Так рассказывает Оге о жизни в чужой стране. Приемные родители исполнены гордости, они считают, что Оге пишет прекрасно. О двух сторожах из графского поместья ничего не слышно. Письмо Оге из добровольческого корпуса «Дания» — первая ласточка в Фрюденхольме, его показывают и читают вслух единомышленникам. Из Оге выйдет толк, думает Нильс Мадсен. Он парень умный и, несомненно, достигнет высоких чинов, на радость своим приемным родителям. В войсках СС неограниченные возможности для продвижения. А неуклюжий Гарри вряд ли этого добьется. У него не хватит энергии.

— И нужно же было именно ему упасть во время учений и разбить нос! — восклицает фру Мадсен.

— Да, нос всегда был ему помехой, — констатирует ее супруг.

— Но если Гарри не научится дисциплине и сознанию долга в добровольческом корпусе, то он уже никогда их не постигнет. Мы больше ничем ему помочь не можем.

Да, да. Мы сделали что могли. Остальное в руках господа бога! — говорит фру Мадсен.

Господь бог хранит Данию.

Ночи стали темными. Каждую ночь слышен шум английских бомбардировщиков, пролетающих над страной. Но они не причиняют датчанам зла. Слышатся выстрелы немецких зенитных батарей, расположенных на берегу, видны шарящие по небу лучи прожекторов. В городах воют сирены, и некоторые жители послушно отправляются в бомбоубежища, но большинство остается в своих постелях, предоставляя событиям идти своим чередом. Иногда завывает сирена на здании местного управления Фрюденхольма. Но никто из жителей не идет в бомбоубежище, расположенное около памятника Скьерн-Свенсену. Старая Эмма, заслышав отвратительный вой, читает «Отче наш». И из многих других домов и спален возносятся молитвы к господу, и он не допускает, чтобы с жителями округи что-либо стряслось.

К божьей помощи, кроме того, официально взывает пастор Нёррегор-Ольсен и в церкви и по радио. А учитель Тофте обращается к господу частным образом, перекапывая осенью свой сад. Иногда, копая сад, он даже распевает псалмы. Он всячески старается не повредить дождевым червям, этим мирным и полезным созданиям. Может быть, господь бог пощадит датчан, как он, Тофте, щадит червей.

За пределами же Дании бог не знает пощады. Земли опустошаются, людей уничтожают. Бомбы падают и на немецкие, и на английские города. Людей калечат, жгут, топят, расстреливают. О боже, не допусти, чтобы это произошло у нас, в Дании! — молится учитель Тофте, вскапывая свой сад.

Но не все верят в бога. Например, доктор Дамсё. Не очень-то он верит и людям. У него обо всем свое особое мнение. Он открыто живет со своей экономкой, встречается со своими бывшими женами, он упрям, сварлив и в своей родной округе кажется инородным телом. Он непочтительно отзывается о боге и короле, иногда совершенно забывает о правилах хорошего тона и приводит в ужас местное общество. Возможно, скоро доктора Дамсё перестанут приглашать на вечера, где собираются воспитанные люди.

Например, он позволяет себе саркастические замечания в адрес учителя Агерлунда, который носит в петлице королевскую эмблему и любит поговорить о мужестве короля, помогающем датскому народу пережить эти тяжелые времена.

— Символ отца! — говорит доктор Дамсё. — Король, который ранее не пользовался особой популярностью в народе, стал символом отца для перепуганных, сбитых с толку людей!

— Королевский дом поистине символ. И пример для всех датских семей.

— Заурядная офицерская семья! — изрекает доктор Дамсё.

И он развивает свою мысль, и продолжает в том же духе, и не может остановиться.

К манере доктора выражаться все уже привыкли и воспринимают ее лишь как забавную причуду. Но тут

Агерлунд вынужден вмешаться и пресечь дальнейшие высказывания. Он не потерпит в своем доме подобного кощунства. А позже в учительской он расскажет, как деликатно он сумел поставить на место бестактного доктора.

Иногда учитель и доктор играют в шахматы. Учитель Агерлунд играет вдумчиво и осторожно, а доктор слишком много говорит во время игры и, случается, делает неоправданные и нелепые ходы. Возможно, проигрыш действует на него так, что он становится злым и агрессивным.

Кажется, все в доме учителя его раздражает, вызывает в нем злобу и желание прекословить: плохие картины на стенах, изображающие мельницу в Дюббёле[34] и Скамлингсбанке[35], женщин в белых одеяниях, преподносящих королю золотой рог в День воссоединения. Латунный утюг и медный котел, чучела птиц на книжной полке. Комнатный орган и шахтерская лампочка в углу. Уютные подушки на диване, пластинки с рождественскими песнопениями, гитара, перевязанная лентой, и сборник немецких пословиц тех времен, когда хозяин странствовал по белу свету. Все это приводит доктора в бешенство.

Коллекции древностей и разных диковинок животного и растительного мира вызывают у него ярость. Эти кремневые топоры, рога животных, окаменевшие морские свинки, все то, что дети и взрослые приносили г-ну Агерлунду, — они предназначались ведь для школы, для обучения, а не для того, чтобы учитель оставил их себе и украсил ими свои комнаты! А моряки посылают разные заморские дары в свою старую школу, конечно, не для того, чтобы раковины использовались как пресс-папье и пепельницы в доме учителя!

Фру Агерлунд разливает чай. Настоящий чай. Откуда они его взяли? Может быть, тоже из школьной коллекции? Можно ли его пить, не будучи лицемером? Назло самому себе доктор быстро осушает чашку.

— Я никоим образом не собираюсь оскорблять ваши монархические чувства, — говорит он. — Боже меня сохрани дурно высказываться о королевском доме. Королевская семья меня не интересует. Но интересно наблюдать, как рождается легенда. Интересно следить за этим явлением. Оно происходит, так сказать, на наших глазах. Мы — свидетели того, как легенда о короле сочиняется, как ей придается нужная народу форма. И мы начинаем верить в эту легенду. Через несколько лет ее включат в историю страны наряду с другими сагами. Она будет фигурировать в учебниках, и добрые учителя будут ее пересказывать как исторический факт.

— Еще чаю? — прерывает его фру Агерлунд, чтобы предотвратить дальнейшие бестактности.

— Да, спасибо, — не стесняясь, отвечает доктор. По правде сказать, он пьет уже четвертую чашку. Он не проявляет сдержанности и в отношении ванильного кренделя фру Агерлунд и бесцеремонно уничтожает все, что лежит на блюде, как будто сахар и мука выдаются не по карточкам! Можно подумать, дома его не кормят. Может быть, его экономка не увлекается приготовлением пищи.

— Мы живем, во всяком случае, в историческую эпоху, — говорит учитель Агерлунд.

— Все эпохи исторические, — парирует доктор.

— Но ни одна не была такой волнующей, такой пробуждающей сознание, как наша, — стоит на своем Агерлунд.

Они попытались послушать последние новости по радио, но передача была прервана по стратегическим соображениям. Значит, где-то в мире идет воздушная бомбардировка. Разве нам, несмотря ни на что, не живется хорошо в нашей Дании? Мы сидим в безопасности, в уютном доме, пьем чудесный чай, а в это время в других странах совершаются ужасные вещи. Нам следует это осознать и быть благодарными за нашу жизнь!

Окна затемнены. Фру Агерлунд нашила на черную материю штор прелестные красные сердца, и шторы стали такими славными, ласкающими глаз. Военное время имеет свою хорошую сторону: люди больше находятся дома, в семейной обстановке, вяжут, читают и долгие вечера проводят у лампы. В комнатах приятный полумрак, поскольку потребление электроэнергии ограничено, люди придвигаются к свету и становятся ближе друг другу.

А разве не факт, что состояние здоровья в связи с рационированием топлива и продуктов улучшилось? В газетах пишут, что люди теперь меньше простужаются и будут жить дольше, поскольку меньше едят жиров.

Нет, доктор не заметил, чтобы здоровье датчан улучшилось. В его приемной тесно от пациентов, и его вызывают к больным и днем и ночью. Люди не стали более благоразумными от того, что мерзнут в квартирах и не имеют мыла. Они никогда не были благоразумными. Пациенты — вообще люди бездарные, они ведут неправильный образ жизни независимо от того, выдаются жиры по карточкам или нет. А что касается домашней жизни, уюта и приятного полумрака в комнатах, то все это привело к тому, что люди размножаются, как кролики, ибо других развлечений у них нет. Теперь стало модным производить все больше детей наперекор здравому смыслу и статистике. Доктор Дамсё это не одобряет. Он считает размножение явлением реакционным, а то, что у него самого нет детей, — своим прогрессивным вкладом в общественную жизнь.