— Что за превращение? Неужели новое путешествие?
— Путешествие. Но пока близкое — по району. С сегодняшнего дня я работаю в обкоме, а наш секретарь говорит, что женщины должны носить то, что им к лицу.
— Кто у вас секретарь?
— Вот он — собственной персоной.
Космас оглянулся и прямо над собой увидел потный от жары, красный, словно мак, нос Лиаса.
— Ну и ну! — хохотал Лиас. — Неужели ты сумел меня забыть? Я польщен!
* * *
Их поместили на окраине деревни. Космас сел писать отчет, а Янна убежала в свой обком и вернулась вечером. Она увидала на полу горы исписанной и изорванной бумаги.
— Я дам тебе один совет, — подсела она к Космасу. — Я помню, ты лучше всех в школе писал сочинения, но теперь этого мастерства не нужно. Пиши как можно сдержаннее, суше и, где можно, вместо слов ставь цифры. А теперь пошли ужинать.
— Не пойду, Янна, не могу. Я не заработал сегодня свой кусок хлеба. Накажу себя сам и посижу голодным.
Янна ушла одна и вскоре вернулась с котелком чая, ломтем хлеба и куском твердой, как камень, колбасы.
— Я еще яичницу тебе поджарю! — объявила Янна. — Это надбавка выздоравливающим.
Космас отложил бумаги в сторону и стал наблюдать за Янной в роли хозяйки. Впервые они садились ужинать по-семейному. Со свойственной ей ловкостью и быстротой Янна разожгла огонь и принесла со двора два камня.
— Вместо таганка, — объяснила она Космасу и установила камни на огне — один напротив другого.
— А что у нас будет вместо сковороды?
— Сковорода!
Янна снова выбежала во двор и тут же появилась с черной, закопченной сковородой.
— Соседка предлагала мне даже масло, но я отказалась.
— А на чем будешь жарить яичницу?
— На жире от колбасы. Возьми кувшин и сходи за водой. Когда вернешься, все будет готово. Помнишь, где родник?
Когда Космас пришел, на ветхом ящике, служившем ему письменным столом, стоял готовый ужин. Вместо скатерти — английские прокламации, а на них тарелка с яичницей и колбасой, хлеб и котелок с чаем.
— До чего аппетитно! Хорошо, что нет вилок! Будем есть руками, а потом облизывать пальчики!
— Вилка есть, — сказала Янна и села рядом.
Во дворе послышались торопливые шаги. Женский голос позвал Янну.
— Опоздала! — вскрикнула Янна. — У нас сейчас собрание. Я побежала.
— Съешь хоть что-нибудь…
— Вот только чаю глотну…
Она поднесла к губам котелок и сделала два-три глотка.
— Возьми с собой!..
Пока Космас пытался ухватить большой кусок горячей колбасы, Янны уже и след простыл.
«Вот и начинается семейная жизнь», — с улыбкой подумал Космас.
В интендантстве Космасу дали самодельную лампу — консервную банку с ватным фитилем и жиром на донышке.
— На три дня! — предупредил интендант.
При мягком свете лампы, памятуя совет Янны, Космас успешно, трудился над отчетом. Янна вернулась за полночь.
— Завтра уезжаю! Рано утром…
— Уже? Куда?
— По окрестным деревням. Скоро вернусь, надеюсь, застану тебя…
Он еле различал ее в полумраке комнаты. Раньше, в грубой военной форме, Янна казалась ему взрослее и полнее; теперь, переодевшись в платье, она как-то сразу похудела. Она стояла перед ним, тоненькая, хрупкая и очень утомленная. Густые черные волосы подчеркивали бледность ее лица. Редко, очень редко он видел Янну такой, как теперь, — слабой и беззащитной девочкой, и в эти минуты она была ему до боли близкой и родной. В эти минуты Космас ощущал, что его чувство к ней безмерно нежное и чистое, как к сестренке или очень верному другу.
— Спать! Немедленно спать! — сказал Космас и стал собирать бумаги. — Когда тебе нужно вставать?
— Выезжаем на рассвете!
Он первым подал пример и сделал вид, что уснул. Янна положила ладонь ему на лоб.
— Не уедешь без меня?
— А ты можешь завтра не поехать?.. Вот то-то и оно! Я тоже, если скажут, поеду. А сейчас спи. Война скоро кончится, и мы будем ждать друг друга где угодно и сколько угодно…
Янна стала укладываться поудобнее. Кровать была деревянной, и вместо матраца они подстелили какое-то пальто с жестким, словно иголки, ворсом.
— Чем занимается сейчас твой отец? — вдруг спросил Космас.
— Сооружает, наверно, новые платформы, — тихо рассмеялась Янна. — Ты знаешь, какой он упрямый… Считает, что каирское правительство хитрая ловушка, что условия нам предлагают кабальные и соглашаться на них мы не имеем права. Одним словом, он говорит, что нужно отстаивать ПЕЕА. Только на этот раз он, к сожалению, неправ…
— Почему ты так думаешь?
— Все против него…
— Так не судят…
Янна резко повернулась.
— Давай не будем об этом. Есть люди, которые знают лучше нас…
Он поймал ее руку, мягкую и теплую. Их пальцы сплелись, и Космас мгновенно забыл, что Янна устала и завтра ей рано вставать. Янна отняла у него руку, но он снова нашел ее.
Вдруг в комнате раздался странный треск, похожий на скрип двери или шипение жира на раскаленной сковороде.
— Что это?
— Твоя лампа! — засмеялась Янна. — Встань, погаси ее…
Жир в лампе кончился, догорал высохший фитиль.
— А ведь мне дали ее на три дня! — схватился за голову Космас.
— Гаси же, гаси!.. Ох, как пахнет! — Янна сморщилась и закрыла лицо ладонями.
Потушить фитиль оказалось не просто, Космас гасил его пальцами — сантиметр за сантиметром. В комнате стоял запах прогорклого жира.
VI
Янна уехала на рассвете. Не поднимая головы, Космас работал целый день и целый вечер. На следующее утро он явился в штаб с готовым отчетом. Дядя Мицос перелистал первые страницы и остался доволен.
— Хорошо! Очень хорошо! Мне нравится твой деловой стиль, конкретно — имена, цифры. А то знаешь как бывает? Просишь отчет, а тебе принесут стихи или поэму в прозе, и что с ней прикажешь делать? Морока, да и только! Потом решишь отдохнуть, мозги проветрить, открываешь поэму и читаешь — отчет! Я давний друг поэзии, но в последнее время с горечью замечаю, что таких поэм все больше и больше, растут, словно грибы после дождя…
Из штаба Космас направился в редакцию «Астраса», Бубукис прислал ему записку и просил заглянуть. За длинным столом посередине комнаты сидели, склонившись над бумагами, шесть редакторов. Над столом висела электрическая лампочка, и свет ее падал на лысину восседавшего в центре Бубукиса.
— О! — с артистической выразительностью воскликнул Бубукис и вскочил с места. — «Астрас» с почтением приветствует одного из своих основателей!
Он познакомил Космаса со своими коллегами. Все, кроме Элефтерии, были новыми здесь людьми. Элефтерия сидела по правую руку Бубукиса.
— Садись сюда! — пригласил его на свое место Бубукис.
Но Космас сел на скамейку.
— Ты меня не обхаживай, давай напрямик. Чем я обязан такому приему?
— Да ты сам, наверное, догадался, — улыбнулся Бубукис. — Завтра мы всей редакцией думаем пойти к командованию и затребовать тебя к нам. Что скажешь?
— Согласен. Вы спасете меня от худшего варианта. Чует мое сердце, что меня хотят послать…
— На виселицу! — убежденно сказал один из редакторов, самый высокий, фельетонист с псевдонимом Анаксимандр.
— Хуже! К англичанам!
Поднялась веселая суматоха, и самым шумным оказался Анаксимандр. Он размахивал длинными руками, его тонкие, нервные пальцы постукивали по столу, по стулу, по скамье и стенам. Анаксимандр воинственно заявил, что завтра утром пойдет к генералу, которому нравятся его фельетоны, и не оставит там камня на камне, если редакции откажут в ее просьбе…
В разгар их оживленной беседы заскрипела дверь в глубине комнаты. Не успела она открыться, как редакторы дружно умолкли и, словно по приказу, склонились над бумагами. Космас поразился: они вели себя, как набедокурившие школьники.
Дверь между тем отворилась. Быстрым, неслышным шагом к столу подошел мужчина лет тридцати с вьющимися черными волосами, весь перепачканный типографской краской. Он заглянул в бумаги и, убедившись, что верстка не готова, стал сердито ругаться:
