— Ты по-русски говоришь? — спросил Бимби.

— Нет, не научился. Понимаю немного, когда говорят.

— Как же тогда дружишь с русскими?

— Так дружу.

Полокто становился неприятен этот разговор.

«Если умеешь говорить по-русски, то ты лучше меня, что ли? — сердито думал он. — Умник, как наш Пиапон».

— Мы вместе с русскими живем, из одного Амура воду пьем, потому надо знать их язык. Ты, наверно, не знаешь, какой груз мы везем? Среди этих солдат есть один, я с ним и Малмыже познакомился. Он говорит, что этот груз белых. Когда в Хабаровске к власти пришли красные, они вывезли оттуда груз, хранили где-то в селе, а теперь везут в Николаевск. Там, говорят, белые. Солдат говорит, белые очень сердиты, хотят власть отобрать у красных. Воевать хотят. Солдат думает, что белые обязательно победят красных. Говорит, у них много солдат, много оружия везде, оружия, говорит, еще японцы дадут.

— Что же тогда получается, если белые будут воевать с красными, то это будет война русских с русскими?

— Выходит так.

— В Малмыже тоже начнут русские между собой воевать?

— Начнут, там тоже есть бедные, есть богатые.

«Война бедных с богатыми, — думал Полокто. — Где же бедным победить богатых? У богатых все есть, кто богат, тот силен всегда. Правильно говорит солдат, белые богатые должны победить. Может, и я тогда разбогатею. Тогда Пиапон и Холгитон не посмеют кричать: „Уничтожим богатых!“ Нет, тогда не уничтожите богатых».

— Пусть воюют, — сказал Полокто, — не наше дело. Русские будут воевать, а мы будем смотреть на них.

Бимби засмеялся.

— Будешь смотреть! Воевать они, может, еще не начали, а тебя уже заставили их оружие, патроны и еду всякую перевозить. А когда начнут воевать, тогда что будет?

— Перевозить нетрудное дело, здесь только лошади работают. Зато они деньги платят.

— Не знаю, будут они платить или нет. Пока в карман не положу эти деньги — не поверю им.

«Неприятный все же человек этот Бимби — всезнайка», — подумал Полокто, когда чолчинец отошел к своим саням.

Поздно вечером, когда совсем стало темно, обоз подошел к Вознесенску. Посланные вперед солдаты приготовили ночлег для возчиков, корм для лошадей.

Охотникам отвели отдельный нежилой, не протопленный дом, без кроватей, нар, даже не было стола и стульев. Возчики тут же стали варить себе похлебку на ужин, заваривать чай.

— Какой же охотник ляжет спать без горячей еды, — говорил Бимби. — Плохо спится, когда желудок не прополощешь горячим чаем. Устраивайтесь, друзья, как в тайге в зимнике.

Охотники долго и весело чаевничали, потом ели, основательно, досыта, чтобы назавтра утром похлестать чайку и отправиться в путь и не есть целый день, если не будет какой оказии.

После ужина Полокто вышел проверить сани, лошадь. Гнедко стоял боком к саням и не ел сено, наброшенное на ящики и мешковину. Узнав хозяина, он жалобно заржал.

— Почему сено не жуешь? А? Сыт, что ли? Жри, жри, — Полокто похлопал Гнедко по шелковистой спине. — Пить хочешь? Напился уже, хватит.

К нему подошел один из часовых.

— Понимай его? — спросил часовой.

— Да, да. Хоросо.

— Оне такие, к любому языку привычные. Чего не жрешь сено? Вон, смотри, все соседи хрустят. Жри, работы много назавтра. Глянь, боится, что ли? Чего боишься, глупый?

Полокто вошел в дом, сказал Бимби, что Гнедко не ест сено, как бы не заболел. Охотники подбросили дрова в печи и улеглись на полу, договорившись, что первый проснувшийся должен подбрасывать дрова, чтобы всю ночь тепло не уходило из дома. Утром возчики проснулись до рассвета, лежали, переговаривались и наслаждались теплом.

— Топи печь, чтобы железная дверца стала красной, — смеялся Бимби. — Чего дрова жалеть? Дрова белых.

Рассвело. Мутные окна посерели, пропуская скупой свет. Становилось все светлее и светлее.

Полокто вышел проверить Гнедко. Лошадь, как и вечером, стояла боком к саням и испуганно заржала, увидев хозяина. К сену она не притрагивалась. Полокто смахнул со спины иней.

— Что с тобой, Гнедко? Не заболел ты?

Гнедко опять заржал, испуганно косясь на сани.

— Гнедко совсем не ел, — сообщил Полокто возчикам. — Что с ним может быть?

— Надо русским показать, они все понимают, — сказал Бимби.

Охотники сели чаевничать. Вошел белогвардеец с усами, с шашкой и с нагайкой в правой руке.

— Поднялись? Ох и вонь у вас! Чем это от вас так прет? Через час выезжаем, — сказал он, поморщил нос, подвигал усами, будто птичьими крыльями, и вышел.

— Говорит, от нас воняет, — переводил Бимби друзьям слова белогвардейца. — Чем это от нас воняет? Просто, наверно, маленько рыбой пахнет.

— От него от самого воняет, — сказал болонец. — Вонючий пес!

— Со сколькими русскими я ни встречался, даже доктор Харапай был у меня, грамотный-преграмотный человек из Хабаровска был у меня, но никто не сказал, что от меня воняет, — сказал Бимби. — А этот белый сказал.

— Белый он, богатый, нас за людей не считает!

Глубоко оскорбленные охотники еще долго перемывали кости белогвардейца. Когда успокоились, кто-то спросил:

— Этот пес с шашкой, наверно, с плетью в руках спит?

— Может, и с плетью спит.

— Красных боится.

Охотники стали собираться. Бимби с Полокто пошли к русским возчикам. Бимби разыскал одного малмыжца и привел к Гнедко. Малмыжец долго осматривал лошадь и сказал, что она здоровая, и нечего за нее беспокоиться. Полокто облегченно вздохнул, похлопал Гнедко по крупу. Маленькое желтое солнце выглянуло из-за сопок, и поступила команда запрягать лошадей.

— Боится, гад, красных, — говорил Бимби, затягивая супонь. — Вот почему выезжает, когда солнце начинает прожигать ему зад.

— Красные да красные, ты этих красных когда видел? — спросил Полокто.

— Нет, не видел.

— Чего тогда говорить про них?

— Они почему-то мне по душе.

Полокто сел на сено, не съеденное лошадью. Мягко. Гнедко все косил на него и изредка ржал. Первые сани стронулись с места и начали спускаться на амурский лед. Спускались не по очень крутому склону, но многие лошади застоялись за ночь, подгоняемые тяжелыми санями, пускались вскачь. Полокто придерживал Гнедко, и жеребец слушался хозяина. Но вдруг над головой Полокто заржала лошадь, раздался треск разламываемого дерева, сани под Полокто круто повернулись боком, и он полетел с ящиков на твердую растоптанную дорогу. Полокто почувствовал боль в левой руке, которой ударился, хотел приподняться, но тут на него скатилась мешковина и прижала к снегу. Громко заржали лошади, кричали возчики. Полокто столкнул с себя тяжелую мешковину и сел. К нему подбежали спутники, подняли на ноги.

— Не ушибся? Ничего не болит? — тревожно спрашивал Бимби.

— Это я виноват, не удержал свою лошадь, — сознался болонец.

Подошли малмыжские возчики, тоже ощупывали Полокто, спрашивали, не ушибся ли он.

Подъехал белогвардеец на лошади.

— Чего рассыпал казенное имущество?! — гаркнул он.

— Он не виноват, — ответил малмыжец. — Ваше благородие, это лошади шибко норовистые, а у них опыта нету.

— «Норовистые», — передразнил белогвардеец. — Клячи, а туда же, норовистые. Живо загрузить имущество и марш вперед!

Подвели Гнедого, и возчики стали помогать Полокто грузить ящики. Малмыжец Иван и Бимби подняли мешковину.

— Бимби, пощупай, — проговорил Иван.

— Чего? — не понял Бимби.

— Что в мешковине, пощупай.

Бимби пощупал и побледнел.

— Это человек, — сказал он.

— Как человек? Какой человек? — одновременно спросили несколько возчиков. Ближние начали прощупывать мешковину и отдергивали руки, будто кто бил их по рукам.

— Это труп.

— Зачем везут труп?

— Как труп? Какой труп? — спросил Полокто, подходя к мешковине. Он дотронулся до мешковины, нащупал нос, твердые губы и отдернул руку.

— А я дремал рядом… — проговорил он, и у него задрожали бледные губы. — Он меня давил…

Полокто попятился со страхом, глядя на мешковину.