— Садись. Чего стоишь?

— Садись, — повторил за ним Зойопулос. — Мы ждем Джери. Он должен вот-вот появиться.

— Мы знаем и Джери? — спросил Калогерас.

— Лучшие друзья! — ответил Зойопулос. — Да садись же, Космас.

— Простите, мне нужно идти.

— Нет! — Зойопулос силой усадил Космаса на стул. — Никуда ты не пойдешь!

— Как так не пойдет? — сказал Калогерас. — А если его на углу ждет какой-нибудь коммунист?

— За Космаса я ручаюсь! Уж ты не сомневайся. Об этом и речи быть не может.

— Вот как? А я бы не поручился. — И он снова поднял взгляд на Космаса. — Пей, чего ждешь?

В дверях показался Джери.

— Эй, ребята! — крикнул он издалека. — Чем вы тут занимаетесь? Что вы тут делаете, бродяги?

Увидев Космаса, он шумно обрадовался:

— Где вы его поймали? Ненес, это ты его разыскал? Я же целую вечность тебя не видел, Космас!

— Это мы ему еще попомним! — сказал Зойопулос. — Но на сегодня забудем свои обиды.

— Тем более, — вставил Джери, — что он еще не очухался после позавчерашнего шока.

— Что за шок?

— Да разве я не рассказывал тебе про эту историю с евреями?

— Какие еще евреи? Пей.

Зойопулос наполнил стакан Джери. Тот схватил его и одним духом выпил все вино до капли. Тут снова заговорил Калогерас:

— Ты спрашиваешь, что стряслось? Приютили у себя жидов, а потом выдали их немцам, чтобы прикарманить еврейские денежки.

— Аргирис!

— Ну что?

— Неужели ты тоже этому веришь?..

Калогерас посмотрел на него.

— Джери, детка, — улыбнулся он, — сперва утри нос, а потом уже заправляй мне арапа.

— Ну-ну! — захохотал Зойопулос. — Куш хоть большой отхватил, Джери?

— Пятьсот золотых! — ответил Калогерас.

— И ты держишь это в секрете от нас? Стыд и позор!

— Да что вы, ребята… Космас, ну, хоть ты им объясни, расскажи, в чем дело.

— Ну что может рассказать Космас? — покачал головой Калогерас. — Он в это время малевал лозунги на стенах вместе со своими друзьями коммунистами.

— Нет, ты несносен, Аргирис! Для каждого у тебя найдется обвинение. А о себе ты нам, однако, не рассказываешь. Расскажи-ка лучше про свой вчерашний подвиг!

— Какой подвиг? — спросил Зойопулос. — Да вы что, в самом-то деле? Секреты от меня? Что ты там натворил, Аргирис?

Калогерас опорожнил свой стакан.

— Хм! Вся эта история — и смех, и слезы.

— Да что произошло?

— Шли мы вчера с Коскинасом-младшим, с Черным. Подвыпили малость и поглядывали, на ком бы отвести душу. Вдруг внизу, за площадью, видим, ребята, какую-то тень — человек бежит. «Хальт! — кричим. — Стрелять будем!» Не останавливается. Стреляет Черный — мимо! «Валяй, говорит, ты, Аргирис. Один раз — ты, другой — я». Стреляю — падает! С первой пули. «Идем, — говорит Коскинас, — посмотрим, в кого попал». Подходим к трупу, ребята, и что же видим?..

— Что?

— Коскинас наклоняется и говорит: «Эй, Аргирис, да это же моя сестра!»

— Чья сестра? — не понял Зойопулос.

— Черного, Коскинаса-младшего.

— Так… это и вправду была его сестра?

— Его, черт возьми!

— А потом?

— А потом закатились мы по соседству в гости к одному коммунисту, водителю трамвая, прирезали его самого, и его половину, и его паршивое отродье, двух сорванцов, которые не сегодня-завтра тоже стали бы малевать лозунги.

Наступило тягостное молчание. Калогерас налил себе вина.

— А ты так и не выпил, Космас, — сказал он. Космас все еще не мог прийти в себя.

— Ну, пей!

Винный перегар и запах табака ударили Космасу в лицо. Калогерас смотрел на него зверем. Дело начинало принимать дурной оборот.

— Да, я не сказал тебе, Аргирис, — вмешался Джери, — Космас у нас поэт. Так что для его чувствительной натуры…

— Поэт! — прорычал Калогерас с омерзением. — Если б все были поэтами, мир давно превратился бы в коммуну!

— Аргирис! Кореш! — окликнули Калогераса с углового столика, за которым сидели двое мужчин и развязные девицы. Калогерас недоуменно уставился на кричащего. — Эй, Аргирис! Я Гаруфалос!

Аргирис вкочил.

— Гаруфалос!

Они обнялись.

— Я ухожу! — сказал Космас, поднимаясь из-за столика.

— Не советую, Космас, — остановил его Зойопулос. — Он на тебя рассердился. И если он вернется и увидит, что ты ушел…

Космас молча пошел к двери. Джери побежал за ним, хватая его за рукав.

— Оставь меня, — сказал Космас. — Прошу тебя, оставь меня в покое…

Они шли по улице.

— Ну, Космас, ну с чего это ты вдруг?

— О чем ты спрашиваешь?!

Космас почти бежал, но Джери не отставал. У немецкого бара Джери схватил Космаса за руку.

— Ну, постой же минуточку, скверный мальчишка! Это недоразумение. И, ей-богу, мы должны его ликвидировать. Поговорим как мужчина с мужчиной… — Его покрытая пушком губа дрожала.

— Какие же мы мужчины?

— То есть как?

— Ты сам сказал — мальчишки.

— Ах ты плут этакий! Здорово меня поддел!

Он деланно захохотал, закружился на месте, держась за живот, чтобы «не лопнуть», и выкрикивал сквозь смех, что Космас плут, здорово его поддел и что он, Джери, это признает.

— Раз ты признаешь это, — сказал ему Космас, — ты должен еще признать, что этот громила Калогерас преступник и что…

— Да, Космас, золотце, но ты одного не принимаешь в расчет. Мы ведем войну. Сейчас даже поэты должны сражаться, и не стихом, а винтовкой. А эти… ну, эти типы… видишь ли… они неизбежное зло… Неизбежное потому, что существует другое, более страшное зло, с которым мы должны бороться, и еще…

Он пошевелил пальцами, как бы пытаясь поймать в вечернем воздухе нужное слово.

— Что это за другое зло, Джери?

— Мы ведем войну и на внешнем, и на внутреннем фронте…

— Не понимаю.

— Да ты послушай. Главное сейчас — внутренняя проблема. — Джери говорил медленно и значительно. — А раз так, то мы должны выбирать: или мы, или они!

— Кто мы и кто они?

— Ну, знаешь, мы — нация со всеми ее традициями, с ее многовековой историей. Как бы это получше выразить…

Он снова стал искать подходящее слово, но тут из бара его окликнули:

— Джери!

Это была Кити. В светлом демисезонном пальто, в шляпке и так сильно накрашенная, что Космас не сразу узнал ее.

— Ребята! Идите со мной, мой кавалер пьян в стельку.

В эту минуту на улицу вывалился ее спутник. Джери подбежал к нему с бурными приветствиями:

— О, Herr Major! Es freut mich Sie zu sehen! Esfreut mich sehr! (О, господин майор! Очень рад вас видеть. Очень рад!)

Майор очень удивился:

— Hm! Was sehe ich? Verschwörung? Verschwörung? (Ба, что я вижу? Заговор? Заговор?)

— Nein, nein! Ich bin hier zufällig. Und werm Sie Kiti nach Hause begleiten werden, ich wenn Sie nichts dagegen haben… (Нет, нет! Я оказался здесь случайно. И если вы собираетесь проводить Кити, то я, если вы не против…)

— Aber warum? Warum? Wollen wir zusammen fahren… Ich bitte Sie, nehmen Sie Platz (Но почему? Почему? Поедем вместе! Прошу вас, садитесь!)

Кити села в машину. Майор обошел кругом, чтобы сесть за руль.

— Садись, Космас, — сказал Джери.

— Ты смеешься!

— Садись, говорят тебе, это такой потешный тип! Много потеряешь, если не поедешь, — ведь это Эрих фон Штрохайм!

Кити выглянула из машины:

— Поторапливайтесь, ребята!

— Садись, Космас!

— Я не поеду.

— Да ты сам не знаешь, от чего отказываешься! Он влюблен по уши, и Кити делает с ним что угодно. Презанятный тип! Стоит поехать хотя бы из любопытства…

Джери открыл дверцу и вошел. В эту секунду «тип» включил мотор.

На следующее свидание Тенис опять не пришел. А меж тем эти дни были для Космаса очень тяжелыми.

Исидор распорядился, чтобы Мари замещала его в магазине. И она каждый день приходила туда. Сначала все избегали Анастасиса, и он, ощущая общее недоброжелательство, сделался кротким и лез из кожи, чтобы угодить Мари. Он понимал, что Мари в любой момент может выгнать его из магазина, и чувствовал себя как на раскаленных угольях. Отводил душу он по-прежнему на Манолакисе: ни на минуту не оставлял старика в покое, без устали подгонял и шпынял его.