— Не смейте топтать мои растения вашими отвратительными немецкими сапогами! — кричит Эмма.

Ни оружия, ни взрывчатых веществ, ни подземного хода в доме Эммы не найдено. Оскара Поульсена у нее тоже нет. Но нет никакого сомнения, что он только что здесь был, на это указывают многочисленные признаки. Следы ног, следы велосипеда, табачный пепел и окурки. В доме сделан ремонт, сад в полном порядке, дрова сложены так, как женщине в восемьдесят один год не сложить. Сержант пишет в донесении, что тщательное обследование ведра с мочой свидетельствует, что им пользовалось не одно лицо.

Эмму можно арестовать, но что в этом толку? Старуха ни в чем не признается, она бранится на чем свет стоит и так же зла, как и ужасный Мансе, расцарапавший сержанту лицо.

Старую Эмму заносят в картотеку в Отделении «Д», и судья Сигурд Свенсен на закрытом судебном заседании выносит решение задерживать ее корреспонденцию. Теперь сыщики будут постоянно крутиться вокруг ее дома и нюхать ее помойное ведро. Больше с Эммой власти ничего сделать не могут.

Она плюет вслед властям, когда они уезжают в своих автомобилях.

— Жалкий сброд! — шипит она. — Тьфу! Немецкая сволочь!

Многие наблюдали эту сцену. Если бы Оскар был в доме, его, может быть, застрелили бы на месте, как того молодого парашютиста, которого недавно убили двенадцатью пулями датские полицейские. Обыск у старой Эммы взбудоражил жителей поселка, они гадают, кто навел полицию на ее дом. Подозревают Мариуса Панталонщика и Нильса Мадсена. Люди не знают, что существует СО, или «Гражданская организация», куда истые датчане со всех концов страны сообщают обо всем, что им кажется таинственным и подозрительным в их округе.

Они-то, наверное, и заподозрили Эмму. В ночное время можно кое-что услышать… Люди удивлялись тому, что на чердачном окне появились темные шторы. И невероятно, чтобы женщина в восемьдесят один год сама белила свою комнату, пилила дрова и вскапывала сад. Но кому пришло в голову, что у нее живет Оскар? И кто оказался таким чересчур уж бдительным, что сообщил об этом полиции?

— Это не Эвальд! — говорит Йоханна. — Не думай так, Маргрета! Эвальд не имеет к этому никакого отношения!

— Этого еще не хватало! — отвечает Маргрета.

— Эвальд сам не знает, где скрывается Оскар. Они встречаются в потайном месте. Не думай на Эвальда. Он никогда не будет доносчиком! Никогда! Эвальд и сам кое-что делает подпольно.

Нет, Маргрета не думает, что Эвальд доносчик. Но сердится на Йоханну.

— Я тебя не понимаю, — говорит она.

Йоханна плачет. Она сама ничего не понимает. Она не развратная и не плохая женщина. Она заблудившийся ребенок, который боится одиночества. Кто-то должен за нее решать и подсказывать, что ей делать. Оскар был хорошим мужем, но его нет. А она такая податливая. Она послушно развозила на велосипеде церковную газетку, когда ей велели. И позже по воскресеньям разносила по домам «Арбейдербладет», как хотел Оскар. А когда Оскар исчез, она как будто перестала существовать.

Маргрета ее не понимает. Но Йоханна не делает ничего зазорного. Да и Эвальд вовсе не наглый соблазнитель или обманщик. Это веселый молодой человек с вьющимися волосами и добрым характером; ему никогда еще не приходилось встречаться с такой красивой и уступчивой девушкой. Ему никогда не приходилось заботиться о молодой жене, у которой мягкие полные руки, маленькие красивые груди и большой красный рот. Оба они так молоды. Йоханна старается ради него выглядеть покрасивее, она во всем ему подчиняется, она благодарна и нежна. Ей двадцать один год. А в мире идет война, в мире — воздушные тревоги, подпольная работа, тревоги и опасности.

Кукушка больше не кукует. Кончились белые ночи. Во Фрюденхольме началась осень, а урожай был неважный. Озимая пшеница померзла зимой. По карточкам стали выдавать меньше белого хлеба, в пшеничную муку стали примешивать ячменную. Покупатели пекаря Андерсена жаловались, что белый хлеб стал серым и по вкусу напоминает кашу, сваренную на воде.

— Это из-за немцев, — отвечал он.

После посещения Эммы полицейскими Якоб перенес свой печатный станок. Он отвез ящики с яблоками на тележке в пустой сарай возле кирпичного завода, где можно работать более свободно. Тираж газеты увеличился. Появились конкуренты: «Свободные датчане», «Свободная Дания», «Студенческий бюллетень». Маленькие печатные или размноженные на гектографе газеты читались повсюду, не то что официальные газеты. Коллекция подпольных газет учителя Агерлунда росла и хранилась в укромном местечке. Когда-нибудь она станет антикварной редкостью. Но остальные газеты передавались из рук в руки, из дома в дом, рассказывая, где правда, и разоблачая ложь и обман официальных газет.

Соседи помогли Эмме привести все в порядок после нашествия полицейских. Ей предлагали переехать в дом для престарелых, там бы за ней ухаживали, мыли, кормили. Но она желает жить в собственном доме; нет таких законов, таких властей, которые заставили бы ее переехать. У нее есть верный кот, она читает библию и «Ланд ог фольк». Она прекрасно живет. Ужасно только, что полиция обнаружила ножницы под кустом крыжовника, охранявшие ее от нечистой силы. Этого не поправишь. Проклятая полиция!

Ночи стали темные. И в темноте происходят страшные вещи. Все сидят дома за закрытыми дверями и черными шторами. Порядочным людям нельзя выходить по вечерам на улицу. Того и гляди, впутаешься в какую-нибудь историю.

Возле Факсе неизвестные пробрались в карьер, где добывается известняк, и увезли па велосипедах двадцать пять килограммов аэролита. Не дай бог встретить таких велосипедистов па дороге. В темноте совершалось много такого, о чем лучше не знать. На лугах видели таинственные световые сигналы; ходили слухи, что с английских самолетов сбрасывают какие-то свертки. Чем все это кончится? Дошло до того, что поезда летели под откос. Несколько человек встретились ночью у железной дороги между Рингом и Люндбю и потихоньку отвинтили с дюжину гаек. Пропустив пассажирский поезд, они оттащили в сторону двадцатиметровый рельс, и немецкий поезд с боеприпасами, который следовал непосредственно за пассажирским, сошел с рельсов и свалился под откос.

Люди сознательные и имеющие влияние серьезно предупреждали против подобных преступлений. Председатель Объединения профсоюзов призвал рабочих не поддаваться провокациям: повернитесь спиной, не слушайте, если вас будут подбивать на что-либо подобное! Пусть провокаторы сами делают свое черное дело! Диверсии никогда не были и никогда не станут оружием датского рабочего класса. Жизнь должна идти своим чередом. Мы живем в такое время, когда особенно важно иметь чистую совесть и высоко чтить принципы, на которых зиждется наше движение!

А премьер-министр обратился по радио ко всем датским женщинам и мужчинам, призывая их быть благоразумными. Не позволяйте неразумным и бесстыдным элементам осуществлять свои темные цели и нарушать тот порядок, который должны охранять все благоразумные датчане! Само собой разумеется, что правительство, согласно нашему законодательству, с величайшей строгостью будет карать за диверсии и иные преступления против немецкого вермахта, полиция же будет со всей энергией разыскивать злоумышленников, ибо сохранение спокойствия и порядка — это первейшая обязанность правительства, соблюдающего интересы страны.

Но правительство и полиция одни не в состоянии добиться того спокойствия и безопасности, каковые являются условием сохранения нынешнего положения и па будущее. Для этого требуется помощь всех добрых сил нашего народа, всех тех, кто может и хочет оказывать влияние на других, всех, кому поручены руководящие посты.

Помогайте разъяснять всем, и в особенности молодежи, что совершающий диверсию, или помогающий ее осуществлять, или скрывающий от властей известные ему планы диверсий, или же уклоняющийся от указания виновных действует против интересов своей родины!

После этого выступления по радио «Дагбладет» написала, что отныне датский народ еще теснее сплотится вокруг правительства и при всех обстоятельствах будет выполнять наказ короля, данный. им в роковые дни два с половиной года назад.