– А как тебе удалось пронести это в аэропорту?

– Это мой секрет, – усмехнулся О’Доннел.

– Керамика, – сказал Ричер. – Таких больше не делают. Потому что металлодетектор их не видит.

– Правильно, – кивнул О’Доннел. – Никакого металла, кроме стальной пружины в ноже. Но она очень маленькая.

– Я рад снова тебя видеть, Дэвид, – сказал Ричер.

– Я тоже. Только жаль, что обстоятельства не слишком радостные.

– Обстоятельства стали на пятьдесят процентов радостнее. Мы думали, что нас только двое. А теперь нас уже трое.

– И что у нас есть?

– Очень мало. Ты видел отчет о вскрытии Франца. Кроме этого, мы знаем, что двое белых мужчин разгромили его офис. Но они ушли ни с чем, потому что Франц отправлял самому себе по почте всю важную информацию. Мы нашли почтовый ящик и обнаружили там четыре флешки. У нас осталась одна попытка отгадать пароль.

– Так что подумай о системе защиты компьютера, – добавила Нигли.

О’Доннел сделал глубокий вдох и задержал воздух дольше, чем представлялось возможным. Затем он выдохнул, тихо и медленно. Старая привычка.

– Какие слова вы уже попробовали? – спросил он.

Нигли открыла блокнот на нужной странице и протянула ему. О’Доннел приложил палец к губам и стал читать. Ричер наблюдал за ним. Он не видел О’Доннела одиннадцать лет, но тот почти не изменился: пшеничного цвета волосы без всяких признаков седины и тело гончей без грамма лишнего жира. Отличный костюм. Как и Нигли, он выглядел прекрасно устроенным в жизни, процветающим и успешным. В общем, человеком, добившимся всего, чего хотел.

– Куфакс не подошел? – спросил он.

– Третья попытка, – покачав головой, ответила Нигли.

– А должна была быть первой. Франц – это иконы, боги, люди, которыми он восхищался, выступления, приводившие его в восторг. Куфакс единственный, кто подходит под данную категорию. Остальное – обычная сентиментальность. Возможно, еще Майлз Дэвис, потому что Франц любил музыку, но при этом считал ее чем-то несущественным.

– Значит, музыка не имеет значения, а бейсбол имеет?

– Бейсбол – это метафора, – объяснил О’Доннел. – Великий питчер, такой как Сэнди Куфакс, цельная личность, один на базе, в Мировой серии, ставки выше некуда – вот каким Франц хотел бы видеть себя. Возможно, он не сказал бы это теми же словами, но я не сомневаюсь, что пароль должен быть достойным вместилищем для его привязанности. А также выражаться коротко и сдержанно, по-мужски, – значит, это просто фамилия.

– И что ты выберешь?

– Учитывая, что осталась одна попытка, это трудная задача. Я буду выглядеть настоящим болваном, если ошибусь. А что мы там найдем?

– Что-то, что он считал необходимым спрятать.

– И за что ему сломали ноги, – добавил Ричер. – Он ничего не сказал им. И этим привел их в ярость. Его офис выглядит так, словно там пронесся торнадо.

– Какова наша главная цель в этом деле?

– Найти их и уничтожить. Тебе это подходит?

О’Доннел покачал головой.

– Нет, не подходит, – ответил он. – Я хочу прикончить всех членов их семей и помочиться на могилы их предков.

– Ты не изменился.

– Я стал еще хуже. А ты изменился?

– Если и изменился, то готов снова стать прежним.

О’Доннел усмехнулся.

– Нигли, чего нельзя делать?

– Связываться с отрядом спецрасследований, – ответила та.

– Правильно, – похвалил ее О’Доннел. – Этого нельзя делать ни в коем случае. Мы можем заказать кофе в номер?

Они пили густой крепкий кофе из видавших виды никелированных кофейников, какие можно найти только в старых отелях. По большей части все молчали, понимая, что каждый из них ходит по тем же мысленным кругам в последней попытке угадать пароль, рассматривает варианты, пытается найти какую-нибудь боковую дорожку к цели, не находит ее и начинает все сначала. Наконец О’Доннел поставил свою кружку и сказал:

– Пора делать дело или слезать с горшка. Или как там еще вы это назовете. Есть какие-то идеи?

– У меня никаких, – ответила Нигли.

– Зато у тебя есть, О’Доннел, – медленно проговорил Ричер. – Я вижу, ты что-то придумал.

– Насколько ты мне доверяешь?

– Настолько, насколько я смогу тебя зашвырнуть, а это далеко, учитывая, какой ты тощий. А как далеко, ты узнаешь, если ошибешься.

О’Доннел встал с кресла, пошевелил пальцами и подошел к ноутбуку, стоящему на столе. Поставил курсор в диалоговое окно и что-то напечатал.

Сделал вдох и задержал дыхание.

Замер.

Подождал.

И нажал на «Enter».

На экране появилась директория файла. Перечень содержания. Крупно, четко и понятно.

О’Доннел выдохнул.

Он напечатал: «Ричер»[3].

Ричер отпрянул от компьютера, словно ему дали пощечину.

– Послушай, приятель, это нечестно.

– Ты ему нравился, – сказал О’Доннел. – Он тобой восхищался.

– Это как голос из могилы. Как призыв.

– Ты ведь уже здесь.

– Теперь все меняется. Я не могу его подвести.

– И не подведешь.

– Слишком сильное давление.

– Такого понятия не существует. Мы любим, когда на нас оказывают давление. Мы питаемся давлением.

Нигли стояла около стола, положив руки на клавиатуру, и смотрела на экран.

– Восемь отдельных файлов, – сказала она. – Семь – какие-то цифры, а восьмой – имена.

– Покажи имена, – попросил О’Доннел.

Нигли кликнула на иконку, и открылась страничка с вертикальным столбцом имен. В первой строке, жирным шрифтом да еще подчеркнутое, значилось имя Эзари Махмуд. Затем шли четыре западных имени: Эйдриен Маунт, Элан Мейсон, Эндрю Макбрайд и Энтони Мэтьюс.

– Инициалы везде одинаковые, – отметил О’Доннел. – Самое верхнее имя арабское, из какой угодно страны от Марокко до Пакистана.

– По-моему, сирийское, – выразила предположение Нигли.

– Последние четыре имени похожи на британские, – сказал Ричер. – Вам так не кажется? Они явно не американские. Скорее, британские или шотландские.

– И что это значит? – спросил О’Доннел.

– Складывается впечатление, что, проверяя чью-то биографию, Франц обнаружил сирийца с четырьмя вымышленными именами. Об этом говорит набор из пяти одинаковых инициалов. Может быть, у него рубашки с монограммами. А фальшивые имена британские, потому что у него британские документы, которые здесь будут проверяться не так тщательно, как американские.

– Вполне вероятно, – кивнул О’Доннел.

– Покажи цифры, – попросил Ричер.

Нигли открыла первую из семи электронных таблиц, состоящую из столбца дробей. В верхней строке стояло 10/12. В самой нижней – 11/12. Между ними располагалось двадцать с чем-то похожих чисел, включая повторение 10/12, а также 12/13 и 9/10.

– Дальше, – сказал Ричер.

Следующая таблица оказалась точно такой же. Длинная вертикальная колонка, начинающаяся с 13/14 и заканчивающаяся 8/9. Около двадцати похожих чисел между ними.

– Дальше, – повторил Ричер.

Третья таблица была примерно такой же.

– Это даты? – спросил О’Доннел.

– Нет, – ответил Ричер. – Тринадцать четырнадцатых не может быть датой, потому что в году только двенадцать месяцев.

– И что же это такое? Просто дроби?

– Не совсем. Десять двенадцатых было бы записано как пять шестых, будь это обычной дробью.

– Похоже на счет в игре.

– Игре в аду. Тринадцать четырнадцатых и двенадцать тринадцатых означает множество дополнительных иннингов и, возможно, трехзначный окончательный счет.

– Тогда что это?

– Покажи следующую таблицу.

Четвертая таблица тоже состояла из вертикального столбца дробей. Знаменатели были почти такими же, как в первых трех: 12, 10 и 13. А вот числители оказались меньше. 9/12 и 8/13. Даже 5/14.

– Если это счет, тогда кто-то сильно проигрывает, – заметил О’Доннел.

– Дальше, – попросил Ричер.

Тенденция сохранилась и в пятой таблице – 3/12 и 4/13. Самым большим числом оказалось 6/11.