В случаях некоторых конкретных языков принцип первичности устной речи выступает еще ярче. В образованном обществе, особенно в таком обществе, которое уделяет много внимания изучению и оценке письменных текстов прошлого, письменная и устная речь могут развиваться с разной скоростью и могут значительно разойтись как в словарном составе, так и в грамматическом строе. Особенно удивителен в этом отношении пример современного французского языка. В нем не только многие омофоны среди не связанных друг с другом слов (ср. cou 'шея', coup 'удар' и coût 'цена', имеющие одинаковое произношение), но и многие грамматически связанные формы (например, единственное и множественное число существительных и глаголов), различающиеся на письме, полностью совпадают в устной речи (ср. Il pense 'Он думает' vs. Ils pensent 'Они думают'). Вследствие этого многие французские фразы, которые вне контекста неоднозначны в устной речи, в письменной форме оказываются однозначными (например: Il vient toujours à sept heures 'Он всегда приходит в семь часов' : Il vient toujours à cette heure 'Он всегда приходит в это время'). Более важным, чем омофония, является тот факт, что некоторые глагольные формы, в частности формы простого прошедшего времени (например, donna 'дал', répondit 'ответил' и т. п.) и формы прошедшего времени сослагательного наклонения (qu'il donnât 'чтобы он дал'), вышли из употребления в устной речи; дети узнают о них лишь в школе и впоследствии используют их только в письменной речи. Кроме различий в грамматической структуре, существует много различий в словаре: как и в английском, многие французские слова и выражения представляются в устной речи книжными, а многие другие не встречаются в письменной речи (за исключением, разумеется, случаев письменной передачи разговора в романе или пьесе). Иными словами, письменный и устный французский — гораздо в большей степени, чем письменный и устный английский — выучиваются и используются образованными французами как два частично самостоятельных языка. Еще более независимы друг от друга письменный и устный варианты китайского языка: обычно выделяемые диалекты китайского языка — мандаринский, кантонский и др. — имеют практически одну и ту же письменность. Поэтому образованные носители мандаринского и кантонского диалекта могут переписываться друг с другом, хотя они, возможно, и не поймут устной речи друг друга.
Хотя рассмотренные факты склоняют нас к видоизменению принципа первичности устной речи, они не могут заставить нас отказаться от этого принципа. Дело в том, что письменная речь становится полностью независимой от исходной устной речи лишь в исключительных случаях. Так произошло с латинским языком, который на протяжении многих веков использовался в Европе как язык религии, политики и науки (и используется до сих пор католической церковью). Латынь ученых, священников и дипломатов в эпоху средневековья и в эпоху Возрождения была мертвым языком: латынь не использовалась как повседневное средство общения, не выучивалась естественным образом в детстве, а применялась лишь для ограниченных целей. Это был преимущественно язык письменности, остановившийся в своем развитии (в основе которого лежала живая, разговорная латынь далекого прошлого); говорящие на этом языке стремились следовать с возможно большей точностью канонам классических памятников. Как мы видели выше, именно особый статус латыни в Европе средних веков и эпохи Возрождения способствовал укреплению среди ученых того времени классического принципа первичности письменной речи (см. § 1.2.7). В качестве других хорошо известных примеров мертвых языков, использовавшихся в религии и науке, можно назвать санскрит, среднегреческий (византийский) и старославянский.
Обсуждая отношения между письменной и устной речью (которые, как мы видели, достаточно сложны и варьируются от языка к языку), мы совсем не касались вопроса о различных «стилях», которые следует выделять как в письменной, так и в устной речи. Утверждая принцип первичности письменной речи, грамматисты имели в виду прежде всего язык литературы (а не язык, скажем, телеграмм, газетных заголовков или объявлений) и были склонны считать его самой «благородной» и «правильной» формой языка. Сейчас мы и перейдем к обсуждению этого вопроса. К принципу первичности устной речи мы вернемся в следующей главе: см. §2.2.6.
1.4.3. ЛИНГВИСТИКА - НАУКА ОПИСАТЕЛЬНАЯ, А НЕ НОРМАТИВНАЯ *
В традиционной грамматике предполагалось не только то, что письменный язык главенствует над устным, но и то, что одна из форм письменного языка, а именно литературный язык, является по своей сути более чистой и правильной, чем все прочие формы языка — устного и письменного; грамматисты видели свою задачу в том, чтобы сохранить эту форму языка от «порчи». Многочисленные вопросы, возникающие в данной связи, удобно рассматривать с точки зрения противопоставления нормативной, или предписательной, и описательной лингвистики.
Первый вопрос касается чистоты или правильности языка. Следует уяснить, что никаких абсолютных стандартов чистоты и правильности в языке нет и что эти понятия имеют смысл только относительно некоторого выбранного заранее стандарта. Так, англичанин может отметить ту или иную ошибку иностранца, поскольку ни он сам, ни его соотечественники так не говорят. Говоря с носителем какого-либо местного английского диалекта, он может (если ему захочется) отметить ту или иную «неправильную» или «неграмматичную» форму, то есть форму, не соответствующую грамматическим моделям стандартного английского языка; но в этом случае он предполагает, что его собеседник должен говорить в данной конкретной ситуации на стандартном английском языке. Утверждение, что некая языковая форма правильна или неправильна только потому, что она не совпадает с какой-либо другой формой, принимаемой явно или неявно за образец, — это не более чем тавтология. Каждая особая языковая форма, которая встречается в некотором социальном или местном диалекте, подчиняется специфическим критериям чистоты и правильности, присущим именно этому диалекту. Осознание и принятие этого положения открывает путь для правильного подхода к описанию языка. Другое дело вопрос о том, следует ли принимать речь определенной местности или социальной группы в качестве образца для широкого употребления (а именно в качестве основы для литературного языка). Главная задача лингвиста заключается в описании того, как люди говорят и пишут на своем языке, а не в предписывании того, как они должны говорить и писать. Другими словами, лингвистика является в первую очередь наукой описательной, а не нормативной (или предписывающей).
Второй вопрос связан с точкой зрения, согласно которой изменения языка обязательно предполагают его «ухудшение». Все языки подвержены постоянному изменению. Этот эмпирический факт объясняется целым рядом обстоятельств, и некоторые из них, как мы видели в предыдущем разделе, довольно хорошо изучены. Нас ни в коей мере не должно расстраивать то, что языки изменяются в разных направлениях. Можно считать, что все живые языки являются по своей природе эффективными и жизнеспособными системами общения, обслуживающими многочисленные и разнообразные нужды обществ, которые ими используются. По мере изменения этих нужд изменяются и языки, тем самым приспосабливаясь к новым условиям. Если, допустим, возникает нужда в новых словах, то они появятся в словаре языка — либо благодаря заимствованию из другого языка, либо путем образования из существующих в языке единиц по продуктивным способам словообразования; новые лексические противопоставления могут возникать в словаре, а старые противопоставления могут исчезать; те или иные имеющиеся противопоставления могут получать новые средства выражения. Отрицая, что всякое изменение «ухудшает» язык, мы тем самым отнюдь не утверждаем, что оно «улучшает» язык. Мы лишь хотим сказать, что в основе критерия оценки языкового изменения должно лежать понимание того, что язык призван выполнять разнообразные функции в том обществе, которое его использует.
