- Плохи твои дела, товарищ начальник штаба, - изрёк он. - У тебя в голени сидит пуля и, если её не убрать, гангрена неизбежна и придётся отнять ногу.

   - А ты сможешь вытащить пулю? - тяжело дыша, спросил Мерецков.

   - Смог бы, но у меня нет хирургических инструментов. Вот ежели попробовать извлечь пулю другим способом... - Фельдшер замялся, пощипывая бородку. - Но я боюсь, что боли ты не вынесешь...

   - Делай что надо, кричать от боли не стану, - хрипя, молвил Кирилл Афанасьевич.

Фельдшер прокалил на огне стальной крючок, на который обычно ловят щук, попросил бойцов покрепче прижать больного к топчану, чтобы не дёргался от боли во время операции, глубоко вонзил крючок в воспалившуюся рану и рывком извлёк пулю.

   - Вот она, стерва, возьми её себе на память! - улыбнулся фельдшер. - А ты мужик крепкий, я ждал, что станешь орать во всю глотку, а ты даже не пикнул. Сейчас перевяжу тебя, ты поспишь, а там видно будет, что делать дальше. Но, ежели желаешь сохранить ногу, надо тебя срочно отправить в госпиталь.

Фельдшер наложил свежую повязку, и боль немного утихла. Мерецков вскоре уснул. К утру рана вновь воспалилась, появилась острая боль. В девятом часу его навестил Степинь.

   - Что же ты, Кирилл Мерецков, подставил себя вражьей пуле? - добродушно улыбнулся он, тепло пожимая ему руку.

Мерецков с трудом поднялся с топчана.

   - Товарищ начдив, - начал было он, но гость мягко прервал его:

   - Я не начдив, а командующий 9-й армией! - В его голосе, однако, не было суровости или обиды, он даже улыбался.

   - Рад я до слёз, - выдавил из себя Кирилл Афанасьевич. - Вы достойны быть командармом!

   - Знаешь, Мерецков, мне не хочется тебя терять, а тем более видеть инвалидом. - Степинь подозвал своего адъютанта. - Срочно сажай его в мою машину и в госпиталь. Возьми с собой охрану: в степи всё ещё попадаются казачьи разъезды.

Степинь нагнулся к Мерецкову и поцеловал его в щёку.

   - Сделают тебе операцию и будешь свежим, как огурчик! Ну, прощай, слушатель Генерального штаба. Мы ещё с тобой увидимся. Человек ты надёжный, а таких я уважаю!..

(В 9-ю армию Кирилл Афанасьевич больше не вернулся. Находясь на лечении, он узнал, что за разгром белоказаков под Екатерининской его 14-ю стрелковую дивизию наградили орденом Красного Знамени и вручал его комиссару дивизии перед строем бойцов М. И. Калинин. - А. 3.).

Машина командующего вихрем неслась по ночной степи, выхватывая фарами кусты можжевельника, росшего но обочинам дороги. Вот она въехала в город и вскоре замерла у подъезда военного госпиталя. Было два часа ночи. Адъютант вылез из машины и поспешил в приёмный покой. Сидевшие за столом дежурный врач и медсестра вскочили со своих мест. Не обращая внимания на их испуганные лица, адъютант громко объявил:

   - У меня в машине умирает комиссар, ему нужна ваша помощь!

Мерецков потерял сознание, когда машина уже подъезжала к госпиталю, и очнулся, когда его внесли в палату.

   - Где я, что со мной и кто вы такие? - подал он голос, глядя на людей в белых халатах.

   - Мы ваши друзья, так что не волнуйтесь, - успокоил его хирург Игорь Денисович Костюк. - А находитесь вы в военном госпитале Ростова...

Когда хирург снял повязку с голени, он увидел, что вокруг раны уже проступили чёрные пятна: похоже, ткань стала отмирать. Костюк распорядился, чтобы санитары немедленно отнесли раненого в операционную.

После тяжёлой операции Мерецков трое суток лежал в реанимационном отделении, а на четвёртые сутки его перевели в палату.

   - Нога болит? - спросил Игорь Денисович.

   - Маленько ноет, а боли как таковой не ощущаю.

   - Далее не верится... - обронил хирург.

   - Что? - не понял Мерецков.

   - Это я о своём деле, - смутился Игорь Денисович.

Находясь в госпитале, Мерецков подружился со своим лечащим врачом, узнал его ближе. Костюк был из бывших царских офицеров. Невысокого роста, с куцей чёрной бородкой и серыми глазами, он производил впечатление человека, в чём-то обиженного судьбой. Лечил он Кирилла Афанасьевича хорошо, но, сколько бы раз ни заходил в его палату, никогда не улыбался, словно ему это было неведомо. В его пытливых глазах всегда была грусть. Как-то, осмотрев рану, он неторопливо смазал её лекарством, потом задумчиво сказал:

   - Рана в голени весьма опасная штука, молодой человек! Да-с, весьма опасная. И лечить её тяжело, могут возникнуть осложнения. Я много лет практикую, но такой раны, как у вас, ещё не лечил. Обычно, если пуля или осколок остаётся в голени хотя бы несколько дней, у бойца начинается гангрена. А вам фельдшер, о котором вы рассказывали, в тот же день, когда вас ранило, извлёк пулю. Казалось бы, рана будет затягиваться, но нет, она всё ещё воспалена. - Костюк поднял брови, продолжая перевязку, и тихо, но с горечью добавил: - Я бы советовал вам уйти из армии. С больной ногой шутки плохи.

Мерецкову стало зябко. Хотя острой боли у него не было, но лицо оставалось по-прежнему бледным, неживым.

   - Армия - моя жизнь, Игорь Денисович, и пока я жив, Руду в ней служить! - сказал он твёрдо, словно вбил в стенку гвоздь. - Человек я молодой, и мой организм выдюжит.

   - Дай-то Бог, Кирилл!..

Впервые хирург назвал Мерецкова по имени, и от этого и его душе растаял ледок.

   - Вы служили в царской армии, Игорь Денисович? - спросил он.

   - Естественно, и чин у меня - подполковник. В Первую мировую войну служил под началом генерала Брусилова[8], лечил его.

   - Это правда? - удивлённо вскинул брови Мерецков. Он даже приподнялся слегка на локтях, глядя на врача.

   - Правда, Кирилл. - Игорь Денисович на минуту задумался. - Алексей Алексеевич Брусилов - «известный военный деятель, генерал от кавалерии. Когда началась Первая мировая война, он командовал 8-й армией. Уже тогда я служил в его штабе. А в марте шестнадцатого года Брусилов возглавил Юго-Западный фронт. Талант необыкновенный! - Костюк взглянул на Мерецкова. - Надеюсь, вы слышали о Брусиловском прорыве? - Не дождавшись ответа, Игорь Денисович продолжил энергично и с веселинкой в голосе: - Это он, Алексей Алексеевич, в мае - августе осуществил крупнейший стратегический прорыв австро-германского фронта. Это, по существу, подвиг, о котором благородные потомки Российского государства должны помнить.

Когда хирург умолк, Мерецков сказал, что Брусиловский прорыв он изучал в Академии Генерального штаба и тоже восхищался военным талантом русского генерала.

   - Я завидую вам, вы были с ним рядом...

Игорь Денисович усмехнулся, отчего его борода слегка качнулась.

   - Зависть, Кирилл, плохое чувство, - подчеркнул хирург, - она присуща людям с карьеристскими замашками. Но я не думаю, что вас можно отнести к таковым.

   - Я же по-доброму завидую! - уточнил свою мысль Мерецков и невольно покраснел.

Но Костюк то ли не заметил этого, то ли не обратил внимания и вновь заговорил:

   - Брусилов совершил, как я полагаю, ещё один подвиг.

   - Какой?

Хирург сказал, что в начале Февральской революции 1917 года вместе с другими военачальниками царской армии Брусилов оказывал влияние на Николая II, побуждая его отречься от престола.

   - И всё же есть в жизни моего бывшего пациента Брусилова чёрные дни, - продолжал Игорь Денисович.

   - Что вы имеете в виду? - спросил Кирилл Афанасьевич. - То, что Брусилов стоял за продолжение империалистической войны, или то, что он был военным советником Временного правительства?

   - Ни то и ни другое, Кирилл, - жёстко возразил хирург. - Он подписал приказ о введении на фронте смертной казни. А для чего, скажите? Чтобы в зародыше задушить революционное движение среди солдат и военных моряков. Это его большая ошибка!

   - И вы сказали ему об этом?

   - Да! Не в моём характере было молчать...

   - И что ответил Брусилов? Наверное, признал свою ошибку?