Во всех датских газетах в эти дни можно было прочесть большое объявление:
«Правительство обещает вознаграждение в пять тысяч крон за сведения о нахождении Оскара Поульсена. Вознаграждение будет выплачено Министерством юстиции. Рабочий молочного завода Оскар Поульсен родился в Копенгагене 22 ноября 1920 года, рост приблизительно 180 см, сложение нормальное, волосы рыжие, лоб высокий, лицо покрыто веснушками. Год назад он носил синий рабочий костюм, белые поношенные спортивные туфли, серую кепку и ездил на старом, покрытом черным лаком мужском велосипеде с ветхими покрышками. Он обвиняется в диверсиях и должен быть задержан».
В Копенгагене происходили беспорядки. На улицах шла стрельба. Многие граждане были опасно ранены пулями и штыками. Полиция, улаживая эти беспорядки, применяла дубинки и произвела множество арестов. А дело было в том, что вернувшийся на родину добровольческий корпус «Дания» был негостеприимно встречен населением.
За большие заслуги корпуса на Восточном фронте рейхсфюрер эсэсовцев Генрих Гиммлер разрешил его участникам четырехнедельный отпуск на родину. Командир корпуса, оберштурмбаннфюрер эсэсовцев К. Ф. фон Шальбург пал у озера Ильмень в кровопролитной битве с еврейско-большевистским врагом; пал также и его немецкий преемник X. фон Летов-Форбех. Корпусом командовал теперь оберштурмбаннфюрер эсэсовцев Мартинсен.
В связи с отпуском добровольческого корпуса министр юстиции Ранэ разослал циркулярное письмо.
«На днях ожидается прибытие в отпуск большого количества бойцов добровольческого корпуса «Дания».
Немецкие военные власти придают большое значение тому, чтобы пребывание добровольцев в Дании не привело ни к каким неприятным эпизодам. Министр юстиции со своей стороны настаивает на необходимости избегать столкновений с добровольцами. Поэтому на полицию возложена обязанность строго следить за тем, чтобы добровольцы не подвергались оскорблениям. В частности, полиция обязана быть на месте там, где можно ожидать провокаций и стычек, как, например, на политических собраниях, на собраниях по вербовке и т. п. Далее, рекомендуется не именовать добровольцев «немецкими военными», как это уже имело место в отчетах и иных документах. Такое наименование уже приводило к недоразумениям и недовольству…»
Главнокомандующий немецкими войсками в Дании заранее разослал указания членам добровольческого корпуса на время их пребывания в Дании:
«Помни всегда, что ты носишь немецкую форму и что это накладывает на тебя особые обязательства. Как член германского вермахта, ты не можешь терпеть нападок на германский или датский народ, на добровольческий корпус «Дания» или же на честь отдельных его членов. Обидчика ты должен предавать в руки датской полиции. Твой долг — быстро реагировать на физические нападения».
На вокзале состоялась торжественная встреча добровольцев, выступали бригадефюрер эсэсовцев Канштейн, фюрер из Боврупа и командир корпуса. Их речи вкратце сводились к следующему. К сожалению, некоторые круги датского народа все еще не понимают, за что идет война. Но миссия нордических народов в деле освобождения Европы от ее узких национально-государственных границ и ее возрождения вместе с близким по крови германским народом будет понята благодаря деятельности добровольческого корпуса. Из кровавых совместных жертв, из лишений, из боев на Востоке возникли духовные ценности, очистившие загрязненные источники западной культурной общности и слившие их снова в германо-европейское единство. Расовая общность связывает нас, боевой дух германцев ставит великие цели, открывает широкие горизонты и геополитические перспективы общей германской колонизации на пространстве от Балтийского моря до Волги и Черного моря.
Столкновения с жителями начались во время почетного марша по улицам столицы от Вестерброгаде и Главной улице до крепости Кастель. Девушки бросали солдатам цветы, но иные зрители бросали в них гнилые яблоки и камни. Полиция охраняла корпус, а на Королевской площади ей даже пришлось прибегнуть к дубинкам.
На другой день добровольцы в пропагандистских целях прошлись маршем по улицам города, и в Спортивном зале была проведена вербовка нового пополнения. Затем состоялся парад в присутствии германского главнокомандующего. А потом уже начался собственно отпуск. Вот тут-то и пошли ежедневные драки и вооруженные нападения.
Супруги Мадсены ждали своего приемного сына Оге. Гарри вряд ли приедет, он не был у них и в первый свой отпуск и не написал ни одного письма.
Но пришел как раз Гарри. Пришел с известием, что Оге пал во славу Дании и ныне покоится на кладбище героев в Биакове. Это произошло в последние дни битвы у озера Ильмень, когда добровольцев-датчан уже выводили из котла. На его могиле поставлен маленький березовый крест с надписью: Оге Хенриксен, p. 16.111. 1924, ум. 24.VIII. 1942.
Бедный Оге так и не дождался собственной усадьбы, не стал колонистом и помещиком в завоеванной стране. Значит, такова божья воля. Фру Мадсен, конечно, больше любила Оге. Он был более послушен и любознателен, охотно всему учился. Он обязательно добился бы чего-то в жизни.
— Он и добился, — сказал Нильс Мадсен. — Стал героем. Прекрасная смерть — пасть за честь и свободу родины.
— Вот уж ничего прекрасного, — возразил Гарри. — Он сгорел, как полено. От бутылки с бензином. Мы не могли его спасти. Хотели застрелить, но нам не разрешили, черт побери.
Гарри вырос. По мнению супругов Мадсенов, солдатская жизнь пошла ему на пользу. Он стал мужчиной. Несмотря на сломанный нос, он имел прекрасный вид в военной форме. Батраки с восхищением слушали его рассказы. Он показал им револьвер, продемонстрировал, как его заряжать и разбирать. Вообще-то брать револьвер в отпуск не разрешалось, но Гарри всегда делал что хотел, револьвер пригодится, если еврейская чернь в Копенгагене очень уж обнаглеет. На Овергадене в Христиансхавне рабочие стащили фуражку и отняли штык у одного из боевых товарищей Гарри. Полиция нашла фуражку и вернула ему, а штык был брошен в канал, и его пришлось добывать водолазу. Гарри-то не позволит так с собой обращаться.
Нильсу Мадсену хотелось, чтобы Гарри, раз он дома и делать ему нечего и его кормят, немного поработал. Но Гарри предпочитал фланировать по улицам, демонстрируя свою форму и вызывая восхищение жителей поселка. Он медленно прохаживался вдоль заборов, чтобы все его видели. Все здесь было так мирно и так ничтожно; ему казалось, что он не был здесь целую вечность.
Ему захотелось выпить пивка в кабаке, куда он раньше никогда не заходил.
— Пива нет, — ответил кельнер. — Мы пьем его сами.
Но доброволец спокойно положил на стол револьвер.
— А это нюхал?
Пиво нашлось.
Нет, Гарри не был более ребенком, и Нильс Мадсен не имел над ним более никакой власти. Его нельзя было заставить работать, нельзя было задать ему взбучку. Он был уважаемым гостем в усадьбе; посмотреть на него и послушать приходили соседи и товарищи по партии. Он сидел в кресле в гостиной, поставив ноги в больших сапогах на ковер фру Мадсен, курил сигареты и сбрасывал пепел не глядя, куда попало.
Среди гостей были Мариус Панталонщик с супругой, управляющий из Фрюденхольма, бледный слуга Лукас, а также несколько телохранителей графа.
— А что поделывает граф и другие высокородные господа? — спрашивал фронтовик. — А когда вы возьмете власть в свои руки?
Граф находился в Боврупе в штабе фюрера. Вряд ли произойдут какие-либо изменения, пока у власти стоят все те же сторонники прежней системы.
— Здесь скоро невозможно будет жить, — пожаловался Нильс Мадсен. — Коммунисты ежедневно производят поджоги и взрывы. В нашей округе действует рыжий разбойник, хозяйничает вроде как хевдинг Гёнге в свое время, а полиция ничего не может поделать.
— Предоставили бы это нам, — сказал Гарри, — мы умеем обращаться с партизанами.
— А как выглядят русские — спросил Мариус Панталонщик. — Выродки? Какая там земля? Можно там вести сельское хозяйство?
