— Главное же электричество…
— Электричество — само собой.
Больше Потушаев ничего не спрашивал.
Понял вдруг: до самого этого момента жило в нем что-то вроде чувства превосходства. Вспомнилась поговорка, которую кто-то обронил еще там, за столом: «В окопах горе, а тут — вдвое». Тогда он ее пропустил мимо ушей, а теперь вспомнил и подумал, что сам он, наверное, не смог бы жить в такой вот незаметности тыла, откуда врага не видать и нельзя стрельбой отвести душу, а рисковать приходится каждый день.
Где бы они ни ходили, повсюду, то тихо, то оглушающе громко что-то гудело, дребезжало, повизгивало. Порой казалось, что старые, израненные машины вот-вот разнесут станцию. Повсюду пахло дымом, так что, порой, и дышать было невозможно. Но люди, которых они встречали по пути, будто не замечали дыма. Люди знали: от дыма не избавиться, коли сняты дымовые трубы. И терпели, заставляли себя привыкнуть.
— Запоминайте, — говорил Потушаев бойцам. — Расскажете своим. А то устроились там на свежем воздухе, как на курорте.
Бойцы помалкивали, понимали.
Когда вышли во двор, увидели возле своей полуторки пестро раскрашенную старенькую «эмку». Потушаев насторожился, подумав, что прибыло большое начальство, но из «эмки» вылезла невысокая худощавая женщина в довоенном демисезонном пальтишке и беретике набекрень.
— Экскурсанты? — усмехнулся старшина, бесцеремонно разглядывая женщину.
— Это же Сарина, — то ли с испугом, то ли с возмущением в голосе сказал парторг.
Он побежал к «эмке», а старшина стоял и раздумывал, как теперь уехать поскорей, не обижая людей. О Сариной он слыхал. Секретарь горкома партии по промышленности, Сарина была правой рукой Борисова, председателя городского комитета обороны. Она успевала бывать всюду, и не раз, мотаясь по вещевым складам, Потушаев слышал о ней. А увидел впервые.
— Пожалуйста, Антонина Алексеевна, все покажем, — обрадованно говорил парторг. — Вот как раз гости с фронта интересуются.
— Мы к вам не на экскурсию, — резко сказала Сарина, быстро оглядела «гостей с фронта», кивнула и вновь повернулась к парторгу. — Мы к вам с просьбой. Не сможете ли помочь городу топливом? Уголь-то есть?
— Есть немного.
— Так уж и немного. Поделиться-то сможете? Хлебозаводу нужно топливо, столовым, госпиталям, прачечным. Город ведь.
— Есть немного, — совсем убитым голосом повторил парторг. — И мелкий он, не подойдет никому.
— Покажите.
Они пошли через двор, и Потушаев пошел следом: так вот взять и уехать, ничего не сказав секретарю горкома, ему казалось неприличным. Оглянулся: бойцы-близнецы топали следом, не отставали.
Ссыпанный в расщелину между скал уголь и впрямь был мелкий, — крошка, пыль. Как жечь ее в обычных печах?
Сарина ухватила этой крошки, помяла, пытаясь слепить ком. Уголь весь вытек у нее меж пальцев, и она начала отряхивать руки.
— Жаль, на вас была вся надежда. — И посмотрела на парторга почти жалобно. — Придумайте, пожалуйста, что-нибудь. Вы же инженеры, все можете.
— Склеить, — подсказал Потушаев.
— Конечно! — обрадовалась Сарина. — Товарищ военный правильно говорит, — Она взяла его за рукав, потянула к себе. — Я же говорю: товарищи военные всегда помогут.
— Смешать с опилками и склеить в брикеты, — добавил он, чувствуя непонятное беспокойство.
— Глиной попробовать, — подал голос один из бойцов. — Уголь, опилки и глина, а?
Сарина обрадованно засмеялась, отпустила старшину, развела руками.
— Конечно, получится. Такое ли получалось, а уж брикеты…
И все засмеялись. От того ли, что секретарь горкома так смешно, будто девчонка, развела руками, или обрадовал неожиданно найденный выход? Чего только ни придумывали при севастопольских нуждах?! Сказали бы до войны не поверили бы, а теперь все получается из ничего.
— И спирт у нас получится, — неожиданно сказала Сарина и снова потянула старшину за рукав. — Верно?
— Со спиртом мы завсегда управимся…
Она весело погрозила ему пальцем.
— Уничтожать его все горазды а вот делать… Надеюсь, вы нам поможете?
— Конечно, это же не окопы копать.
— Окопы — что. А тут не знаешь, как и делать.
— Обыкновенно, — засмеялся тот же боец, фамилию которого старшина так и не спросил. — У нас в деревне всегда делали…
— В деревне! — Сарина снова всплеснула руками. — Там суп из топора можно сварить. А у нас ни топора, ни приправы. Оборудование на соковом заводе разбито, но восстановить можно. А из чего спирт гнать? А без спирта госпиталям не обойтись. Как быть?
— Но вы ведь что-то придумали, — сказал старшина, совершенно уверенный: не для того этот разговор с ними, посторонними здесь людьми, чтобы только поговорить!
— Придумали. В совхозе Софьи Перовской еще с прошлого года зарыта в ямах виноградная выжимка. Ее бы попробовать. Сегодня одну хотя б машину привезти.
Теперь старшина уяснил, зачем весь этот разговор. Машина на ходу, трое здоровых мужиков, не считая шофера, вмиг можно яму раскопать и привезти эту выжимку.
— Нам надо возвратиться в часть, — сказал он.
— Дело-то недолгое. Заедем в Инкерман, найдем человека, который знает, где эти ямы. Мигом обернетесь
— Не могу без приказа.
— Приказ?…
Она задумалась, но Потушаев уже понял, что попался. Конечно, оборона — единый организм, и дело у всех общее. Но в полку ему явно не скажут спасибо, если задержится. И вдруг, как ударило: в Инкермане же Мария, его незабвенная пышечка, можно повидать. И все будущие выговаривания начальства показались малозначащими. Довольный погладил усики, оживившимися глазами покосился на Сарину.
— Если бы вы позвонили да попросили…
— Да, конечно, — обрадовалась она. — Пойдемте к телефону.
Сарина позвонила не в полк, а прямо в штаб армии, — других адресов не знала. И через минуту Потушаев имел разрешение аж самого начальника артиллерии армии полковника Рыжи.
Выехали, не задерживаясь, и вскоре машина остановилась на площадке перед Инкерманскими штольнями. Легко выпрыгнув из своей «эмки», Сарина махнула Потушаеву рукой, чтобы не отставал, и быстро пошла к входу. Она знала тут каждый закуток и не плутала, но старшина, заглядевшись на женщин, что-то шивших, отбивавших, перекладывавших, отстал и через минуту уже не знал куда идти. Решил воспользоваться ситуацией и спросить про свою Марию. Но первая же молодица, к которой он обратился, огорошила его сообщением, что опоздал он всего ничего, — Мария уехала на фронт с делегацией работниц.
Весь интерес к этой поездке сразу пропал. Подумалось вдруг, что от прошлогодней виноградной выжимки, верняком, пахнет не одеколонно и провонять на ней можно так, что в штабную землянку не пустят. Но деваться было некуда: разрешение полковника Рыжи — все равно, что его приказ. Одно могло утешить если б достать несколько бутылок шампанского, которых, по рассказам, тут штабеля, оставшиеся от довоенных времен.
Он наклонился к одной из работниц, близко увидел ее глаза, молодые, заинтересованные, спросил тихо:
— Говорят, вы тут шампанским умываетесь?
Она захохотала, и работницы, сидевшие неподалеку, оглянулись на нее.
— А как же. Ванны принимаем.
— Ну?!
— Вот тебе и «ну». Чтобы фигуру сохранить.
— А потом?
— Что «потом»?
— Куда вы его?
— Выливаем.
— Ну и дуры! — рассердился он! В ванны, конечно, не поверил, но что шампанское тут не ценят, — точно. — Нам надо его отправлять. Игриво погладил усы, добавил в тон: — Настоящее шампанское, да еще после того, как в нем такие крали купались!… Это же знаешь?!. Для боевого духа.
— А мы кое-что и отправляем, — серьезно сказала она.
— Ну? Дала бы попробовать.
— А ты иди к Сидорычу. Во-он там бочки клепает.
— Точно?
— Иди, иди.
Он выпрямился, неуверенно шагнул в глубину штольни.
— Потом придешь, скажешь, сколько выпил, — крикнула вслед и заливисто захохотала. И все работницы засмеялись, не понимая из-за чего смех, но радуясь ему, как солнечному свету.
