На берегу прицепился к ним странный тип без каких-либо знаков различия на командирской флотской форме. Объявив себя корреспондентом, он принялся выспрашивать всякое. Друзья назвались — имена да фамилии — не секрет, — а на другие вопросы отмалчивались.

Выручила команда строиться. Объявился откуда-то неизвестный командир, построил мокрых людей, уверенно рассортировал их, будто доподлинно знал каждого. Троим друзьям не пришлось биться за свое единство, к чему они все время готовились. Щуплый, совсем, по мнению ребят, неавторитетный на вид, старшина с полосками тельняшки в расстегнутом вороте гимнастерки, кому они были переданы под начало, оценивающе окинул их с головы до ног и, бросив небрежно «На бегу просохнем», велел всем троим следовать за ним. Пересекли площадь, посреди которой целехонький стоял памятник Ленину, быстро прошли по усыпанной щебнем улице, дивясь черным выгоревшим остовам домов по обе стороны. Знали, что тут идут тяжелые бои, но издали Севастополь все представлялся им белокаменным красавцем. Затем по круто спадающей дороге обогнули бухту. И тут подвернулась полуторка. Шофер произнес какую-то длинную тираду, из которой было понятно только, что он недоволен: приехал за снарядами, а приходится везти необсохших артиллеристов, когда и своим-то стрелять нечем… Но терпеливо подождал, пока эти «необсохшие» забрались в кузов, и рванул с места так, что все трое покатились к заднему борту.

Они были крепкие ребята, — всем по восемнадцать лет, все прошли хорошую школу в Туапсе, — и решили, что им просто не повезло на первых порах. Вот когда встанут к орудию, тогда покажут, на что способны.

Но им не повезло и в части, куда попали так скоро, что не успели наглядеться по сторонам.

— Хорошо, — сказал командир, когда они доложились, как положено. — Пойдете в минометный взвод.

— Мы же артиллеристы! — чуть не хором возмущенно воскликнули они.

Командир поглядел на них красными от бессонницы глазами, согласно кивнул.

— Ничего, минометы проще пушек, освоите.

Все было тут просто. В Туапсе преподаватели подойти к пушкам не давали, пока курсанты не вызубрят теорию. Здесь пожилой минометчик с перевязанными руками в пять минут ввел их в курс дела, — как прицеливаться, как снаряжать мину, куда ее совать, — и довольный, что передал миномет надежным людям, отправился в санчасть. И взводного не было, кому можно было бы пожаловаться, ранило утром.

За взгорочком, где была позиция взвода, состоявшего всего из двух минометов, казалось вполне безопасно. Неподалеку алыми ручьями сбегали со склонов маки, усиливая праздничное чувство, несмотря ни на что не покидавшее трех друзей. Расслабиться бы, похватать эти маки в охапку да подарить кому-нибудь. Но они старались не глядеть на эти маки, а принялись осматривать свою «чудо-технику», у которой кроме трубы да плиты под ней и не было ничего. Быстро сообразили, что все тут зависит от тех же угловых величин, которыми им в Туапсе продолбили головы, и успокоились.

Передовая дышала совсем рядом, то и дело трещали там пулеметные очереди, рвались снаряды и мины. Некоторые залетали и сюда, за взгорок, и трое друзей, сориентировавшись, каждый раз, как ухало неподалеку, резво прыгали в щель.

К вечеру они уже считали себя «понюхавшими пороху». И очень удивились, когда политрук, наведавшийся поглядеть на новичков, сказал им, что день сегодня тихий, что немец, наступавший первое время на Северной стороне, перенес удар на южные сектора и силами четырех дивизий пытается пробиться к Севастополю вдоль Ялтинского шоссе. Вот когда объяснилась причина непрерывного грохота, доносившегося справа из-за холмов.

Политрук поспрашивал про миномет, — не столько спрашивал, сколько объяснял, а потом указал цель, которую, видно, заранее знал, и разрешил накрыть ее тремя минами. И позицию указал: за кустом, где были выкопаны щель и круглый минометный окоп.

— Бегом! — скомандовал политрук и сам побежал рядом, чем окончательно убедил, что не столько для политбеседы он прибыл, сколько поглядеть, на что они способны, поучить.

Все он им показал: и как разбирать миномет, как и кому тащить ствол, плиту, двуногу-лафет, помог собрать все это на новой позиции, сам покрутил рукоятки подъемного и поворотного механизма и сам опустил в ствол первую мину. Белое облачко всплеснулось в стороне от намеченной цели. Затем сбил наводку и заставил Костю поставить новые угломерные величины. Артиллеристу это не в новинку, сделал, как надо. Вторая мина накрыла цель, чем вызвала у троих друзей громкое ликование. Третья ушла следом. А затем парни вмиг раздергали миномет на части, бегом вернулись к своему окопу и только тут сообразили, что выпячиваться на взгорке было не так безопасно. Там, где они только что были, запрыгали разрывы снарядов. Но отдаленные, они не очень пугали.

Политрук ушел, не похвалив, не поругав, сказав только, что скоро опять наведается. Только он ушел, как из кустов выбежал сержант, назвавшийся временно назначенным командиром взвода, и сразу стал честить за самовольную стрельбу, потому что боеприпасы наперечет и их надо экономить. Но, узнав, что тут был политрук, успокоился, для порядка осмотрел миномет и убежал в свои кусты.

— Гаубицу-то видели? — спросил Костя, когда они снова остались втроем. — Не я буду, если не выпрошу стрельнуть хоть разок!

Никто ничего не видел, и тогда Костя, откровенно гордясь своей наблюдательностью, рассказал, что тут, за холмом, совсем близко, стоит на позиции тяжелая гаубица, и если что, можно будет сбегать туда в гости. Сообщение это всех обрадовало. С минометом разобрались, и вот теперь гаубица рядом, — жить можно. Снаряды, рвущиеся то там, то тут, изредка налетающие самолеты, мало беспокоили. А вот низкий утробный гул непрекращающейся канонады на правом фланге все тревожил. А ну как он перекинется сюда?!

Не перекинулся. Ни в этот, ни на другой день. И трое друзей начали горевать, что не приходится им пострелять из миномета, как хочется. А на следующее утро, еще до рассвета, загнала их в щель адская канонада. Земля тряслась, из каменистых стенок сыпалась мелкая крошка, плотная пыль забила узкую щель, и казалось, что если не от прямого попадания пропасть, так от удушья — уж точно. И страшно поразил их, даже испугал внезапный злой голос:

— Попрятались?! А ну, марш к миномету!

Над ними, загородив половину щели, нависала громадная фигура, в которой они не сразу узнали сержанта.

Вылезали из щели с чувством обреченности. Разрывы все грохотали, но теперь поодаль. Миномет стоял в своем окопчике целехонький, пялился в небо разинутым зевом трубы.

— Чехол-то зачем сняли раньше времени?! — выругал их сержант. И тут же дал команду выдвинуться к тому самому кустику, где они были с политруком, и отразить огнем атакующего противника.

Добежав до кустика, глянули вперед и ужаснулись: простирающаяся перед ними долина, вчера и позавчера такая пустынная, теперь была усыпана точками немецкой пехоты. И танки шли — черные, приплюснутые жуки, — волокли за собой длинные хвосты пыли. По всей долине всплескивались разрывы. Наверно и пулеметы уж били, какие уцелели от артналета и бомбежки, но пулеметов совсем не было слышно в сплошном вибрирующем гуле.

Костя Мишин бросал в ствол мину за миной, все время стараясь думать о том, чтобы не сунуть другую раньше, чем вылетит предыдущая. Где там свои разрывы в сплошной пелене пыли и дыма, затянувшей долину, он не видел. Шурыгин и Залетаев, подтаскивавшие мины и готовившие их к выстрелу, вдвоем запарились с этим делом, хоть вчера и позавчера тренировались вставлять вышибные патроны да цеплять на стабилизатор дополнительные заряды. Сержант сам стоял у прицела, крутил маховики, кричал, чтобы поторапливались.

В горячке не заметили, как расстреляли все мины. Тут уж сержант дал волю языку, хотя в чем они виноваты, никто из троих друзей не понимал: тащили с собой, сколько могли, а потом минуты не было, чтобы сбегать еще раз на основную позицию. Они слышали эту ругань все время, пока бежали за минами. Грохот был такой, что своего кашля не слышно, а голос сержанта все звучал в ушах.