Космас не забыл тот вечер, когда в типографии впервые появился Спирос. Тот не скрывал своего восхищения: как опытный хозяин, и похвалил, и пожурил, и помог советом.

Сейчас оба ветерана сидят рядом за столиком. Глядя на их седые головы, склоненные над брошюрой, Космас пытается понять, почему эти люди одной судьбы и одной цели так по-разному вошли в его жизнь и в его душу. В чем они расходятся и кому бы из них он отдал предпочтение?

Спирос и Ставрос сидели рядом над текстом брошюры. В подвале было тихо, слышался только шорох разрезаемой бумаги.

Неожиданно раздался голос Ставроса:

— Это слишком уж в лоб!

Спирос положил бумаги на столик и склонился к плечу товарища.

Эта брошюра, как видно, была самым важным заданием из всех, какие получала нелегальная типография. До сих пор к работе еще ни разу не привлекались новые люди. А тут появился профессор. Дважды они со Спиросом запирались в подвале и спорили всю ночь напролет. Время от времени профессор кричал тоненьким голоском, долетавшим в комнаты, и тогда они стучали им: шум могли услышать снаружи.

Сейчас Ставрос и Спирос не повышали голоса, они разговаривали тихо, не горячась, но судя по их тону, речь шла о вещах серьезных. Дискуссия длилась довольно долго, и Космас не все понял. Так, например, он не понял, что показалось Ставросу «лобовым». Спирос склонился к плечу товарища и, рассмеявшись, сказал:

— Что же здесь лобового? Это положение устава, изложенное несколько упрощенно.

Но Ставроса, по-видимому, это объяснение не убедило. Все тем же тоном, словно не расслышав слов Спироса, он проговорил:

— Вот за такие фразы цепляются наши противники и трезвонят во все колокола, будто мы ведем классовую, борьбу.

Спирос не соглашался. Противники все равно будут цепляться, как бы ни были сформулированы цели борьбы. А такая формулировка ясно излагает суть дела: ЭАМ не прекратит борьбы, пока народ не получит свои суверенные права. И дело теперь не в том, что скажет кто бы то ни было, а в том, насколько ясно определены цель борьбы, ее условия и расстановка сил.

— Если не можешь преодолеть опасности, постарайся избежать ее, — ответил Ставрос.

— Я-то ее избегаю, — засмеялся Спирос, — да вот станет ли она меня избегать?

— Так, значит, признать столкновение неизбежным? — иронически усмехнулся Ставрос.

Спирос ответил ему не сразу. Он снова сел за столик и несколько минут помолчал.

— Ты знаешь мою точку зрения на этот вопрос, Ставрос, — сказал он немного погодя. — Если мы будем считать столкновение, о котором ты толкуешь, неизбежным и приготовимся дать отпор, то это поможет нам избежать его. Но если мы недооценим опасность…

Ставрос засмеялся. Первый раз за весь вечер Космас услышал его смех.

— Ты рассуждаешь сейчас как древний римлянин, — сказал он Спиросу. — Если хочешь мира, готовься к войне… Но мы ни в коем случае не должны допустить столкновения. Ведь ЭАМ заявляет во всех своих документах; сейчас мы ведем национальную борьбу. ЭАМ — это войско союзников, поставившее своей целью разгром фашизма. ЭАМ борется за объединение всех патриотов, за то, чтобы очистить греческую землю от последнего захватчика. Этому мы должны подчинить все свои политические стремления, ради этого мы жертвуем всем. Сначала мы прогоним захватчиков, и тогда сам народ свободно изберет способ управления страной.

Спирос молча слушал его, одобрительно кивая головой, но едва Ставрос кончил, он задал вопрос:

— Хорошо, но где гарантии свободного выбора?

— Народ. Народ, многому научившийся в тяжелых испытаниях. Народ, научившийся отличать черное от белого, народ, в тяжкий час страдания познавший своих друзей и врагов. Кто поднял его в минуту бедствия? Кто повел его на борьбу за жизнь и свободу? Никто уже не в силах обмануть его. ЭАМ стал душой народа, и народ пошел за ним, потому что принял его программу, — говорил Ставрос. — И это не пустые слова. Не должно быть ни малейшего расхождения между тем, что мы говорим, и тем, что делаем. Мы не политиканы, а политики…

— Политики, имеющие дело с политиканами! — прервал его Спирос.

— Старые партии обанкротились. Они разоблачили себя в глазах народа и тем самым вырыли себе могилу.

— Да, — засмеялся Спирос. — Но если кто-нибудь протянет им руку, они вылезут оттуда.

Тогда Ставрос наклонился и взял его за локоть.

— Пока им протянут руку, Спирос, они будут уже погребены. Народ, который они предали, раскусил их и больше за ними не пойдет.

На этом закончилась в тот вечер их беседа.

В ту ночь, когда они закончили работу над брошюрой, неожиданно явился Спирос. Он приехал с последним автобусом и, запыхавшись, вбежал в дом — комендантский час давно наступил.

— Рано спать, рано! — сказал Спирос, снимая пальто. — Вы тут только и делаете, что спите. Сегодня вам придется сделать исключение.

В нескольких словах он объяснил суть дела: завтра ЭАМ организует большую демонстрацию, цель — срыв принудительной мобилизации, которую уже давно готовили немцы.

— Это будет не обычная демонстрация, — говорил Спирос. — Мы дадим настоящий бой. От завтрашнего дня зависит слишком многое. Немцы уже приготовили приказ о мобилизации, и для нас это вопрос жизни и смерти. Организация получила сведения, что правительство предателей подписало приказ и отослало его для опубликования в правительственную газету… Стало быть, друзья мои, нам придется сегодня бодрствовать. Выходной переносится на завтра, когда мы все как один пойдем засвидетельствовать свое почтение Логофетопулосу{[59]}, а потом выпустим чрезвычайный номер «Свободы».

Спирос сел за свой столик, Бабушка и Янна начали набирать тексты, которые он принес с собой. В подвале закипела работа. Прежде чем печатать, Космас прочитал прокламации.

Спирос уже приготовил маленькие листовки, На одной из них Космас увидел стихи Паламасаз

На другой были стихи Ригаса:

На остальных листовках — короткие лозунги:

Ночь пролетела быстро. Только на рассвете они закончили печатать и стали упаковывать прокламации. Получилось четыре больших пакета. По одному на каждого.

Первым, когда соседи еще спали, вышел Спирос. Чуть позже ушла бабушка.

Было часов девять, когда Космас и Янна доехали на автобусе до улицы Академии. Они занесли пакеты в кафе к Георгису и спустились к площади Омонии. Космас думал, что в городе уже начались волнения, и был разочарован, когда увидел обычную будничную картину.

— Не торопись, — говорила Янна, — через полчаса все придет в движение. Пойдем-ка лучше на площадь Канингоса.

На площади Канингоса было спокойно. Но ровно в десять сюда со всех улиц стали стекаться группы демонстрантов. В несколько минут они заполнили всю площадь. Неподалеку от Космаса над толпой поднялся человек в крашеном солдатском кителе и начал речь: