«…Мы не сомневаемся, что однажды коммунистических руководителей привлекут к ответу», — писала газета.

Комиссар полиции Хорсенс читал ту же самую статью. Он протянул газету своему помощнику.

— Я не политик, — сказал полицейский комиссар, — и, откровенно говоря, очень мало интересуюсь политикой. Но мне кажется, в этой газете все сказано очень ясно и понятно.

В Отделении «Д» копенгагенской полиции была горячая пора. Комиссар полиции Хорсенс и его помощник Оденсе усердно трудились, обливаясь потом от жары. Окна секретного отделения были настежь раскрыты в широкий мир, сюда доносились городские шумы — трамвайные звонки, скрип кранов в гавани, грохот от подъема и наводки моста Лангебро и пение марширующей колонны солдат: «Denn wir fahren, denn wir fahren, denn wir fahren gegen Engeland!»

Оба полицейских занимались сортировкой специальной картотеки и раскладывали по группам карточки коммунистов, по степени их опасности.

Большой стол был весь завален белыми карточками, могло показаться, что полицейские комиссары раскладывают пасьянс или играют в какую-то другую игру. Они сидели без пиджаков, Хорсенс был в жилете с резинками на рукавах рубашки. Перед ним среди карточек стояла фотография фру Хорсенс с детьми — оставшиеся дома дорогие существа. Тут же были и бутылки с пивом, и обливавшиеся потом полицейские частенько к ним прикладывались.

Карточки сортировались следующим образом; в одну группу входили коммунисты, состоявшие членами центрального руководства партии. В другую группу — депутаты фолькетинга или члены городских советов. К третьей группе относили членов правления профсоюзных организаций. К четвертой — редакторов и журналистов, и т. д.

Это была муторная и утомительная работа, и если Отделение «Д» и в дальнейшем останется сугубо информационным учреждением, где власти могут получить сведения об отдельных гражданах, то перегруппировка карточек и выделение специальной картотеки на коммунистов окажется бессмысленным и в дальнейшем будет только мешать. Новая система имела смысл лишь в том случае, если подготавливалась кампания арестов. Если есть уверенность, что настанет день, когда поступит распоряжение арестовать активных датских коммунистов.

Вот ради этой перспективы и потели два датских полицейских комиссара.

После оккупации страны длительная и ожесточенная война между Отделением «Д» копенгагенской полиции и СИПО при государственной полиции прекратилась. При создавшемся для Дании серьезном положении единство и сплоченность должны были воцариться и в здании Полицейского управления. Сразу же после девятого апреля оба секретных отделения были переданы во вновь учрежденную организацию, которая называлась «Прокуратура по особым делам». Эта организация должна была функционировать как связующее звено между немецкими оккупационными властями и датской полицией, и в задачу ее входило вести расследование и пресекать возможные преступления датских граждан против оккупационных властей и немецких военных сил, которые «по соглашению с датским правительством» оккупировали страну.

Руководителем новой организации назначили прокурора Нильса Хернилля. Когда-то он занимал пост полицмейстера в Скьерне. Позднее он стал полицейским адвокатом в Копенгагене, где снискал уважение как исполнительный и способный человек. Совершая во время отпуска поездки в Гарц и по Рейну, он изучил немецкий язык, теперь это ему пригодилось. Он пользовался известностью как опытный и добросовестный юрист и любитель геральдики и родословных таблиц. Он никогда не мог и представить себе, что ему суждено будет сыграть определенную роль в истории Дании, и когда дело зашло так далеко, он позаботился о том, чтобы эта роль была как можно менее значительной.

Когда после многих месяцев напряженного труда комиссар полиции Хорсенс составил свою особую картотеку на коммунистов, он поручил дальнейшую работу над ней двум более молодым сотрудникам, сержантам полиции Вильяму Хансену и Вигго Тюгесену.

— Я мало смыслю в политике, — сказал комиссар полиции Хорсенс. — Я делаю свое дело и не вмешиваюсь в Дела других, у меня нет настоящих знаний, чтобы оценить этот материал с политической точки зрения. Тут нужны молодые, свежие силы, которые вращаются в гуще жизни и ощущают пульс времени, — Добросердечный ютландец был просто счастлив, оттого что смог дать молодежи ответственное задание в такой трудный для родины момент.

Хансен и Тюгесен взялись за дело с энергией и сноровкой. Комиссар полиции Хорсенс сделал правильный выбор. Впервые в богатой событиями истории Отделения «Д» здесь работали полицейские, имевшие кое-какие знания и способные дать политическую оценку собранным сведениям. Они не разделяли убеждения, которое упрочилось в недрах полиции, что коммунистической партией могут руководить только люди, получившие среднее образование.

В тот же день, когда сыщики Хансен и Тюгесен впервые склонились над особой картотекой Отделения «Д», профессор Прос пришел с визитом к начальнику государственной полиции Ранэ, с которым и раньше встречался в свете.

Профессор просил бы начальника государственной полиции оказать ему личную услугу. Речь идет о его сыне, Флемминге Просе, секретаре в Министерстве социальных дел. Начальник государственной полиции, возможно, помнит, что молодой человек в студенческие годы был коммунистом.

— А кто не был коммунистом в свои студенческие годы? — сказал любезный Ранэ и развел руками. — Так оно обычно и бывает. Молодежь настроена идеалистически. Позже мы становимся более благоразумными. Я прекрасно помню, с вашим сыном произошла какая-то неприятность. Он не уронил однажды бомбу?

Флемминг как-то вместе со своими сверстниками был вовлечен в Студенческое общество, где они развлекались мальчишескими проделками, объяснил профессор. Очевидно, там бросали вонючие бомбы. Флемминг бомб не бросал, но, к несчастью, раздался выстрел из его брючного кармана, так что у него на чувствительном месте получился ожог. Его допрашивала полиция, и профессору пришлось заплатить штраф.

— Ах, эта молодежь! — сказал начальник государственной полиции, качая головой. — А теперь ваш сын уже не придумывает подобных вещей? Он ведь служит в министерстве, вы сказали?

— Флемминг хороший парень и очень благоразумный, — сказал профессор Прос, — Он давно порвал все отношения с коммунистами. Вообще он не питает интереса к политике, он вступил в социал-демократическую партию.

Начальник государственной полиции Ранэ нашел, что это просто замечательно, и спросил, чем может служить.

Дело в том, что профессор Прос подумал — вероятно, в том или ином архиве хранится рапорт относительно его сына. Возможно, его имя занесено в какую-то картотеку. В такое ненадежное время нельзя знать, как будут развиваться события. Если случайно карточка с именем Флемминга Проса попадет в руки немцев, это может привести к неприятностям. Мы же знаем, как бывало в Австрии, в Норвегии, а теперь и в Голландии.

Начальник государственной полиции с улыбкой поднялся со стула и взмахнул рукой. И профессору Просу вдруг показалось, что его фотографируют. Именно так выглядел фотограф в маленьком провинциальном городке, где профессора Проса впервые сфотографировали в возрасте четырех лет возле березки. На нем было платьице и башмачки на пуговках. У этого фотографа из времен профессорского детства были точно такие же напомаженные кудри и такой же развевающийся галстук, как у Ранэ. Просу даже показалось, что начальник государственной полиции вот-вот накинет на голову кусок черной ткани и скажет: «Смотри сюда, дружочек! Сейчас из ящика вылетит забавная птичка!»

Ранэ вплотную подошел к профессору и коснулся его рукава своими гибкими пальцами.

— Профессор, — сказал он, — Я доверю вам одну тайну, которая должна остаться между нами. Если это обнаружится, то мне это будет стоить головы.

Профессор Прос испуганно поглядел на курчавую голову начальника полиции.

— Каким образом?