— О каком фронте ты говоришь?

— О самом важном. О том, который решает все. Лондон и Каир не спасут положения. Главная задача — бороться за душу народа, не допустить, чтобы ее растлили. Если мы потерпим поражение в этом, все кончено и для каждого из нас, и для всей нации в целом. Если сам народ не встанет на борьбу за свою свободу, он погиб. Если, дорогой Космас…

Тенис мог говорить часами.

И Космас внимательно слушал этот сухой, суровый, фанатичный монолог. И позже, оставшись один, он продолжал думать об этом разговоре. И не мог не признать, что Тенис рассказал ему о таких вещах, о которых он если и задумывался, то понять их истинное значение так и не сумел.

На другой день было воскресенье. Утром Космас направился к Андрикосу, чтобы повидаться с Крисом. Англичанин согласился связаться с организациями ЭАМ.

Возвращаясь домой, Космас пошел через площадь Конституции. Площадь бурлила. Со всех улиц сюда стекались потоки людей. Из ворот дворца выходили отряды полиции и жандармерии. Космас на какое-то мгновение оказался в колонне демонстрантов, но тотчас же выбрался на тротуар. Из колонны, спускавшейся с улицы Стадиу, ему крикнули:

— Ну куда же ты? Вперед, давай вперед!

Нахлынувшая людская волна увлекла Космаса с собой. Рядом он увидел женщину с огромным плакатом в руке. Красные буквы гласили: «Мы не хотим умирать!», «Хлеб народу!» Сзади подходили и подходили все новые колонны демонстрантов. И все несли лозунги: «Долой правительство предателей!», «Мы требуем увеличения зарплаты!», «Да здравствует нация!»

Космас снова выбрался на тротуар. Асфальт был усыпан прокламациями. Космас поднял одну из них: «Если мы не будем бороться как герои, гунны и предатели уничтожат нашу страну, наш народ». Попадались и совсем маленькие листки: «В руках народа — спасение родины. Народные столовые! Увеличение хлебного пайка до 100 граммов. Ни зерна оккупантам и квислинговцам!»

Колоннам не было конца. Полицейские пытались разгонять их водой из шлангов. Дворец был оцеплен, стеной стояли бронемашины. Вдруг с бульвара Кифиссии показался отряд кавалерии. Он помчался галопом прямо на колонны. С другой стороны, с улицы Филэллинов, на демонстрантов двигались военные грузовики.

Люди заметались, послышались крики:

— Варвары? Кого бьете?

— Виселица и анафема предателям! Раздавались проклятия, крики и стоны. Всадники врезались в толпу и хлестали нагайками направо и налево. Бронемашины бороздили площадь во всех направлениях, сгоняли народ на тротуары. Толпа хлынула на ближайшие улицы. Площадь мгновенно опустела, остались только раненые. Одни пытались подняться, другие бежали, держась кто за голову, кто за бок. За ними гнались полицейские.

Но тут с улицы Гермеса на площадь начали вливаться новые колонны демонстрантов. Полицейские не смогли сдержать напор толпы и начали отступать. Почти одновременно подоспели колонны с других улиц, и площадь снова наполнилась народом. Неподалеку от Космаса женщины окружили кавалериста и пытались стащить его с коня. Кавалерист отбивался нагайкой, но его все же сбросили на землю. Сапоги всадника описали судорожную кривую в воздухе и тотчас же исчезли в толпе. В седло вскочил один из демонстрантов, в белой рубашке, с непокрытой головой. Он размахивал руками и что-то кричал, потом подхватил транспарант, ударил лошадь, и она понеслась. Всадник уже поравнялся с полицейскими, двое из них придержали лошадей и набросились на него с нагайками. Демонстрант с размаху обрушил свой плакат на голову полицейского; тот потерял равновесие и упал. Другой полицейский изо всех сил хлестнул демонстранта нагайкой. Тот попробовал ухватиться за гриву лошади, но лошадь помчалась вперед и сбросила его на мостовую.

Атмосфера накалялась. С улицы Гермеса донеслась песня. Космас слышал ее впервые. По всей вероятности, она была сложена недавно.

Над Университетской раздались первые выстрелы. Толпа дрогнула. Показались немецкие грузовики и танки. Появление танков внесло замешательство. Тогда от толпы отделилось несколько женщин. Они пошли прямо на танки. Снова раздались выстрелы. Демонстранты запели новую песню:

Из-за танков показались кавалеристы. Они скакали прямо на женщин. Демонстранты снова начали отступать. Неподалеку завыли сирены немецких грузовиков.

Космас вместе с группой молодежи оказался на улице Стадиу. Все улицы, выходящие на Университетскую, были перекрыты бронемашинами и оцеплены немцами. Оставался лишь один проход — через улицу Стадиу. Космас вслед за своими спутниками направился к зданию социального обеспечения. В ту минуту, когда он уже занес ногу на тротуар, какая-то девушка с флажком дернула его за руку:

— Сюда, товарищ!

Рядом с бешеной скоростью промчался немецкий грузовик.

Несколько студентов перепрыгнули через решетку во двор парламента.

— Эй, вы! — крикнула им девушка с флажком. — Повесьте плакат на решетку!

Подбежав к решетке, она вскарабкалась на нее. Студенты снова запели. Космас кинулся к ним, но не успел. Отряд полицейских оцепил ворота, и Крсмас вместе с другими демонстрантами повернул к памятнику Колокотрониса{[47]}. На шее бронзовой лошади висел плакат: «Огнем и мечом покараем предателей!»

Они вышли на Парламентскую. Рядом с Космасом шагала окровавленная женщина; одной рукой она держалась за лоб, другой прижимала к себе ребенка.

Кто-то обнял Космаса за плечи. Он обернулся.

— Космас, ты?

Тенис! Весь в крови, одежда порвана, лицо в синяках и ссадинах.

Космас кинулся к нему.

— Что я вижу?! — воскликнул Тенис. — Какая чувствительность! Не ожидал я от тебя, Космас, таких сантиментов…

— Почему, Тенис?

— Почему? Может ли так раскисать человек, который одной ногой здесь, а другой в Каире?

Тенис шутил, но в этой шутке была немалая доля иронии.

Людское море ревело, военный гимн чередовался с древними боевыми кличами. Вокруг памятника Старцу бушевала толпа. Космас не мог найти нужных слов. Он обнял и поцеловал Тениса.

Чей-то женский голос прорвался сквозь шум толпы:

— Тенис! Тенис!

Тенис поднял руку.

— Я здесь!

Космас оглянулся.

На тротуаре в пяти-шести метрах от них в красном платье, с плакатом в руке стояла Янна.

На магазин обрушилось несчастье. Утром туда явились два гестаповца и один грек из спецохранки, в штатском. Им нужен был Исидор.

Обычно Исидор приходил в магазин раньше всех. Но в это утро он, на свое счастье, опоздал. Мари заболела рожей, и Исидор всю ночь бегал по аптекам, разыскивая ультрасептил.

В магазине были Манолакис и Космас. Первым вошел агент охранки. Послонявшись по магазину, он спросил Космаса:

— Это ты Хайдопулос?

Потом ворвались немцы, здоровенные детины в форме гестапо. Они потребовали паспорта, о чем-то поговорили между собой и вышли. Космас с Манолакисом так и не поняли, зачем им понадобился Исидор.

Раза два до обеда забегал в магазин запыхавшийся Феодосис. Он хотел предупредить Исидора. История была запутанная. На складе, который Исидор сдавал в аренду, хранилось оружие, целый арсенал. Арендатора, бедняка с кучей ребятишек, Исидору рекомендовал Феодосис. Чего ради тот связался с подпольщиками, Феодосис не мог понять.