоянии справиться. По подсчетам известного русского экономиста С.Н. Прокоповича, за 1914–1916 гг. благодаря введению новых налогов казна выручила всего 1052 млн. руб., т. е. сумму, не сопоставимую с размером военных издержек{937}.
Положение государственных финансов усугублялось тем, что с целью «отрезвления подданных в годину испытаний» (по выражению «высочайшего» манифеста) правительством с сентября 1914 г. было объявлено о прекращении казенной продажи водки. Действовавший на всем протяжении войны «сухой закон» лишил государственный бюджет главного источника поступлений. Казна потеряла около 700 млн. руб. годового дохода (за вычетом расходов на винную операцию). Эта потеря в «обыкновенном» бюджете государства была возмещена повышением других видов прямых и косвенных налогов.
В годы войны были увеличены ставки действовавших ранее налогов и введен ряд новых. Уже в 1914 г. сбор с пассажиров и грузов, перевозимых по казенным железным дорогам, был увеличен на 100%, судебные пошлины также выросли вдвое, был введен специальный налог на ввозимый в страну хлопок в размере 2,5 рубля с пуда, на владельцев телефонных аппаратов (10 руб.). Повышены ставки косвенного налогообложения на сахар (на 14%), табак (25–167%), спички (50–100%), керосин (50%). Когда стало ясно, что война, которую поначалу воспринимали как кратковременное столкновение, приобретает затяжной характер, налоговый пояс был затянут почти до отказа. В 1915 г. наполовину повышены ставки промыслового налога, на 50–100% государственный поземельный налог, на 33% — налог с городской недвижимости и на 40% — таможенные тарифы. В 1916 г. действовавшие ставки акцизов, т. е. косвенного обложения, подняты на 100–300% в зависимости от предмета обложения. Правда, курс на повышение акцизов сталкивался с лимитом покупательной способности населения, приводя, в частности, к сокращению уровня потребления вздорожавших сахара, керосина, спичек и т. д. Кроме того, в 1916 г. был принят закон о налоге на прирост прибыли предприятий и лиц, доходы которых существенно выросли благодаря военным заказам. Правда, официально он вступал в действие только с 1917 г.{938} Наконец, в том же 1916 г. был законодательно утвержден подоходный налог, о котором речь пойдет ниже.
На тот же путь усиления налогового бремени вступили и другие участники войны. В Великобритании, например, была втрое повышена ставка подоходного налога, введен налог на «избыточную прибыль» в размере 60%, втрое повышен акциз на пиво, установлен акциз на столь любимую англичанами минеральную воду, вдвое повышены пошлины на табак, в 6,5 раза — на сахар, в 2 раза — на чай и т. д.{939}
В целом, вынужденное компенсировать сокращение доходов от ликвидации винной монополии, государство прибегло к резкому повышению налогов и сборов, что позволило к 1917 г. вывести объем собираемых податей на уровень 1913 г. Объем налогов в 1916 г. практически сравнялся с уровнем 1913 г. (соответственно 2166,5 и 2111,3 млн. руб.), и казне удалось компенсировать ущерб от введения «сухого закона»{940}.
Война в то же время обнажила явные слабости российской податной системы. В 1915 г. в Министерстве финансов была подготовлена специальная докладная записка «К вопросу о преобразовании действующей налоговой системы». Ее составители во главе с министром Барком исходили из того, что в серьезном исправлении нуждается уклон в сторону косвенного обложения, и ставили задачу поиска источников «усиления доходных поступлений в области прямых налогов». Выход виделся «в установлении некоторых новых, доселе не существовавших у нас налогов», прежде всего — личного прогрессивно-подоходного{941}.
К началу XX в. подоходный налог был введен в большинстве стран Европы, за исключением Франции и Балканских государств. В России законодательный проект подоходного налога был разработан накануне войны, но лишь в 1916 г. был подготовлен законопроект, призванный обеспечить равновесие госбюджета. 6 апреля 1916 г., после одобрения Государственной думой и Государственным советом и утверждения императором, закон о прогрессивном налоге вступил в силу. Налог, действие которого начиналось с января 1917 г., распространялся на всю территорию империи, за исключением Финляндии, обложению подлежали как российские, так и иностранные подданные, имеющие постоянное жительство в России. Помимо физических лиц, к платежу налога привлекались и юридические: сословные (кроме крестьянских) и биржевые общества, монастыри и церкви, акционерные общества торгово-промышленные и финансовые (банки), трудовые артели, потребительские кооперативы и др.{942} От налога освобождались по закону только августейшая фамилия (но не великие князья — родственники императора) и официальные дипломатические представители иностранных держав в случае, если российским дипломатам в этих странах предоставлялась аналогичная льгота.