— Очень, очень приятно снова с тобой повидаться. — Стивене старался держаться как можно сердечнее. — О твоих военных делах я знаю… Я очень уважаю ваших партизан, они прекрасно воевали и выиграли войну. Ну, а как ты живешь теперь? Чем занимаешься?

— Журналистикой. Пишу статьи, репортажи, фельетоны. Тоже, знаешь, война…

Стивене попросил принести коньяк.

— Давай выпьем за твое здоровье! Я ведь не забыл, что без спросу выпил у тебя бутылку вина…

Воспоминание об этой бутылке и о других грустных и смешных случаях того времени, когда Стивене скрывался у Космаса, а также крепкий коньяк развеяли вежливую сдержанность первых минут.

— Ну-ну! — Стивене весело похлопал Космаса по плечу. — Все будет хорошо, а у нас останутся дорогие сердцу воспоминания. Я люблю греков, одно мне только не нравится — зачем ты снова говоришь о войне?.. Я уже сказал тебе, что восхищаюсь героизмом ваших партизан, но война уже прошла! А вы, к сожалению, занимаетесь политикой и ущемляете как интересы Греции, так и свои собственные. Сами ломаете то, что построили!

Космас пристально посмотрел ему в глаза.

— Это ты сейчас занимаешься политикой. Я и не подозревал, что ты дипломат…

— Ничего подобного, — запротестовал Стивене, — я говорю как солдат — и только. В политику я сам не вмешиваюсь и друзьям не советую. Я советую им делать свое дело и блюсти собственные интересы. В мирное время они — главное. Только на войне мы отдаем предпочтение интересам общества и, защищая их, жертвуем собой.

Логика Стивенса рассмешила Космаса. — А что будет с интересами общества в мирное время?

— Это уже политика, и на это существуют политики! Вчера я говорил с одним из ваших левых, он толковал мне то же, что и ты. А зачем вам все это нужно, не могу понять! Сражались вы мужественно, Греция обрела авторитет и славу, пришла пора пожинать плоды борьбы, а вы все дело портите. Разделились на два лагеря, половину греков объявили предателями…

Стивене остановился, налил коньяку себе и Космасу и с улыбкой спросил:

— А в самом деле, когда вы собираетесь устроить переворот и свести с ними счеты?

— Подождем, пока вы стянете сюда побольше танков.

— А! Браво! — громко рассмеялся Стивене. — Прав был Квейль, когда говорил, что ты еще зеленый, но крепкий орешек!

— И ты решил попробовать?

— Да, каюсь! Я, конечно, пошутил…

— Тогда позволь и мне пошутить: когда вы собираетесь спровоцировать этот переворот?

Стивене засмеялся еще громче.

— Это шутки, и не больше. Я лично убежден, что все уладится. К счастью, обе стороны проявляют благоразумие и правильно оценивают обстановку. Вот если бы еще устранить ненужные обострения… Меня как-то очень задевает ваше воинственное настроение. Ваши нападки часто несправедливы.

— Например?

— Пожалуйста! Ваша газета опубликовала оскорбительную статью о судье Кацотакисе, а между тем это очень достойный, уважаемый человек… высокое должностное лицо. Он очень обижен и расстроен.

— А знаешь, как вел себя этот господин во время оккупации?

— Что было, то прошло. Войны больше нет…

— И критерии ее устарели? — закончил за него Космас. — Но скажи, если, не дай бог, ты снова попадешь в беду, решишься ли ты искать убежища у достойнейшего господина, о котором мы говорим?

— Безусловно, нет! — не замедлил с ответом Стивене. — Я предпочту снова прийти к тебе!

Вдруг Стивене приподнялся и, попросив у Космаса прощения, поспешил к выходу. Шум в зале затих. Космас тоже обернулся к двери. Уверенной походкой по ресторану шла Кити. Она выглядела еще выше и стройнее, чем раньше. Узенькое бежевое платье при каждом движении подчеркивало ее совершенные, уже зрелые формы. Казалось, она была создана по рецепту французского мудреца, который советовал художникам изображать женщину как существо, готовое к творению, с округлыми бедрами, ибо там таится первое обиталище жизни.

— Здравствуй, Космас! — весело сказала Кити, бросая прямо на бокалы свою сумочку и перчатки. — Стелиос сказал, что ты здесь, и я зашла повидать тебя. Я узнала, что ты меня ненавидишь!

— Это тоже сказал Стелиос? Едва ли…

— Нет. Мне сказали, что ты написал статью о нашей семье, требуешь, чтобы на меня надели наручники и отправили в те места, где нет солнца и…

Кити умолкла и взглянула на Стивенса. Он встал.

— Да, Стив, прости, я хотела поговорить с Космасом…

Стивене отошел.

— …и мужчин! — закончила свою фразу Кити. — Это правда?

— Нет, Кити! Неправда! — засмеялся Космас. — Кто это сочинил? По правде говоря, я думал, что ты уехала в Германию!

— О! — Кити слегка покраснела. — Я знаю, что думаешь обо мне и ты, и кое-кто другой. Мой двоюродный брат, такой же безрассудный, как ты, говорит, что вы построите народную демократию и тогда меня перевоспитают. Вот еще новости! Ты тоже так считаешь?

— Я считаю, что эту приятную обязанность возьмет на себя двоюродный брат.

— Вообще-то говоря… Послушай, Космас, я ничего против вас не имею. Я хочу только одного — чтобы мой будущий муж не говорил политическими лозунгами и не читал мне проповедей, словно поп. В остальном я с вами согласна, в том числе и с тем, что ты написал про отца. Я ему говорила: «Раз проштрафился — сиди и помалкивай…» Не послушал… Теперь пусть сам и расхлебывает…

— А как поживает Джери?

— Пишет, что скоро приедет, он служит в каких-то частях, которые на английских кораблях высадились в Патрах.

Кити замолчала и пристально взглянула на Космаса большими, яркими, словно черные прожектора, очами. Она разглядывала его беззастенчиво и вызывающе, еще беззастенчивее, чем раньше.

В дверях показался Стелиос, и Космас облегченно вздохнул.

Кити взяла со столика сумочку и перчатки.

— Мне сказали, что ты женился. Мне жаль твою жену. Или она тоже занимается политикой?.. Тогда мне жаль тебя…

Высоко держа голову, быстрой, чуть раскачивающейся походкой она вышла из зала, провожаемая Стивенсом, приглушенными голосами и взглядами всех мужчин.

— Она сказала тебе, что уезжает в Англию? — спросил Стелиос, когда они с Космасом спускались по лестнице. — Стивене женится на ней, у них давняя связь.

— Так вот оно что! Значит, его интерес к Кацотакису личного свойства?

— Не хочешь ли еще один сюрприз? Обрати внимание на того, кто входит…

Мужчина в штатском, появившийся в дверях, почти бегом поднялся по лестнице, и Космас на секунду увидел его профиль, а потом толстую, красную шею.

— Уж так и быть, помогу тебе. Помнишь таинственных снабженцев Мила на Астрасе?

— Костас?!

— И Димитрос тоже здесь… Одним словом, они свили тут настоящее осиное гнездо, и я хочу поскорей унести ноги. Завтра будут оформлены мои новые бумаги, Послезавтра вместе с зарубежными журналистами пойдем к премьер-министру… Звони…

— Непременно. На днях открытие клуба в Кипсели, Пойдешь?

— Созвонимся…

Космас не успел сдержать свое обещание. В тот же вечер с группой афинских корреспондентов он уехал в Пелопоннес. За несколько минут до отъезда Космас позвонил Стелиосу.

— Скоро вернусь, и тогда непременно сходим на вечер!

— Хорошо! Буду ждать! — добродушно согласился Стелиос. — Счастливого пути!

Поездка по разоренному Пелопоннесу затянулась сверх планов и ожиданий. Дороги были разворочены, трофейные машины застревали, вынуждая пассажиров высаживаться и вытаскивать их из грязи или подталкивать на трудном подъеме. Стоял ноябрь, шли неумолимые дожди, и каждый второй мост оказывался взорванным. Первой ехала машина с единственной мигающей фарой по прозвищу «Полифем», за «Полифемом» тащился «Эдип» — безглазый тиран с разболтанными колесами. Дважды — в Коринфе и на головокружительном спуске в Аркадии — они налетали на грузовик. В темноте не разобрали, отчего произошло столкновение и почему они уцелели. «Третьего не миновать!» — сказал про себя каждый и всю дорогу ждал аварии.