Но и в Дании происходили жуткие вещи.

Сгорела фабрика готового платья в Престё. Она принадлежала покойному Скьерн-Свенсену, и на ней шили военную форму для немецкого вермахта. Вслед за ней сгорела пуговичная фабрика в Вордингборге, тоже принадлежавшая Скьерн-Свенсену. Оба пожара произошли от бутылок с горючим. В результате — большие убытки и безработица для многих. А поскольку вдова и единственная наследница Скьерн-Свенсена приходится сестрой графу Розенкоп-Фрюденскьолю, это несчастье тяжело поразило и его.

В связи с поджогом начались поиски рабочего молочного завода Оскара Поульсена, уже и ранее обвинявшегося в подобных преступлениях. Предполагалось, что он скрывается в Южной Зеландии. Стыд и позор для всей округи, что этот разбойник на свободе. Можно понять Йоханну, которая не считается с таким мужем и не соблюдает верность убийце, поджигателю, этому хевдингу Гёнге, которого разыскивает полиция.

Поистине странное настало время, не знаешь, чему удивляться. Как-то утром, очень рано, еще до дойки коров, у дома старой Эммы остановилась вереница автомобилей, из них выскочили полицейские и сыщики с собаками, окружили сад и засели за изгородью из бирючины, держа винтовки наизготове.

Эмма в ночном чепчике вышла на крыльцо и спросила, что это значит, по какому нраву беспокоят людей, ведь нигде ничего не горит, а она не успела ни одеться как следует, ни приладить вставные челюсти.

— Мы хотим видеть ваш радиопередатчик! — говорит сержант.

— У меня есть плита, — отвечает Эмма, — ни в чем другом я не нуждаюсь!

— Мы хотим войти в дом, — настаивает сержант.

Эмма защищает свой порог.

— Но сейчас не время ходить в гости, и нечего вам у меня смотреть!

Полицейский пытается оттолкнуть ее.

— А ордер у вас есть? — кричит она. Это звучит подозрительно, не известно, кто научил ее этим словам.

Полицейские показывают ей ордер на обыск, подписанный городским судьей Сигурдом Свенсеном.

— Ну, пропустите же!

— А вы не введете собаку? Я не хочу видеть собак в моем доме!

— Собаки вам ничего не сделают, если вы будете вести себя спокойно.

Полицейский держит собаку на поводке. От возбуждения у нее течет слюна и язык вываливается из пасти. Большой рыжий кот вскакивает с кресла, прыгает на сундук, яростно выгибает спину и вырастает до ужасающих размеров. Хвост его поднимается вертикально в воздух, становится толстым и пушистым, как у лисы. Кот издает звук, похожий на рев дикого зверя в чаще девственного леса.

Полицейский обеими руками держит собаку за ошейник. Как рысь, кот кидается на него, сбрасывает фуражку и в кровь расцарапывает лицо, потом гигантским прыжком вылетает в дверь.

— Фу, черт! — кричит полицейский.

— Не смейте ругаться в моем доме! — говорит Эмма.

— Подержите собаку! Эта проклятая кошка расцарапала мне лицо, боюсь, что задет глаз.

Его коллега берет собаку, а пострадавший вытирает кровь носовым платком. Когти вонзились глубоко в тело. Нужно смазать чем-нибудь дезинфицирующим, есть в доме йод?

— Нет, — отвечает Эмма, — здесь не аптека.

— Но у вас же множество всяких химикалий, — говорит один из полицейских.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Собака тянет полицейского к чердачной лестнице.

— Кто у вас там живет?

— Никто.

Вынув револьвер, полицейский поднимается по крутой лестнице.

— Выходите, — кричит он, — это полиция!

Никто не выходит. На чердаке никого нет. Никого нет и в маленькой комнатке наверху. В комнате затемнены окна. Стоит убранная постель, стул и маленький стол. Пыли нигде нет, видно, что здесь недавно произвели уборку. Но полиция не может найти ни радиопередатчика, ни каких-либо других подозрительных предметов.

Дом Эммы тщательно обыскивают: и шкаф, и сундук, и кухню, и сарай. Дрова, аккуратно сложенные в поленницу, разбираются по штуке. Перевертывают каждый кусок торфа. Полицейские и собаки нюхают. Эмма, молчаливая и злая, сидит на стуле. Сержант садится напротив нее и начинает допрос.

— Где Оскар Поульсен?

— Не знаю.

— Вы знаете рабочего с молочного завода Поульсена, не правда ли?

— Я знаю почти всех жителей поселка, я живу здесь восемьдесят один год.

— Поульсен живет у вас!

— Новое дело. Кто вам сказал?

— Во всяком случае, он жил у вас

— У меня?

— Как вам, может быть, известно, Оскара Поульсена разыскивают в связи с совершенными им тяжкими преступлениями. Знаете ли вы, где он находится?

— Я не выхожу из дому. У меня ревматизм.

— Что вы знаете об Оскаре Поульсене?

— Я не слушаю сплетен.

— Неужели вы ничего не можете о нем рассказать?

— Нет, я ничего не могу о нем рассказать. Я соблюдаю приказ короля и не разношу слухов!

— Удивительно, что в комнате на чердаке так чисто, если там никто не живет.

— Вы не имеете права говорить «удивительно». У меня в доме всегда порядок и чистота. Может быть, вы живете как свинья, но вы не смеете находить что-то удивительное в том, что у меня чисто! Если ко мне не вбегают люди и собаки ни свет ни заря и не тащат грязь в дом, у меня всегда чисто!

Сержант внезапно предлагает старой женщине сигарету.

— Не хотите ли закурить?

— Нет, не хочу.

— Может быть, вы вообще не курите?

— Нет. А почему я должна курить?

— Но вы же покупаете сигареты в кооперативе. Что вы с ними делаете?

— Никого не касается, что я делаю с моими вещами.

— Послушайте, — серьезно говорит сержант и пристально смотрит на Эмму. — Для чего вам нужен калин?

— Что?

— Вы прекрасно знаете. За последнее время вы купили несколько килограммов калийной соли. Отвечайте, для чего вы ее купили?

— Ах, это то, что применяют против сорняков.

— Какие сорняки вы ею уничтожаете? У вас же небольшой сад.

— Для меня большой.

— Нам известно, что вы покупаете парафин и керосин. Разрешите спросить, для какой надобности?

— Я никогда не покупала больше керосина, чем мне полагается по карточкам. Никогда ничего не покупала на черном рынке. А на карточки получаешь не так уж много. Слишком мало для одинокого человека. Зимой я часто вынуждена сидеть во тьме кромешной, потому что не хватает керосина для лампы! Но если полиция достанет мне несколько лишних талонов, я скажу спасибо! Я просила в управлении, но они там говорят только «нет», потому что у них у всех электрическое освещение и им безразлично, что другие люди сидят в темноте.

Сержант прерывает ее:

— А парафин? Зачем он вам?

— А мало ли для чего он бывает нужен. Смешно спрашивать.

— Осторожно, — предупреждает сержант, — Это в вашей кухне варили смесь из хлористого калия, парафина и керосина? Говорите правду!

— Я кладу тряпочку с парафином и керосином на больное колено. Разве это незаконно?

— Незаконно делать взрывчатые вещества. Незаконно давать пристанище преступнику.

— Я никогда не делала взрывчатых веществ, и у меня никто никогда не жил, кроме Мансе, а он никакой не преступник.

— Кто такой Мансе?

— Это единственное живое существо, которое живет у меня.

— Кто это?

— Его так напугали ваши противные псы, что он бежал без оглядки.

— Ах, кот!

— Жаль, что он не выцарапал глаза вам всем!

Возле дома собралось множество людей; вооруженные полицейские удерживают их на расстоянии. Шоссе закрыто для движения. Садик за изгородью из бирючины все еще оккупирован. Пулеметы направлены на пеларгонии, цветущие на окнах Эммы. Молочник стоит со своим грузовиком и не может проехать. — «Вы что, сумасшедшие?» — кричит он. Мариус Панталонщик подходит к дому, он считает, что полицейские должны испытывать к нему доверие.

Подъехал доктор на своей машине, он торопится к больному. Дает гудок. Опускает стекло и кричит:

— Я врач! Мне нужно проехать, я тороплюсь!

Доктора пропускают, грузовик с молоком тоже.

В саду Эммы ищут оружие. Собак водят по огороду, они нюхают и разрывают грядки с луком-пореем и брюссельской капустой. Тяжелые полицейские сапоги топчут бархатцы, цинии и маргаритки. Магнитная иголка миноискателя указывает наличие металла в кусте крыжовника, но это всего-навсего ржавые ножницы, воткнутые в землю как средство против нечистой силы. Исследуется куча навоза, иголка вонзается в мусорное ведро для нечистот, простукиваются стены и фонарем освещают внутренность трубы.