Мнение маленького городка о мастере Павле менялось не раз. Сначала оценили его мастерство. Его называли хорошим и честным тружеником. Потом наступил период «масонства» — период всеобщего молчаливого осуждения. После случая на пожаре наступила очередная перемена: встречные на улице пожимали Павлу руку, а госпожа Аврокоми молилась, чтобы недоразумение было окончательно забыто.

Но затем последовал новый спад. Вслед за пожарами пришла другая беда — забастовки. Начались они с гимназии. Никогда еще городок не знал таких волнений. Гимназисты не явились на занятия, возле здания выставили патрули; произошли столкновения с преподавателями и жандармерией. Потом забастовали рабочие фабрики льда, железнодорожные грузчики и служащие электростанции. В воскресный день крестьяне окрестных деревень устроили митинг перед зданиями мэрии и крестьянского банка. Они требовали повышения цен на изюм, аннулирования некоторых старых долгов, предоставления ссуд.

Город кипел. Не дремали и блюстители порядка. Они арестовали тридцать гимназистов, нескольких рабочих, членов профсоюза и кооперативных деятелей. Собирались арестовать и мастера Павла. Но дома была только Янна.

Около месяца Янна жила одна. Потом за ней приехала женщина в черном. Она сказала, что приходится Янне теткой, сестрой ее матери.

Мастер Павел исчез, но в городке о нем не забыли. Помнил его и Космас. Однажды ему довелось услышать выступление мастера в аптеке Птолемея. Мастер говорил медленно и тихо, он не играл голосом и не владел секретами жестикуляции, как его противник адвокат Кайопулос. Адвокат служил в юридической конторе члена парламента Трихилиса, и говорили, что он вскоре выставит свою кандидатуру на парламентских выборах. Кайопулос смеялся, отпускал каламбуры, негодовал, и его лицо краснело от напряжения. Мастер же был невозмутим и стоял на своем. Из его слов выходило, что все — правительство и парламент, компании и банки, а также государственные учреждения — грабят и обирают крестьян.

Кайопулос обвинил мастера в том, что он и его партия не верят в бога.

— Наоборот, — сказал мастер, — мы хотим устроить рай на земле. А если он есть и на небе, тем лучше.

— Да, но вы хотите создать земной рай огнем и мечом.

— Никто больше нас не ненавидит насилие и кровопролитие! — сказал мастер. — Когда мы создадим общество, о котором мечтаем, наука, возможно, найдет средство, чтобы человек рождался без мучений и крови. Но пока это средство нам не известно. Так же и новое общество не может родиться без боли и крови.

— Зло, которое вы приносите, перевешивает блага, которые вы обещаете, — проговорил Кайопулос, поднимая палец. — Пролито столько материнских слез, что в них потонет ваша преступная философия.

— Было бы лучше, если бы вы дословно процитировали Паламаса{[44]}.

— А, значит, мы почитываем и Паламаса?

— Читаем.

— Гм… — только и нашел что сказать Кайопулос.

— Вот вы заявили, что мы собираемся учредить рай войной и насилием. Мы не выдумываем законы развития.

Они существуют и действуют, не спрашивая нашего согласия. Об этом знал Паламас, когда писал, что государство идет вперед путем насилия и войн. Но кто в этом виноват? Виноват ли новый, рождающийся мир или старый, умирающий? Судите сами. Читайте Паламаса, пусть только одного Паламаса, но до конца. И не забывайте его стихов о том, как возникло поколение счастливых.

Космас не читал о поколении счастливых и не знал тех строк, в которых поэт с высоты своего гения предрекал человечеству тернистый путь, прежде чем оно придет к счастью.

После этой дискуссии Космас снова засел за старые книги. Они открыли ему новые миры, обрушили на него, шквал новых мыслей и идей.

Нет! Он не закончил еще эту страницу своей жизни. Ставить точку было рано.

Облавы на англичан продолжались. Бежало двенадцать человек. Троих немцы схватили во время обысков. Тех, кто предоставил им убежище, повесили. Дней через десять одного из беглецов нашли на улице мертвым.

Однажды Космас возвращался из театра. Час был поздний, улица Эврипида уже опустела. Со стороны площади Кумундуроса появился патруль.

Когда Космас подошел к подъезду, за его спиной послышались быстрые шаги и тяжелое дыхание. Было темно. Обернувшись, он с трудом различил фигуру остановившегося рядом человека.

Неизвестный сказал по-гречески: «Спаси меня!» — и акцент сразу же выдал в нем англичанина.

Топот патрульных приближался.

Космас открыл дверь, и незнакомец прошел первым.

— Молчи! — сказал Космас и взял незнакомца за руку. — Quiet, follow me! (Молчи. Иди за мной!)

Внезапно на верхней ступеньке показался свет.

— Джери! — раздался голос Кацотакиса. — Это я, господин Андреас, Космас.

— Который час, Космас?

— Около двенадцати.

Из комнат донесся приглушенный голос госпожи Георгии. Медленные шаги Кацотакиса затихли, вместе с ним скрылся огонек.

Ступая на цыпочках и держа англичанина за руку, Космас прошел по коридору, поднялся по железной лестнице и вошел к себе. Хотя с улицы заглянуть к нему в окно было невозможно, он все же задвинул ставни и только после этого зажег свет. Гость был высокий белокурый мужчина, заросший бородой. Одежда висела на нем клочьями. Шея была покрыта синяками и царапинами. Из уха сочилась кровь. Она запеклась на рыжеватой бороде и шее.

— Ты англичанин? — спросил Космас и повторил свой вопрос по-английски: — Are jou English?

Гость не ответил и в свою очередь спросил:

— Do you speak English well? (Вы хорошо говорите по-английски?)

— I don't speak well, but I can get by. Who are you? (He так уж хорошо, но объясняться могу. Кто вы?)

Неизвестный сел на стул.

— Послушай, — сказал он по-гречески, — я ничего не скажу. Знай только, что я англичанин. Ничего другого я тебе сказать не могу. В твоей власти спасти меня или выдать немцам.

Он говорил по-гречески почти без ошибок, но по произношению сразу можно было угадать, что он иностранец.

— Ты знаешь, чем я рискую, укрывая тебя? — спросил Космас.

— Знаю. Ты рискуешь больше, чем я. Можешь поступить как хочешь.

Англичанин умылся, поел и пристроился на диване. Космас укрыл его своим одеялом. Сам он лег на кровать и набросил на себя пальто, но всю ночь не мог сомкнуть глаз. Англичанин храпел во сне.

Что с ним делать? Где спрятать понадежнее? Космас перебрал одного за другим всех своих знакомых, но так и не нашел никого, кто мог бы ему помочь. Думал Космас и об опасности, которая теперь ему угрожает. Но ни на секунду ему не пришло в голову, что он может избежать этой опасности, выдав англичанина.

Бегство пленных англичан положило начало тайной войне между жителями города и немцами. Немцы грозили покарать смертью каждого, кто примет хотя бы малейшее участие в укрывательстве. Троих уже повесили. Их трупы четыре дня висели на фонарных столбах в самом центре города. Немцы устраивали облавы, наводнили улицы шпионами, сеяли панику. Но прошел месяц со дня побега, а из двенадцати беглецов поймали только троих.

Держать англичанина у себя Космас долго не мог. Он боялся Кацотакисов и особенно Джери, которого старался по возможности избегать. На днях Джери заходил к нему вместе с Зойопулосом. Они стучали в дверь, но Космас не открыл им.

Англичанин еще спал. Космас подошел и потряс его за плечо. Тот испуганно вздрогнул.

— Послушай! — сказал Космас и присел на краешек дивана. — Мне нужно идти на работу, я зайду в обед, и мы поговорим. А пока я тебя запру. Ты не боишься?

— Мне ничего другого не остается, — сказал англичанин недоверчиво. — Я в твоих руках, можешь поступать, как тебе заблагорассудится.

Космас показал ему, где лежат бритвенные принадлежности, вынул пару ботинок, брюки, рубашку. Англичанин был с ним одного роста, может быть, чуть повыше.

— Если услышишь, что кто-то открывает дверь ключом, спрячься в шкаф и замри.