— Но это нелепо, Аполлон, — робко возразил Иордану. — Как это может быть?

— Первые симптомы уже налицо. Мы, как попугаи, подражаем ЭАМ. Создаем подпольные организации по типу ЭАМ. У них мы взяли организационную схему: ЦК, конспирация, устав, программа — все как у них. Проводим мероприятия только для того, чтобы опередить их; заседаем, как они, пробуем работать, как они, и даже лозунги на стенах малюем, как они, только другой краской. Нам присущи все недостатки эпигонов. Впереди идут они, а не мы. Мы чувствуем, что они не только опережают нас, но и что они могут действовать независимо от нас, чего мы не можем сказать о себе. Сознавая все эти недостатки, мы стремимся к объединению национальных элементов, надеясь, что чаша весов в конце концов склонится на нашу сторону, на сторону здоровых сил нации. Я непоколебимо верю, что эта надежда имеет под собой реальную основу, но вместе с тем убежден, что тактика наша не только ошибочна, но и преступна.

Спилиадис запротестовал и стал требовать объяснений.

— Я уже все объяснил, — ответил Аполлон. — Но если хотите, я могу повторить. Основной наш изъян — несамостоятельность. Нашу деятельность нельзя назвать национальной, потому что она тоже всего-навсего антикоммунистическая. По существу, мы стремимся к объединению не национальных, а антикоммунистических сил. И тут мы не ставим никаких ограничений. Мы рады принять и буржуа, и крестьян, и полицейских, и даже немцев.

Кое-кто оглянулся на Спилиадиса, остальные не отрываясь слушали Аполлона.

— Но это неверно, — сказал Спилиадис. — Зачем вы так говорите, господин Доксатос?

— Я обращаюсь к господину Кацотакису. Я спрашиваю его: верно ли то, что я сказал?

Джери вскочил.

— Я дал клятву бороться с коммунизмом. У меня нет другого врага, кроме этого чудовища. Я абсолютно уверен, что немцы будут побеждены и сюда придут союзники. Но поражение немцев не станет нашей окончательной победой. Наша победа — в уничтожении коммунистов, конкретнее — греческих коммунистов. Поражение греческих коммунистов — наше дело, и мы должны с ним покончить. Коммунисты наступают, они проникли в глубь масс. Теперь мы заинтересованы в любом человеке, ненавидящем коммунистов. Нужно начать крестовый поход. В нем должны принять участие все, в том числе и немцы. И если они внесут хоть незначительный вклад в дело уничтожения греческих коммунистов, им простятся все грехи, совершенные в Европе.

Снова поднялся шум. Некоторые кричали, что Джери прав и в этих вопросах нет места колебаниям, нечего прятать голову под крыло. Кто мы такие? Буржуа! Кто наш враг? В первую очередь коммунисты. Если немцы потерпят поражение, а власть возьмут коммунисты, кто от этого выиграет?

Тем не менее Аполлон хотел защищать свою точку зрения.

Во-первых, он не может согласиться с господином Спилиадисом, который сводит всю проблему к усилению идеологической работы. Такими средствами коммунистов не одолеть. Идеологическим оружием с ними не справиться. Один простой пример: господин Спилиадис очень правильно сказал, что политическая программа коммунистов — это не случайный набор политических лозунгов, в ней квинтэссенция их философии и экономической теории. Это верно. А что мы можем противопоставить им? Какую философию и экономическую теорию мы можем выдвинуть в противовес?

— Повторяю, — продолжал Аполлон, — я не социолог и, возможно, ошибаюсь. Однако когда я попытался как-то разобраться в философии, которая, очевидно, должна более или менее отражать и мои взгляды, я обнаружил лишь хаос мнений, теорий и известных имен. То же самое и с экономической теорией: на каждого философа есть десять экономистов, которые явно не в ладу между собой. Что же мы можем противопоставить?

Что касается позиции господина Кацотакиса, то я уже объяснил, почему считаю ее неприемлемой. Такие методы борьбы не только не повредят коммунистам, а, напротив, пойдут им на пользу. Логическим исходом подобных методов явится банкротство национальных элементов в глазах масс, потому что коммунисты, конечно, не преминут раструбить о нашем сотрудничестве с немцами и тем самым сделать достоянием гласности наше так называемое предательство. Я говорю «так называемое», — пояснил Аполлон, — потому, что это сотрудничество никак нельзя назвать предательством. Оно не является нашей целью. Это лишь временный компромисс, на который мы идем в интересах нации. Однако я считаю его недопустимым как с точки зрения тактики, так и учитывая конечную цель нашей борьбы.

— Ваши аргументы очень убедительны, господин Доксатос, но что же вы нам предлагаете? Может быть, нам тоже нужно вступить в ЭАМ?

— Боже сохрани! Что вы говорите, господин Каравасилиу!

Все засмеялись.

— Я предпочитаю другой путь. Мы должны поднять знамя национальной борьбы, вступить на путь действия, а не противодействия, утверждения, а не отрицания. И никому не подражать. Наша борьба должна быть самостоятельной и прежде всего национальной. Наши враги — оккупанты, наши союзники — все греки, кроме коммунистов. С ними мы будем бороться как с антинациональными элементами не потому, что мы антикоммунисты, а потому, что они враги нации…

— Но они провозглашают те же национальные принципы!

— Нужно доказать, что это только притворство.

— Как доказать?

— Доказать, что мы лучше боремся за интересы нации, чем они.

— Каким образом?

И тут Аполлон повторил заветные слова — «боевые организации».

— Боевые организации развернут активную борьбу, в них войдут верные люди, подчиняющиеся железной дисциплине, руководить ими будут талантливые вожди. Мы больше не будем подражать нашим врагам, мы будем брать пример с наших предков и с лучших борцов.

Все были согласны с Аполлоном. Решили привлечь способных офицеров, внесли практические предложения о сборе оружия и боеприпасов, вспомнили о генеральном штабе Среднего Востока, передатчиках, парашютах, тайных аэродромах в сельской местности.

Наконец, когда все проблемы были решены, руководство призвало собравшихся к строжайшей дисциплине и сообщило, что с завтрашнего дня организация переходит к тактике боевых выступлений.

Отныне деятельность организации будет протекать под лозунгом «самостоятельность».

Первое выступление наметили на ближайшие дни в университете. Там коммунисты действуют очень активно, они выбросили национальные элементы из всех советов и комитетов. Студенческая организация очень слаба, ее необходимо укрепить.

Боевым выступлением будет руководить Аполлон.

Собрание закончилось, все разошлись. Боевая группа осталась разрабатывать план действий.

В провинции антикоммунистическая кампания велась уже давно.

Когда Космас старался уяснить себе, почему она никогда не вызывала его сочувствия, он вспоминал о своем однокласснике, который первым начал его обрабатывать. Возможно, немалую роль сыграла именно личная антипатия к этому парню… Но потом на смену ему пришли другие, и они опять-таки не сказали того, чего Космас ждал. Все они ополчились против врага, который не причинил ему никакого зла, и мирились с явным врагом, предавшим родину опустошению.

Однажды он нашел в своей парте подброшенную кем-то коммунистическую книгу, начал читать — и забыл все на свете. Первые же слова — «равенство», «социальная справедливость» — безраздельно захватили его. Но, не успев перевернуть страницы, он раз десять натолкнулся на слова «революция», «диктатура», «гражданская война». С благоговейным трепетом Космас устремлялся навстречу благородной и миролюбивой богине Равенства; но с той же силой он отшатывался, когда видел на потемневшем горизонте насилие и кровь. А любая война была для Космаса кровопролитием и всякая диктатура — насилием. Когда-то его покойный отец просил Марантиса позаботиться о сыне своего хорошего друга, коммунисте, которого угнали в ссылку. Марантис ответил: «Они безумцы и маньяки, хотят насильственно привести нас в рай, предварительно подвергнув пыткам в аду». Эта фраза глубоко запала в память Космаса. Вот именно: в светлый рай после того, как мы сгорим в огне черного ада. Цель велика и священна, но средства ужасны.