— Здесь про твоего отца, про отца Миры знают больше, чем мы с тобой знаем, — как-то сказала Несульта мужу.

— Потому что нашего деда знал весь Амур, — ответил Гара.

Только рыбная ловля скрашивала жизнь Гары в Мэнгэне, он скучал и подолгу просиживал возле дома жены, курил трубку за трубкой и смотрел, как соседка-горбунья хлопотала возле очага.

Низенькая, худенькая горбунья, похожая на птичку с подстреленными крыльями, целыми днями хлопотала по дому, хотя в доме находились и другие здоровые женщины. Ей было около тридцати лет, но ее никто не брал в жены, несмотря на то, что она была бойкая и работящая. Часто многие охотники ценили в женщинах не красоту, не привлекательность, а трудолюбие. Но за горбунью никто не сватался.

— Она очень хорошая, добрая, сердечная, — говорила Несульта. — Без дела не может сидеть, ей хочется все время двигаться. А как она любит детей, а как вкусно готовит еду! Если бы не было у нее горба, она стала бы самой хорошей женой.

Наглядевшись на горбунью, Гара шел к дому Американа, обходил дом богача, приглядывался к жильцам. Самого Американа не было дома, одни говорили, что он уехал в Николаевск, другие утверждали — в Хабаровск, третьи говорили, что он у молодой жены — ульчанки в стойбище Карчи. Одним словом, никто не знал, где находится Американ, даже жена и ее взрослые дети. Гара, полюбовавшись домом Американа, шел дальше к своему приятелю Пячике Гейкер. Пячика был единственный мэнгэнский молодой охотник, с кем подружился Гара.

— Скажи, что за человек этот Пиапон? — спросил он при первом же знакомстве.

— Хороший человек, — сказал Гара.

— Говорят, он умный, — продолжал Пячика. — Почему тогда он не мог разобраться, которая из дочерей беременна? А потом целых два года не знал, от которой дочери внук. Так не бывает.

— А с Пиапоном был такой случай, — сказал Гара.

— Он, наверно, рассеянный.

— Он честный человек и о всех людях судит по себе.

— Тогда, значит, он не такой умный, как о нем говорят. Надо же — два года его обманывали. Скажи, а какая эта Мира?

— Красивая, добрая.

— Наверно, за всеми молодыми охотниками бегает?

— Нет, не бегает.

— Рассказывай! Как тогда забеременела? От ветра?

Гара рассердился:

— Она моя родственница, сестра, понял? За такое на палках дерутся.

— Я и забыл, — усмехнулся Пячика, — вы, няргинские, всегда на палках деретесь.

Гара размахнулся и ударил Пячику в ухо. Пячика, не ожидавший удара, не успел защититься. Когда оглушенный, растерянный он поднимался на ноги, Гара еще раз ударил его и ушел. На следующий день Пячика явился к нему, нашел возле дома, подсел и сказал:

— Няргинцы и кулаками хорошо дерутся.

— Что тебе надо? — спросил Гара.

— Хочу дружить с тобой. — Пячика закурил. — Слова свои я забираю обратно, Гара, о твоей сестре ничего плохого не думаю.

«Испугался», — самодовольно подумал Гара.

— Не думай, что я тебя испугался, — словно прочитав мысли Гары, сказал Пячика. — Не стал я драться, потому что понял, что я не прав, нельзя о незнакомых людях плохо говорить.

С этого и началась дружба Гары с Пячикой, и они встречались каждый день, рыбачили плавными сетями, били острогой сазанов.

Пячика оказался любознательным человеком и напоминал Богдана. Он знал многое, чего не знал Гара, он часто ездил в свободное время в Вознесенское или в Малмыж, у него было много знакомых среди русских. Но больше всего он гордился своим знакомством с телеграфистами.

— Они все знают, все, что происходит на земле, — захлебываясь, рассказывал он. — Ты знаешь, что они говорят? Земля, говорят, круглая. А я не верю. Не верю — и все! А еще говорят, она крутится. Не верю, если она круглая, да еще крутится, то все дома, горы, деревья да мы сами, как камешки, слетели бы с нее. Верно я говорю? Попробуй удержись на круглой земле! А про другие дела они не врут, все правильно рассказывают.

— Ты проверял, что ли? — недоверчиво спрашивал Гара.

— Как я проверю? Где-то на краю земли что-то происходит, я даже не знаю где это, как проверю? А они все знают, все слышат, им передают по железным нитям.

— Эти железные нити всю землю опутали, что ли?

— Да, всю землю. Если что произойдет на том краю земли, мы сразу услышим в этом краю. Здорово придумали эти русские! Вот бы нам натянуть железные нити между нашими стойбищами, могли бы обо всем переговариваться, сообщать новости.

— Без железных нитей новости в один день доходят.

— Доходят, да не так быстро. Ты по-русски говоришь?

— Нет, не умею.

— Тебе надо научиться говорить. Малмыжский начальник железных нитей говорит, что на земле плохо идут дела, опять, говорит, война идет, большая война, белые хотят красных уничтожить, богатые хотят власть возвратить, потом будут бедных мучать как раньше мучали. А бедные не хотят этого, Ленин не хочет этого. Ты знаешь кто Ленин?

— Слышал о нем, нам Пиапон и Богдан рассказывали.

— Ленин — самый большой дянгиан, он как царь, самый главный. Только раньше царь за богатых стоял, а Ленин — за бедных. Понял? Все бедные люди его любят.

«Все он знает, — думал Гара, слушая приятеля. — Он похож на Пиапона и Холгитона, те тоже все знают. Какое наше дело, что красные воюют с белыми? Мы находимся совсем в стороне, они нас не касаются, мы их не касаемся, живем сами по себе».

Шестой день в Мэнгэне Гаре показался самым скучным и тоскливым. Низкие черные тучи, непрерывный дождь навевали тоску, грустные мысли. Несульта и ее родители всячески пытались развеселить Гару.

— Жаль, Американа нет дома, можно было бы водки у него взять, — говорил отец Несульты. — Погода плохая, можно было бы попить, повеселиться.

— Время такое тяжелое, — вздыхала мать Несульты.

…После полудня подул верховик и рассеял тучи. Выглянуло омытое дождем солнце, птицы запели, защебетали в кустарниках и на тальниках. Собаки вылезли из-под амбаров, женщины захлопотали возле летних очагов. Одной из первых вышла горбунья, затопила очаг, и в большом котле задымилось варево для собак. Собаки чуяли похлебку и разлеглись вокруг очага.

— Чего вы мешаете мне? Ну, чего мешаете? Могли бы лечь в сторонке, никуда от вас не денется ваша еда, — ворчала горбунья. — Не бойтесь, я сама не стану есть вашу похлебку, другим собакам тоже не отдам, так что можете не караулить.

Гара сидел возле своей фанзы и слушал воркотню горбуньи.

Пришел Пячика навестить приятеля.

— У нас на Амуре тоже, видно, неспокойно, — сказал он после приветствия. — Ты видел сегодня? Пароход с большими пушками проплыл вниз. Что-то в последнее время они часто здесь плавают, раньше их не видно было.

Приятели закурили трубки, замолчали. Гару не затронуло сообщение друга о появившемся на Амуре пароходе с большими пушками, он придерживался широко распространенного среди охотников мнения, что русские живут своей жизнью, а нанай — своей, что делают русские — не касается нанай, что делают нанай — не касается русских. Его куда больше беспокоила подготовка к осенней кете, нынче отец его предполагал выловить кеты больше, чем в прошлые годы, и собирался хорошо подзаработать. Приказчик Саньки Салова обещал щедро вознаградить рыбаков, он получил такой наказ из Николаевска от самого Саньки.

«Еще дня три погощу и домой, — решил Гара. — Хватит бездельничать».

— Ты поднимался по Хунгари? — спросил Пячика, заметив, что его приятеля не интересуют разговоры о войне красных с белыми и о пароходах с большими пушками.

— Нет, — ответил Гара.

— Богатая река. Может, поднимемся, лоси сейчас хороши, набрали жирку.

Гаре понравилось предложение Пячики, он был рад поохотиться на лосей. Он давно приглядывался к берданке отца Несульты, но стыдно охотнику без дела брать в руки оружие. Теперь есть повод подержать ее в руках. Какой же охотник не любуется хорошими ружьями!

Гара вынес из фанзы берданку, сел возле Пячики на песок.

— Это хорошая берданка, — сказал Пячика. — Я видел медведя и лося, которых настигла пуля этой берданки. Мало крови было. Наповал валил.