Она углубилась в процесс. Пару раз в её воображении появлялись картины полные некрофилических подробностей и тошнотворных деталей, которым мог позавидовать Макс, не способный на такую анатомо-физиологическую точность описания. Вероника стала вписывать их в книгу Александровского. Для неё редактирование превратилось в увлекательный процесс. В нем было что-то от пластической хирургии и вскрытия одновременно. Её бессознательное в ответ на провокативно-некрофилическое содержание книги Александровского выплескивало ещё более мерзкие детали и подробности. Это и пугало, и доставляло удовольствие. Не каждый может высказать свои фантазии без страха, не скрывая всё тайное, что храниться в глубинах души. А когда ты всего лишь редактор, у которого есть свобода творчества и изменения текста, то ты можешь под видом мыслей автора выдать свои идеи. И главное, что никто не узнает об этом. А в случае Вероники — даже сам автор, потому как она подозревала, что Макс свою книгу ни разу сам целиком не читал. Когда ты всего лишь редактор, не соавтор, не соучастник, а просто чистильщик — ты божество. Ты можешь вписать в чужую историю свою, и если ты мастер, то сделаешь это красиво и незаметно, украсив авторский текст. Такая редакция, как огранка для драгоценного камня, без которой даже алмаз просто минерал, пусть дорогой и редкий, но не играющий всей красотой искусно огранённого бриллианта.

Пока Фадеева изменяла книгу Макса Александровского, видимо мнящего себя литературной звездой, Алиса продолжала лингвистические бои на виртуальном фронте. Гончарова спросила Макса, чем он занимается кроме музыки, и он кинул ей ссылочку на книжку. Алиса отреагировала мгновенно:

— «Книга сновидений смерти» — мрачновато, однако.

— Да, нет. Там весело, — утешил её Макс.

Через некоторое время, Гончарова, бегло пробежав первые страницы текста суперпроизведения Александровского, решила продолжить беседу, ухватившись за возможность обсудить книжку:

— Книга, судя по началу, обещает быть интересной, хотя ужасно не люблю детективы.

— За жанр извиняюсь, но есть веселые моменты.

— Да, — согласилась Гончарова. — Без мистики и чертовщины не обошлось. Кстати, а что за любовь к такому обилию крови и расчлененки?

— Трэш, фигли…

— Ошибок только слишком много всяких, не в укор будет сказано.

— Уберутся.

Это славное «уберутся» очень позабавило Гончарову. Вообще забавно, когда происходит что-то такое, о чем знают двое, а третий, предположительно, даже не догадывается. Смешно. «Хотя, ещё смешнее будет, когда всё тайное станет явным, вот тогда и посмеемся. Только кто будет смеяться-то? — размышляла Алиса. — Тот, кто тупит больше всех, тот видимо, последним и будет».

— А книга в осязаемом виде есть?

— Пока нет, но надеюсь, что будет.

Когда Вероника позже читала историю переписки Алисы и Макса, она наконец-то поняла, что означало ранее загадочное для неё слово «пацталом». Это когда ты смеешься так, что просто падаешь под стол, причем, заметьте не «на», а «под»!

Гончарова, чувствуя успешность общения, поднажала:

— Слишком много написано про магию и сновидения. А ты говорил, что не веришь в сновидения. Так?

— Я написал эту книгу десять лет назад. — объяснил Макс. — Книга осталась, а мировоззрение поменялось.

— Зачем же издавать? Если поменялось?

— Скажем так, завершить начатое. Должна же идея из виртуальной стать реальной наконец-то.

— Ясно.

Пока Алисе было мало что понятно, но картинка постепенно приобретала определенные очертания и резкость. Всё было полно мистики и казалось, что магия вот она — протяни руки и вся Сила будет твоей. Гончарова упивалась этим ощущением, хотя Вероника и не разделяла её восторженности, но подтверждала, что всё идет как надо. Макс заинтересовавшись Алисой, перестал отвечать Веронике даже на деловые вопросы, касающиеся редактирования книги. Веронику это злило, мешало сосредоточиться и дестабилизировало. Ответив на сообщения в «ВСекте» и «аське», Вероника вернулась на кухню. Вчитываясь в текст, всматриваясь в себя, она понимала, что Макс сложное и темное существо, не обыкновенный человек, а тот, кто познал многое. Вероника задумалась: «Знает многое, или делает вид, что знает многое. Почему такая уверенность, что он древнее сильное зло? Только мнение Ольги? И что? Что из того, что он играет трэш-метал, читал книгу Кастанеды и написал книгу о смерти по мотивам учения дона Хуана? Разве из всего этого уже можно делать вывод, что он нечеловек? Высший? Страшный вампир? Песня „Прости и прощай“ — Зов? Так таких песен — море! Я, Алиса и Ольга бредим. Точно. Коллективный индуцированный бред. И ничего больше». Вероника смотрела мимо монитора в тьму за окном. Мозг был стерильно чист. Ни одной мысли. Идея «Книги сновидений смерти» была хорошей, но Вероника видела её воплощение несколько иначе, чем Макс. Она редактирует его книгу, находит издателя и становиться соавтором. Конечно, книга выйдет не с её настоящим именем. Нет. Вероника Фадеева конечно звучное сочетание, но может быть следует придумать что-то другое? Конечно. Она обязательно придумает себе творческий псевдоним. Например, Ника Аникеева, или нет, она придумает что-то более звучное, Гала, как жена Сальвадора Дали, или нет, Агнесса Реан. Почему нет? Очень звучно. И ещё они с Алисой напишут свою книгу. Пока они называли её «Листая „Книгу сновидений смерти“». О чём она будет? Она будет о том, как всё происходило с момента решения в кафе, когда Вероника предложила Алисе познакомиться с Александровским. Зачем? Она и сама до конца не понимала зачем. Свою книгу они издадут раньше, чем книгу Макса. И подарят ему на день рождения. Отличный подарок. Ведь так приятно прочитать книгу, в которой написано про тебя. Причем почти всё написанное сущая правда или почти правда. Назвать свою книгу «Листая „Книгу сновидений смерти“ они решили как-то очень быстро, название родилось само. Им эта идея показалась более чем удачной. Но, идея — это идея, кто-то должен был начать. Вероника открыла новый word-документ и уставилась на пустой лист. С чего начинают писать книги? Первой мыслью было: с начала. Вероника усмехнулась. Ну, да, взять и написать…

„Всё началось с того, что…“

Да, это неплохо. Но хотелось бы начать так, чтобы взявший в руки книгу не отложил её через пару страниц, а продолжил читать. Веронике вспомнилось, как Макс в одной из глав вдруг начал откровенничать о личности автора. Правда, так ничего не сказал, что было для него очень характерно. В общем, надо было думать. Идею начать с готового сюжета Вероника отбросила сразу, так было и малоинтересно, да и подгонять рассказываемую историю под конкретный сюжет не хотелось, Вероника решила, что основой их общей книжки станет ситуация. Вот только какая? Пока мыслей не было. Фадеева покопалась в личных записях, в дневнике сновидений, в котором были сны даже десятилетней давности.

„Она стояла в полутьме двора, образованного четырьмя одиннадцатиэтажками. Темный плохо освещенный неровный квадрат, покрытый частично гравием, частично проросшей сквозь камни и асфальт травой вызывал двойственное чувство: смесь тревоги и уверенности, что всё происходит так, как нужно. Вероника оглянулась, но не увидела ничего. Оглядываться страшно. Она неуверенно приблизилась к бесформенной тени в центре. Откуда в городском дворе колодец? Без воды, но всё, же колодец. Рядом стояла Женька:

— Не хочешь заглянуть в сердце двора? — Спросила Женька.

— Нет, как-то пока не думала об этом, — ответила Ника.

— Может быть, нам стоит подойти ближе и посмотреть что там?

— Не знаю, Женич, может быть и стоит. Но я не хочу.

— Кто кроме тебя? Кто ещё сможет это сделать?

Веронике ничего не оставалось, как подойти ближе к зияющей черноте колодца. Легкое прикосновение холодной тяжелой руки, когда Вероника хотела обернуться, чтобы увидеть, кто это, она не удержалась, стоя на краю колодца и соскользнула в него. Падение не было долгим, боль от удара она почти не почувствовала. Вероника стояла в центре слабо освещенного круга, от которого лучами расходились узкие гранитные коридоры-колодцы. Она чувствовала, что в подвижной и живой темноте кто-то есть. И их достаточно много. Серые тени крадучись тянулись к ней, жались как беспомощные щенки, потерявшие мать. И ещё она слышала тяжелое дыхание и легкие шаги. Страх сжимал на горле свои цепкие пальцы, дышать было трудно, сердце колотилось в бешеном ритме, во рту пересохло, а ноги онемели, лишая Веронику возможности бежать…“