— Есть у вас совесть или нет? Сколько можно чесать языками? Вы болтаете, а нам за вас расплачиваться?

Он грозно оглядел редакторов и, еще больше рассерженный их молчанием, резко повернулся и направился к двери.

— Все! Терпения больше нет! Мы уходим!

Бубукис бросился ему наперерез.

— Мы больше не будем! Ты прав, Прометей…

— Что? Прав? Уходим — и точка!

Прометей рвал и метал, и Космас восхитился смелостью Бубукиса, который неустрашимо закрыл дверцу своим телом.

— Да пойми ты нас хоть сегодня! Пришел Космас, ну, мы и сказали на два слова больше положенного…

Услышав о Космасе, Прометей неожиданно смягчился.

— Это ты Космас? — спросил он и подошел поближе.

Бубукис поспешил их представить:

— Прометей, заведующий нашей типографией.

— Очень рад! — протянул ему руку Космас.

— Дай я тебя расцелую! — И как был, весь в типографской краске и бензине, Прометей обнял и трижды поцеловал Космаса. — Ты меня, конечно, не знаешь, мы так и не встретились. Ведь это меня собирались направить к вам в типографию, но я, как назло, заболел, и послали подлеца Сарантоса… Янна твоя хорошо меня знает, мы вместе работали с ней и с бабушкой Агнулой. Помнишь бабушку Агнулу?

Теперь и Космас был рад знакомству с Прометеем, но больше всех радовался Бубукис, а вместе с ним и другие редакторы. Они облегченно вздохнули и, отложив бумаги, закурили.

— Покажи Космасу нашу типографию, — посоветовал Бубукис.

— Ну конечно! Пойдем, пойдем!..

Прометей пропустил Космаса вперед, а сам обернулся к редакторам и предупредил, что через десять минут вернется. По дороге он объяснил Космасу причину своего грозного поведения:

— Если на них не поворчать, газета не выйдет в срок. Соберутся ночью, точно лунатики, и как пойдут работать языками! Они, видишь ли, беседуют, а мы сидим и ждем… Вечное противоречие между умственным и физическим трудом! — засмеялся Прометей. — Синьор Бубукис и этот верзила Анаксимандр и в ус себе не дуют… Сидят, беседуют, улыбаются… Чем не жизнь?

Они пересекли двор и вошли в типографию. Космасу почудилось, будто он снова спустился в свой потайной подвал. Правда, здесь было гораздо просторнее. Кассы не лепились к стене, а вольготно стояли посередине на свежесрубленном столе. Освещение — электрические лампочки. На скамейке — только что отпечатанная страница. В углу — пресс, побольше, чем у них в Афинах, но тоже ручной. Все вокруг напоминало афинский подвал, может быть, потому, что все типографии похожи одна на другую, как похожи друг на друга типографские рабочие. В типографии их было семеро, и когда Прометей представил им гостя. Они побросали работу и собрались вокруг — веселые, улыбающиеся под черными масками.

— Садитесь! Давайте покурим! — предложил Прометей.

— Тогда уж и кофейку сварим! — поддержал его самый старший из рабочих, почти старик.

Им давали повышенный паек, регулярно снабжали сигаретами, а иногда и кофе. Но все они рвались в действующую часть, хотели вкусить настоящей партизанской жизни. Что за жизнь в типографии? Все двадцать четыре часа за кассой, одно и то же, надоело! Без солнца, без ружья, никакой тебе радости! Радость, правда, была, они вкушали ее, когда ловили в редакторских рукописях ошибки, пусть маленькие, пусть орфографические. И ликовали. Это было лучшее развлечение и своего рода мщение редакторам за многочисленные поправки в верстке…

Кофе сварили и погасили электричество, чтобы даром не расходовать энергию. При свете свечи беседа стала еще более задушевной. Прометей окончательно раздобрился и сказал, что редакторы хорошие ребята, хотя и нуждаются в надзоре. Когда они с Космасом вернулись в редакцию и верстка оказалась еще не выверенной, Прометей не проронил ни одного бранного слова, сел на скамейку и продолжал разговор с Космасом.

— Мы спасены! — крикнул Бубукис, когда Прометей забрал верстку и ушел. — Я уверен, что присутствие Космаса поможет нам урегулировать отношения с Прометеем!

— Господи! Только бы рассвело поскорее! — подхватил Анаксимандр, еще не утративший боевого пыла. Слушая их, Космас всерьез начал верить, что на этот раз сумеет отвертеться от безрадостной повинности в английской миссии.

Утром его вызвали к генералу.

На втором этаже дома, где расположилось командование, обстановка мало чем отличалась от старой избы на Астрасе. Две смежные комнаты, которые занимали генерал и Ставрос, служили им и спальней, и кабинетом.

— Вот и Космас! — По тяжелому голосу Ставроса Космас догадался, что едва ли выйдет отсюда с хорошим настроением.

— Садись! Где-то тут у нас была еще одна табуретка! — пригласил генерал. — Ты у нас теперь вроде Гомера, за которого борются семь городов. Лиас прочит тебя на работу с молодежью. Дядя Мицос готов оставить у себя при штабе. А что нам прикажешь делать?

— Послушай, — сказал Ставрос, — не позднее завтрашнего дня ты должен явиться в английскую миссию. Дело очень серьезное, и поручение командования…

Теперь Космас будет при миссии не переводчиком, а представителем командования дивизии, в одном ранге с Милом. Космас будет равноправным и независимым. Он займет отдельный дом с телефоном для связи с дивизией и возьмет с собой двух связных и ординарца, который будет выполнять и обязанности повара. Космас должен держаться с достоинством офицера греческой армии, но вместе с тем сохранять с миссией самые дружеские отношения, отношения союзников.

— Избегай малейших столкновений и противоречий, — напутствовал его Ставрос. — Любой пустяк может спровоцировать конфликт. Ни одного прецедента, который мог бы очернить нас в глазах союзников. Когда ты выезжаешь?

— Сегодня!

— Сегодня не успеешь! — сказал генерал. — Загляни в интендантство, уладь там все продовольственные и прочие материальные вопросы, подбери связных и ординарца. И в добрый путь!.. Погоди… Передай там от меня привет старику коменданту…

Космас уехал на другое утро: Янне он написал, куда его посылают, и просил позвонить.

Остановился Космас у своего старого друга, деда Александриса. Дед принял его с радостью и, как комендант, устроил в соседнем доме связного и повара.

— Как вы тут с англичанами живете? — спросил Космас.

Старик с презрительной гримасой пошевелил усами, и нахмурился.

— Черт знает, кто они такие и чего им нужно. Вроде люди как люди, а душа на них не радуется. Навезли в нашу деревню девок, тех самых, сам знаешь… Только баб наших пугают… Может, перевезете их отсюда подальше? Или там шибко порохом пахнет?..

Если бы два-три месяца спустя, когда Космас окончательно распрощался со стариком, с миссией и с вершинами Астраса, его попросили рассказать о жизни англичан, он сказал бы приблизительно то же, что в первый день услышал от деда. В двух словах старик дал ему полный отчет о деятельности капитана Мила и его людей летом 1944 года, о той стороне деятельности, которая была доступна его глазу. Потому что существовала и другая сторона, о которой он не мог догадаться. Но, может быть, дед Александрис с его практическим и трезвым восприятием жизни замечал и понимал гораздо больше, чем казалось Космасу? Может быть. Позднее, когда шел уже сорок пятый год, Космас вдруг припомнил один из своих разговоров с этим малограмотным крестьянином. Они сидели во дворе на теплой завалинке и жевали хлеб. Дед сказал:

— Знаешь, о чем я думаю, когда вижу на своей улице этих беспортошных? Я вспоминаю своего покойного отца, мудрый был старик. Бывало, говорил: «Мети, сын мой, паутину из дома своего, пока она тебя не вымела…»

Персонал английской миссии — англичане, греки и итальянцы — жил припеваючи. Они ни в чем не нуждались, и прав был Стелиос, когда сказал, что им не хватает только бассейна — искупаться в жаркий день.

Раз в месяц с самолетов им сбрасывали тюки и ящики с продовольствием и напитками. Склады трещали от запасов. Кладовщиком был тот самый ефрейтор, которому пришла в голову остроумная идея насчет пакета со взрывчаткой. Однако распределением продовольствия ведал не он, а сержант Вилли. Вилли правил обслуживающим персоналом и производил натуральный обмен с населением. Обслуживающий персонал составляли несколько гречанок, два грека и два итальянца. Обязанности гречанок были многообразны — уборщицы, горничные и любовницы. Три девицы не прикасались ни к какой работе. Это были Мина, Дэзи и Марион. По сведениям Стелиоса, они перешли к англичанам от итальянцев. Итальянцы сдались в плен партизанам из ЭДЕС, и девушки остались без покровителей. Некоторое время они скитались по горам, пока наконец не подвернулись англичане. Теперь им жилось неплохо; хуже, чем у итальянцев, но все же недурно. И они благодарили судьбу, что не попали в руки эласитов. Они не сомневались, что там их ждала бы верная смерть. Двое греков, снабженные золотыми, парашютным шелком и пропусками, разъезжали по окрестным деревням, покупали кур, яйца, мед, масло, овощи и фрукты и отчитывались перед сержантом Вилли. Один из итальянцев был поваром, другой — лакеем, певцом, гармонистом, гитаристом и чуточку паяцем. Всех их Мил раздобыл в частях ЭДЕС.