Когда члены совета ехали из дворца после окончательной беседы с Великим князем, была уже глубокая ночь. Граф Милорадович выглянул из окна кареты, и его поразила необычайная тишина погруженного в сон города. Карета ехала по набережной Мойки. Ни в одном доме, как ему показалось, не было огней. Фонари светили тускло, на улицах не было ни конного ни пешего, а кроме его кареты — ни одного экипажа. Только глухой стук колес, да бег лошадей, да изредка перекличка часовых и ночных стражей. Он тяжело вздохнул и закрыл глаза. Новое царствование начинается спокойно.

Одно окно по пути следования генеральской кареты все–таки светилось. Это был дом Российско — Американской торговой компании, что у Синего моста.

Рылееву в пятницу нездоровилось. Ночью знобило, и он долго ворочался с боку на бок, потом встал и ушел из спальни в кабинет, чтобы не тревожить Наташу. С утра жар спал, он напился чаю и принялся читать. На столе у него лежали два наиважнейших документа — два проекта конституции Российской империи. Для проведения в жизнь не годился ни один из них, а свести их воедино не представлялось возможным. «Стихи и проза, лед и пламень не так различны меж собой», — вспомнилось ему. Конституция Северного общества была составлена буквоедом Никитой Муравьевым. Кондратий Федорович недоумевал. Ведь ему было ясно как день, особенно после того, как он поработал главой канцелярии Российско — Американской компании, касавшейся до русских владений в Америке, что проект Муравьева был переводом — и не более — Конституции Северо — Американских Соединенных Штатов! Как ее в таком виде применить к России, Рылеев хотел бы понять, да не понимал. Единственной скидкой на российскую действительность была замена американского президента на российского императора. Исполнительная власть в проекте Муравьева была представлена не избранным, а наследующим своему отцу царем, а законодательная власть была в руках двухпалатного народного вече (читай Конгресса). В вече попадали представители 15 держав (читай штатов), которых избирали свободные россияне, обладавшие розданными им собственными огородами. Рылеев, пусть даже и бедный батовский помещик, но при этом все–таки единственный на Мойке владелец коровы, хорошо видел, что огородами этими освобожденные рабы никаким образом не прокормятся.

Как–то Муравьев рассказывал, как он, молоденьким поручиком, во время войны попал в подмосковную деревню, попросил есть и заплатил участливой бабке золотой за кружку молока и кусок хлеба. После этого крестьяне его связали и чуть не казнили как французского шпиона. История уморительна сама по себе — как не понять крестьян! Теперь повзрослевший, но не ставший ближе к народу Никита занялся законотворчеством. И еще примечательно было насчет царской семьи, которая по предложению Муравьева должна будет содержаться казной за огромные деньги. Ежели царь заболеет, умрет и не будет у него наследников, радикал Муравьев предлагает избрать… новую царскую семью. Почему тогда не президента?

Что касается «Русской правды», вышедшей из–под пера полковника Павла Пестеля, то Рылеев смог с трудом прочесть тяжелый волюм до конца. Тяжелым был более не объем, но язык, а как продерешься через заросли языка — угнетал смысл. Татарам магометанство запретить, буде несогласны — выселить, евреев — в Турцию выселить, столицу — в Нижний Новгород отправить. Почему в Нижний? Потому как там Макарьевская ярмарка! Столицу назвать Владимиром, а существующий уже город Владимир во избежание путаницы отныне именовать Клязьминым, в честь реки, на которой расположен. Не слишком ли много перемен! При этом Южное общество во главе с Пестелем собирается выступать как можно скорее и ставит медлительным северянам ультиматумы. Рылеев перечитывал «Русскую правду» в третий раз, вспоминал единственный свой разговор с ее автором, и тем беспокойнее делалось у него на душе. При сем снова знобило, началась резь в глазах. Лишь бы не инфлюэнца!

Он велел Наташе не пускать к нему Настиньку, задул свечу и лег, укрывшись двумя одеялами. Вечерело. Рылеев понимал, что непосильная задача — свести две Конституции воедино — ложится целиком на его плечи. Да, Россию надо спасать. Да, в этом состоит цель обоих обществ, которые пока, как и их конституции, остаются полнейшими антагонистами. Но пока ни он, ни Муравьев, ни тем более Пестель не знали, как именно это следует делать. Все сходились в одном — самодержавие, когда вся власть сосредоточена в руках одного человека, недостойно просвещенного государства. Но вот довольно ли просвещено государство, где даже образованнейшие люди не могут сочинить толковую конституцию, оставалось нерешаемой загадкой. Да, идея прекрасна! Освободить народ — и он сам решит судьбу свою! Республика? Мысли Рылеева все чаще обращались на Америку. Впрочем, сами Северо — Американские Соединенные Штаты никаким образом не могли служить идеалом государства. Там жестоко угнетались туземные народы, и точно так же, как у нас в России, одни люди были рабовладельцами, а другие — рабами! Даром тамошняя Конституция гласила, что Господь создал всех людей равными и дал им права на жизнь, свободу и поиск счастия! Какие прекрасные слова! Но уже устарелые — прошлый век. Да не надо заботиться об объединении двух конституций. Нужно писать третью и работать над ней до тех пор, пока оба общества не признают ее лучшей и единственной. И главное, кавалерийским наскоком здесь не возьмешь. Нужно хорошенько держать за руки полковника Пестеля, который явно глядит в Наполеоны. Одно его отношение к иноверцам обещает ужасы, по сравнению с которыми все наполеоновские войны покажутся детской игрой. Кондратий засыпал. Ему даже успел присниться короткий цветной сон, совершенно бессмысленный и болезненно яркий, но он его тут же забыл, придя в себя. Кто–то оглушительно громко звонил в парадное. Кондратий очнулся весь в поту — волоса на затылке были мокры. «Как же некстати я расхворался… Кого же вечером черт несет!» Он услышал шаги Федора вниз по лестнице, а потом возмущенный голос Наташи: «Но позвольте, он спит, он совсем болен». В этот момент кто–то с силой распахнул двери в кабинет. В сумерках не было видно вошедшего, и Кондратий не узнавал его, пока не вошла Наташа со свечой.

— Коня, к тебе Александр Иваныч, — сердито сказала Наташа, кутаясь в шаль. Ей было неприятно, что к ней ворвались неожиданно и застали в стареньком домашнем платье. Она поставила свечу на конторку и вышла. Поручик Якубович, тяжело дыша, рухнул на стул.

— Что случилось? — тихо спросил Рылеев. Он только сейчас увидал, в каком состоянии был его гость. Бешеный кавказец (в обществе его многие считали помешанным), храбрый офицер и неисправимый дуэлянт, Якубович не только держал себя странно. Его внешность была необычайна сама по себе. Люди на улице оглядывались на него. Огромные черные глаза навыкате, орлиный нос, пышные черные усы и при этом — черная же повязка на лбу, которую он время от времени срывал, показывая гноящуюся рану, след черкесской пули. «С тех пор он и того, — крутил у виска Пущин, — тебя бы так по лбу благословили!» Рассудительный Иван Иванович, кстати, Якубовича в Общество принимать не собирался. Он сам себя принял, навязал, нахрапом, как делал все.

— Что случилось?! — хрипло переспросил Якубович. — Это вы с Сашкой Бестужевым во всем виноваты!

— В чем же?

Якубович вскочил на ноги, словно его подбросило.

— Царь умер! Он умер, и я его так никогда и не убью! Вы вырвали его у меня!

Рылеев сел на диване.

— Император умер? Кто сказал тебе?

Якубович закрыл лицо руками и зарыдал. Он рыдал глухо, трудно, как рыдают сильные мужчины, не умеющие плакать. На него было страшно смотреть.

— Мне некогда, прощай, — наконец выговорил он, — будьте вы прокляты! Прокляты!

С этими словами он опрометью выбежал из комнаты.

В Зимнем — море слез, и такое впечатление, что матушка в них купается. Так казалось Великому князю Николаю, который стоял рядом с ней, держа ее под руку, и выслушивал бесконечные соболезнования придворных. Каждому человеку, который к ней подходил, она говорила одно и то же, потом начинала плакать, потом вытирала глаза и успокаивалась, пока не подходил следующий. И тогда слезы с новой силой текли по ее пухлым щекам. Николай побыл с матушкой, сколько вытерпел, а потом потихоньку прошел в свои комнаты.