А господину фон Хане есть что вспомнить. Долгая жизнь политического агента сама по себе содержит немало фактов, достойных памяти. Ему было что скрывать. Но он и не распространялся о своей деятельности. Его род занятий приучил его к молчанию и сдержанности. В трудных условиях в Ирландии он успешно выполнил деликатное поручение Ллойд-Джорджа. Для польского националистического деятеля Корфанти он вел секретные переговоры. Он работал также на генерала барона фон Люттевица, возглавившего в Берлине путч против Веймарской республики. Что можно еще вспомнить о Люттевице? Мятежный генерал и покоритель Берлина. Именно датский писатель Франсуа фон Хане действовал в бурные дни путча как уполномоченный генерала и его советник… Да, немало было у Хане интересных воспоминаний.

После поражения 1918 года господин фон Хане нашел пристанище в Германии, «мужественной, искалеченной Германии», как он выражался. Теперь снова война, и вот господин фон Хане вернулся на свою датскую родину. Он явился к начальнику государственной полиции с приветами и рекомендациями от их общих друзей в национал-социалистской Германии. И начальник датской полиции понял, что Франсуа фон Хане именно тот человек, без которого датской полиции не обойтись.

Не могло быть и речи, чтобы личность такого масштаба и способностей занимала подчиненное положение. Никто и мысли не допускал, чтобы редкостные качества прирожденного руководителя растрачивались на незначительной, механической работе. Прибывший непосредственно из третьего рейха Франсуа фон Хане был немедленно назначен начальником новой специальной «Гражданской организации» при датской полиции безопасности. Начальник государственной полиции пожелал, чтобы все сведения, имеющие военный и политический интерес, проходили через опытные руки фон Хане.

Полицейского адвоката Дрессо, руководителя СИПО, изучавшего полицейскую науку в Германии, немного озадачило это назначение. Правда, лишь в самом начале. Глава датской полиции Ранэ успокоил его. Он хорошо знал фон Хане, тот был его другом, к нему можно питать безусловное доверие. И министр юстиции Йеронимус, чей трезвый ум и непоколебимая порядочность были известны всей стране, поручился за Франсуа фон Хане. Дополнительно стало известно, что вернувшийся на родину фон Хане был на дружеской ноге с отечески добрым премьер-министром. И полицейский адвокат Дрессо вынужден был сменить свою подозрительность на доверие. Впоследствии оно превратилось в горячую дружбу между коллегами.

В секретной полиции, само собой разумеется, назначение никогда не происходит официальным путем и на глазах у всех. Тут нужны хитрость и фантазия. И Ранэ, полицейский с галстуком художника, проявил творческую выдумку.

Франсуа фон Хане получил тайную штаб-квартиру вдали от Полицейского управления, с которым он имел право сноситься только устно. В определенных случаях таинственный начальник «Гражданской организации» и официальная полиция должны были отрицать, что они знают что-либо друг о друге. Кто смог бы доказать их знакомство? Но ввиду того, что начальник СО вынужден был поддерживать ежедневный контакт с начальником СИПО и появляться в перистилях Полицейского управления, не привлекая к себе внимания, он формально был назначен на должность архивариуса и преподавателя в школе для полицейских. Сверх того пришлось договориться с частной организацией в городе, где начальник СО смог занять такую должность, чтобы казалось естественным, что у него имеется контора, где он принимает много посетителей, и что он совершает частые поездки. Кроме того, сведущего в литературе Франсуа фон Хане решили оформить консультантом при издательстве и водворили его в уютный Дом книги возле Круглой башни.

На той же улице, невдалеке помещался винный погребок, где частенько бывал его коллега Эгон Чарльз Ольсен. Именно тут, где шла болтовня за кружкой пива, и была главная контора Ольсена и его рабочее место. Добытые им сведения не всегда были одинаково ценными, но СИПО была неприхотлива. Все, что пьяные студенты могли наврать о коммунистическом заговоре, взяв со слушателей обет молчания, добросовестно записывалось и хранилось в СИПО. Но Ольсен этим не ограничивался, не такой он был человек. Например, он запросто бывал в маленькой типографии на Стенгаде в районе Нёрребро, где идеалистически настроенные литераторы печатали свои труды о пище из сырых овощей, об эсперанто, об эзотерической астрологии и сексуальной космологии. Там можно было встретить и двух вечных студентов, которые издавали студенческую газету ультрареволюционного характера, и, как ни странно, средства на эту пропаганду коммунизма давал некий консервативный консул.

Ольсен выполнял свою работу без шума и треска. Он скромно приходил туда, куда ему надлежало ходить, и делал что ему было положено. В его распоряжении не было блестящего полицейского автомобиля, как у фон Хане. Он не расхаживал с важным видом в шпорах и но был похож на прусского юнкера. Но волосы Ольсена благоухали помадой, он носил пестрый галстук и двухцветные замшевые ботинки. Глаза у него влажно блестели. Коллеги ничуть не походили друг на друга. И все же оба они оказывали услугу государству, работали ради безопасности государства. (Чего же стоило государство, если оно прибегало к услугам подобных лиц?) Теперь Ольсен мог снова выполнять деликатные поручения, если новый владелец Фрюденхольма пожелал бы прибегнуть к его помощи в своих личных делах.

Даже в замке Фрюденхольм замерзли водопроводные трубы. Прислуге пришлось отогревать их паяльными лампами, чтобы снабдить водой ванные комнаты. Термометр показывал тридцать градусов мороза. Ничего подобного не наблюдалось с незапамятных времен, писала «Амтсависен». Вот точно так же холодно было и во время войны со Швецией, когда Карл Густав по льду перешел пролив и напал на датчан врасплох[12].

Хорошо жилось тем, у кого не было водопровода. Их не одолевали огорчения из-за ванных комнат и замерзших батарей. Но старушке Эмме пришлось взяться за топор, чтобы освободить свое ведро с нечистотами. Ну и злая же была зима!

В комнате для батраков смерзшуюся одежду можно было прямо ставить в угол, в таком виде она и стояла до следующего утра. Парни засовывали стаканы с водой в толстые меховые варежки и ставили рядом с кроватью, и хотя воду брали из горячего бака на кухне, к утру она промерзала до дна. Мерзла картошка в подвалах и приобретала странный сладковатый вкус. Замерзало варенье, а малиновый сок и томатная паста выбили из бутылок пробки и красными сосульками вылезли наружу. Перемерзший торф оттаивали у печки, и он растекался по полу черной грязью, — очевидно, среди брикетов были четырехгранные куски смерзшейся земли, которые тоже шли в продажу. Коричневая блестящая жидкая сажа, точно глазурь, покрывала печные трубы изнутри.

Топливо было в цене. В лесах Фрюденхольма валили деревья, и граф приказал своему лесничему запретить жителям поселка собирать там хворост. Желающие могут покупать хворост вязанками. Детей и женщин, таскавших из лесу сухие сучья, лесники прогоняли, угрожая им здоровенными палками. В старые добрые времена им бы не отделаться так легко, тогда графы обладали большей властью. Впрочем, похоже, что время господ снова вернулось. Многое на это указывало.

Ученые выступали по радио, утверждая, что холод полезен. Никогда еще здоровье населения не было в таком хорошем состоянии. Мерзнуть полезно. А если мало еды, то и голодание пойдет на пользу. Когда-то масло считалось более полезным продуктом, чем маргарин, потом наоборот. Теперь нехватка и в том и в другом, значит, жиры вообще вредны. На то и существует наука, чтобы это доказать.

В магазине продавали табак только постоянным покупателям. Последнюю партию красного вина закупил пастор Нёррегор-Ольсен. Оно было неважное, но, возможно, станет лучше, если постоит да подождет. Зато как приятно, когда навестит друг, спуститься в подвал, отпереть там дверь и вынуть красивую запыленную бутылочку. Разумеется, в такую ужасную зиму Харальд Хорн сюда не приезжал; у него столько хлопот — легко ли насаждать нордическую культуру, он не может позволить себе отпуск в любое время года. Но в пасторской усадьбе ему всегда рады. В доме приготовлена комната для гостей, с гардинами в синюю полоску и мелкими розочками на обоях.