— Еще как причитается!

— Слушай, давай срочно звонить маме. Она будет просто счастлива.

— А она уже приехала?

— Я уже с ней разговаривал.

— Отлично!

— Правда, она еще с вокзала звонила, но будем надеяться, что уже и до санатория добралась. — Шведов нажал кнопку селектора: — Регина, солнышко, я тебя прошу: набирай Маше, ладно? Нам нужно срочно с ней соединиться... Ну, Александр, — обратился модельер к мальчику, — раз такое дело — буду ходатайствовать перед вашей матушкой о досрочном выезде на место отдыха...

— Ура! — Саша снова подбросил портфель.

— Погоди-погоди, — остудил его пыл Игорь Андреевич, — посмотрим еще, что скажет главный начальник.

— Да там всего каких-то пять дней осталось! Ни контрольных, ничего! Игорь Андреевич, ну пожалуйста, ну уговорите ее! Я ведь заслужил!..

— Обещаю сделать все, что в моих силах.

— Поехали, Игорь Андреевич! — молил Саша. — А то я по дей уже соскучился. Сначала в больнице, потом опять куда-то уехала...

— Вот это ты ей все сам и скажешь. И материнское сердце дрогнет!

— Вы думаете?

— А как же. Ты знаешь, как она тебя любит...

— Да... Но она такая строгая...

— Поэтому и строгая. Запомни, старик, так, как тебя любит мама, тебя не любит больше никто на всем белом свете. И я хочу, чтобы ты об этом помнил всегда.

— Вы думаете, она меня любит... — Саша запнулся, — ...больше чем вас?..

Игорь Андреевич улыбнулся.

— Естественно... А как еще может быть! Напомнил о своем существовании селектор.

— О! А вот, наверное, и мама! Ну что, солнышко, — заговорил Шведов в селектор, — дозвонилась?

— Игорь Андреич, я... — Голос Регины был так слаб, что казалось, она не по селектору говорит, а звонит из Казахстана.

— Что такое? Ты дозвонилась?

-Да...

— Ну и что?.. Они еще не приехали?..

Регина молчала. Было слышно только ее дыхание.

— В чем дело, Регина?.. — У Шведова упал голос. — Что случилось?.. Что с Машей, Регина?!.. Говори, черт побери! — закричал он, не помня себя.

— Игорь Андреич, я... — Регина всхлипнула. — Я не могу...

Шведов вскочил из-за стола и мимо испуганного Саши выбежал в приемную.

— Ну, говори!.. — завис он над Региной, буквально вжавшейся в свое кресло.

— Я... разговаривала с секретаршей... — Регина говорила, заикаясь, подбородок ее подрагивал, — Мария Петровна и этот ваш друг... я не помню...

— Говори! — Шведов вцепился руками в край стола, как будто боялся, что упадет.

— Они ехали на машине и...

— Ну?! — закричал Игорь Андреевич страшным голосом.

— ...Я даже не знаю...

— Она жива?!.. — спросил вдруг Шведов очень тихо. Регина не ответила.

— Я спрашиваю: она жива?! — повторил модельер все с той же спокойной обреченностью в голосе.

Говорить Регина была не в силах. Она лишь в ужасе смотрела на Шведова немигающим взглядом. В глазах ее стояли слезы...

О смерти Маши Гоша узнал одним из последних — его не было в городе. Дела заставили почти месяц безвылазно просидеть в Екатеринбурге. И так получилось, что с Катей не перезванивался он почти неделю. Вернее, он, конечно, звонил, но не заставал Катю дома, а когда Катя позвонила сама, чтобы сообщить о беде, Гоша уже уехал в аэропорт. В аэропорту, в свою очередь, проторчал почти день по причине нелетной погоды...

Короче говоря, в Москве Гоша появился лишь в день Машиных девятин...

Совершенно убитый страшным известием, Гоша напился на поминках так, что потом полдня приходил в себя. Очухавшись, позвонил Кате, предложил встретиться в любимом кафе. Катя согласилась.

Гоша, пришедший чуть раньше, первым делом, пока Катя не видит, попросил пива, а уже потом, дождавшись Катю, заказал кучу всякой еды.

Однако, когда всю эту еду принесли, Гоша к ней почти не притронулся — кусок не лез в горло.

Не блистала аппетитом и Катя.

— Ну как это все переварить, — Гоша выглядел неважно: синяки под глазами, бледное лицо. — Я случайно успел. Приезжаю из Внукова, открыть дверь тороплюсь, потому что там телефон разрывается... И мне говорят, что Маши — нет ! Что девять дней уже!.. И чтобы я шел пить за упокой ее души! — Гоша отхлебнул из стакана минералки.

— Ты меня позвал, чтобы рассказать, как тебе больно? — довольно сухо спросила Катя.

— Знаю, знаю... кому больнее, знаю... Жизнь — паскуда. То есть не жизнь, конечно, а смерть.

— Жизнь виновата только в том, что на такой тоненькой нитке подвешена, — заметила Катя.

— Да, это я понял только там, за поминальным столом, — медленно проговорил Гоша. — Во время всех этих хороших речей...

— И ни у кого не хватило духу сказать: да, путано, сложно жила Маша в последний свой год. Но никто ей не судья. Этот год — он как тот «серпантин», по которому ее везли... в дождь со снегом...

— Погоди, Катюш, я не очень понял, — Гоша накрыл Катину руку своей, — везли-то ее — к дому отдыха?

— Везли ее, милый мой, к «Идеалу»! Я серьезно: «Идеал» — это название роскошного белого санатория, высоко над уровнем моря. Главврач там — шведовский приятель. Отставной полковник медицинской службы. Он Машеньку встречал — ее одну... В тот день не было массового заезда. Не просто послал «Волгу», а сам поехал с водителем.

— И что — все трое?..

— «Икарус» в лоб, — Катя быстро кивнула.

— «Идеалы» эти — черт их возьми, — выругался Гоша в сердцах. — И Шведов этот... За какой ни потяни узелок — все ведут к Шведову!

— Перестань, — оборвала его Катя. — Мы ему не судьи. А если кого-то и судить — то меня...

— Что-о? — не понял Гоша. — Ты-то при чем?

— А при том, что это с моего благословения Маша решила броситься в этот омут!.. В этот роман... — Катя помолчала. У нее не было подруги ближе меня, так вышло... Раньше всех и больше всех обо всей этой истории знала я! Она ведь не хотела к нему уходить, колебалась... А я ей: мол, мы не только перед Домашними своими в долгу, а еще и перед собой, перед душой собственной... Звучало уж как убедительно... А что вышло? — Катя замолчала, закрыла лицо руками — пальцы ее дрожали.

Гоша налил в стакан воды, протянул.

Катя сначала, покачав головой, отказалась. Потом всетаки стала пить мелкими глотками.

— Ну Катюш. Ну... успокойся, — Гоша погладил Катю по волосам. — Послушай меня. За эти дни я... кое-что понял. Теперь я точно знаю, что... — Гоша с трудом подбирал слова. — Ну, в общем, больше ты не оттолкнешь меня. Я решил. Кончились фокусы.

— Нужна было катастрофа, чтобы снизошла на нас такая благодать? — вытирая заплаканные глаза, спросила Катя.

— Ругай меня, Катерина, ругай меня, — улыбнулся Гоша. — Теперь ты имеешь на это полное право.

— Но я ведь еще не твоя жена, — возразила Катя.

— Уже можешь считать, что моя, — заверил Гоша.

— Кстати, паспорт у меня с собой, — подыграла Катя.

— Тем лучше, — Гоша взглянул на часы, — мы замечательно успеваем.

— Только я хочу во Дворец, — сказала Катя.

— Очень хорошо. Поедем во Дворец.

— И чтобы все было по-настоящему — и с платьем и с фатой.

— И с платьем и с фатой. И даже с цветами к могиле Неизвестного солдата... — расплылся в улыбке Гоша.

Катя вздохнула. Счастливо и с облегчением...

На похоронах матери Саша не плакал, держался молодцом, но по ночам часто давал волю слезам, думая лишь о том, как бы плакать как можно тише, — чтобы не услышал Шведов. Ведь теперь в просторной шведовской квартире они жили вдвоем: сын, оставшийся без матери, и муж, потерявший любимую жену.

Саша что-то писал в блокноте, когда дверь приоткрыл Шведов.

— Помешал, Саша? — с извинительной интонацией спросил Шведов. — Мне нужно кое-что сказать тебе, точнее, спросить.

За последние две недели Игорь Андреевич заметно постарел и осунулся: прибавилось седых волос, глубже легли морщины. Даже былая шведовская осанка куда-то исчезла: Игорь Андреевич как-то ссутулился, казался теперь ниже ростом.