— Что он говорит? — спросил Полокто. Богдан стал ему переводить. Полокто расцвел и, тыча себе в грудь, сказал:

— Санька меня друга.

— Да, да, это я давно знаю-с, они мне наказали, чтобы я вас всегда приветил-с. Я вам не сказал, от радости забыл сказать, Александр Терентьич прислал немного-с продовольствия и товаров. Трудно было-с везти этот груз, но ничего не удерживало Александра Терентьича, он сказал, мои друзья-с находятся в нужде, у них нет муки, крупы, как бы не было трудно, доставьте в Малмыж этот груз. И послушались, как не послушаться Александра-с Терентьича? Привезли груз. Все американское — мука, крупа, ткани — все американское-с. Новые, могущественные-с друзья Александра Терентьича готовы ему привезти несколько судов всякого продовольствия и товаров-с. А Александр Терентьич хочет их отблагодарить мехами, пушнинкой. Он просил, чтобы вы несли мне всю пушнину-с, я щедро буду отоваривать. Да-с, щедро-с. Так-с велел Александр Терентьич.

Полокто с Богданом сидели оглушенные не столько ошеломляющим известием, сколько быстрой нервной речью приказчика. Богдан, сначала слушавший приказчика с некоторой насмешливостью, был тоже поражен сообщением. Полокто радовался, что Санька Салов стал таким могущественным, богатым человеком. «Санька теперь мне поможет, — думал он. — Теперь у меня деньги есть — я разбогатею. Никто не отберет у меня моего богатства, некому отобрать, красных уничтожили. Ну, Американ, кто из нас будет богаче! Посмотрим. Мой друг с японцами, с американцами уже дружит. Друг моего друга и мой друг. Вот как!»

— Санька моя друга, — сказал Полокто по-русски и заговорил по-нанайски. — Ты слышишь, какой стал Санька! Я давно знал, что он станет большим человеком! Весь Амур его знает! Он всегда ко мне хорошо относился, любил даже, — Полокто повернулся к приказчику: — Хоросо, Санька, хоросо.

Богдан, не слушая Полокто, думал о японцах и американцах, которые сперва с оружием в руках пришли в русские города, а теперь вслед за солдатами шлют муку, крупу. Что же они хотят, эти японцы и американцы?

— Александр Терентьич велел мне продовольствие отпускать только за меха-с, за пушнину-с, — продолжал приказчик. — Пушниной надо американцев отблагодарить за их вкусную белую муку-с.

— Э-э, мне Санька за деньги может продать, — сказал Полокто. — Богдан, ты скажи ему, мне надо мешок муки и полмешка крупы, сахару еще. Скажи, деньги у меня русские, но я ему сперва дырчатые предложу, а то их много собралось, хранить громоздко в сумке.

Богдан перевел. Приказчик улыбнулся и ответил:

— Только за пушнину-с.

— Я пожалуюсь Саньке, как ты не захотел продать его другу, мне, Полокто, муку и крупу. Тебе тогда больше здесь не сидеть, не есть вкусную рыбу в белом тесте.

— Я выполню свой долг-с, то что велено Александром Терентьичем.

— Вот тебе деньги, продай за эти деньги! — Полокто вытащил из-за пазухи связку китайских монет и положил на прилавок. Приказчик бросил беглый взгляд и сказал:

— Эти монеты-с можно отдать детям-с на игрушки. Или женщинам-с пришивать на подолы халатов-с.

— Ты еще смеешься надо мной? Ну, погоди! Приедет Санька! — Полокто давно отодвинул от себя вкусные шанежки, недопитый стакан с остывшим чаем. Он вытащил из грудного кармана тряпку, развернул и высыпал царские серебряные рубли «николаевки».

— За деньги-с не продаю, — невозмутимо ответил приказчик.

Полокто бушевал, гневался, ругался, грозил, но приказчик был непоколебим. Наконец, Полокто понял, что ему ничего не добиться угрозами, и он начал упрашивать, потом умолять. Богдану надоел весь этот разговор, и он отказался переводить. Только после настойчивой просьбы Полокто перевел его последние слова.

— Слушай, Санька мой друг, ты тоже мой друг, — говорил Полокто. — Ты сам это сказал. Я никого не обманываю, дома у меня нет совсем муки, дай мне немного, чтобы вечером лапшу сделать, лепешки испечь. Я тебе завтра привезу выдры, белок, лис. Я тебя не обманываю.

— В долг-с не даю, не велено-с, — холодно отвечал приказчик.

Полокто выругался, задел шапку и выбежал в лавку, а оттуда на улицу. Богдан вышел вслед за ним.

— Подожди меня немного, я к Митропану загляну, узнаю дома он или нет, — попросил он Полокто.

— Только быстрее возвращайся, — сердито бросил Полокто.

«Вот это слуга, — думал с восхищением Богдан про приказчика, шагая к дому Митрофана. — Такому Санька может доверить все свое богатство. Как собака сторожит добро хозяина! Даже в долг на одну ночь не дал муки! Вот почему, оказывается, его женщины называют „иродом“».

Митрофана опять не оказалось дома, и Богдан, поговорив немного с Надеждой, вышел из избы.

— Кому я говорил, возвращайся скорее! — закричал обозленный Полокто, когда Богдан усаживался в сани.

— Я тебе не приказчик Саньки, и ты на меня не кричи, — ответил с достоинством юноша. — Ты меня позвал быть толмачом?

Полокто вывел лошадь на дорогу, стегнул ее кнутом и повалился на мягкое сено, рядом с Богданом. Лошадь довольно резво застучала копытами по затвердевшему снегу, ветер ударил в лицо. Богдан отвернулся от ветра. Ему вспомнилась Надежда, усталые ее глаза. «От Ивана нет писем с осени», — сказала она. «Где же он мот затеряться? — думал Богдан. — Что я говорю, в такое время и убить могут. Если бы убили, то друзья-товарищи сообщили бы по железным нитям или письмом». Перед глазами юноши все еще стояла Надежда с усталыми глазами, потом она будто раздвоилась, утроилась, и стало много-много усталых серых, голубых, черных глаз. Это были глаза женщин, стоявших перед лавкой Салова. «К этому ироду? Он вам продаст». — «Пойдем быстрее, может, эти женщины разобрали муку», — будто услышал Богдан и вдруг вспомнил, как Полокто торопил его с поездкой в Малмыж, как разговор с ним вел наедине. «Так он же скрыл от всех охотников, что в лавке Салова мука и крупа появились! — догадался Богдан. — Как же так можно, не сообщить охотникам? Хоть бы братьям сообщил… Другой бы на все стойбище кричал об этом, чтобы все услыхали…»

— Завтра ты поедешь в Малмыж? — спросил Полокто, подъезжая к дому.

— Обязательно.

— Вот и хорошо. Выедем пораньше.

— Я поеду с дедом и с Калпе. У приказчика встретимся.

Богдан соскочил с саней и скорым шагом пошел к Пиапону. Полокто промолчал, хотя ему очень хотелось вернуть племянника и предупредить, чтобы он не распространял по стойбищу слух о появлении муки и крупы в Малмыже, пусть сообщит только дядям. Но зная характер Богдана, он промолчал.

— Дед, вытаскивай всех белок, выдр, енотов, — сказал Богдан, входя в дом Пиапона.

— Зачем они тебе? — удивленно спросил Пиапон.

Мира хлопотала возле печи, готовила ужин. Щеки ее разгорелись, как спелый шиповник. Богдан только мельком взглянул на нее.

— В лавке Салова появилась мука, крупа, материи на одежду.

— Что ты говоришь, Богдан! — закричала Дярикта. — Давайте, быстрее вытаскивайте пушнину.

О том, что в лавке появились продукты, Богдан сообщил всем охотникам стойбища. Но немногие могли этим воспользоваться. Только самые удачливые охотники имели пушнину.

Когда Богдан, обежав все стойбище, вернулся в дом Пиапона, к нему обратилась Дярикта:

— Помоги, Богдан. Ты у нас лучше торговца все знаешь, умеешь читать и писать. Сколько муки и крупы дадут за все это?

Богдан всю зиму охотился вместе с Пиапоном и его зятем, потому знал, какие шкурки зверей завтра дед его повезет в Малмыж. Охота была неудачная, добыли они втроем сотни четыре белок, пять выдр, дикую кошку, шесть рыжих лисиц, пятнадцать колонков и всего два соболя. Соболь в тайге исчезал. Добыча для троих до смешного мала, раньше Пиапон один добывал в полтора раза больше.

— Продукты в лавке Салова привезены из-за большого моря, из другой земли, — сказал Богдан, — и, наверное, будут стоить дорого.

Затем он немного подумал и предложил:

— Знаешь, дед, обменяем и моих соболей, чего они будут зря лежать?

Но Пиапон отказался.

— Эти соболя должны пойти на твое тори, — сказал он.