Когда Сергей открыл дверь, избитый, окровавленный сын упал ему на руки.

Увидев мальчика, Маша издала какой-то нечленораздельный звук и бросилась в прихожую. А из оставшейся лежать на столе трубки все еще доносился растерянный голос Шведова:

— Маша! Маша! Что случилось?!

Лампочка, на секунду осветив узкое пространство коридора, слабо щелкнула и погасла. Сергей секунду постоял в темноте. Вытянув руки, нащупал вешалку. Где-то здесь должна лежать его папка с бумагами. И надо же было лампочке перегореть именно сейчас? Ведь, насколько он помнил, служила бессменно около года, а то и больше. И вдруг перегорела. Да, все разваливается в этом доме, все рушится прямо на глазах. Он только покачал головой. Проведя рукой по стене, он дотянулся до тумбочки. Скользнул ладонью по неровной поверхности. «Черт», — он громко выругался. Что-то острое впилось в ладонь. Похоже на занозу. Где же эти бумаги?

Маша, сидя в кресле, уже десять минут терла тряпкой его ручку, сметая невидимую пыль. Ей было очень плохо, хотелось плакать. Только плакать нельзя. Зачем пугать Сашу? Да и что может подумать Сергей? Ей и так стыдно не то что смотреть ему в глаза, но и просто поднимать голову. Обидчику часто гораздо тяжелее, чем обиженному. А она чувствовала себя именно обидчиком, хотя и невольным.

В коридоре Сергей наконец наткнулся на папку, еще раз громко чертыхнулся и застыл на пороге в комнату, рассматривая ушибленное место.

Да, это была действительно заноза, крохотная, не больше игольного ушка. Но боль она причиняла — будь здоров. И она тоже. Сергей посмотрел на Машу. Она сидела, низко опустив голову, сжавшись, словно замерзший ребенок. Посторонний бы подумал, что это он, Сергей, решил уйти. Разве может этакое ангельское создание разрушить его жизнь, жизнь детей, лишить их своей любви... Да что уж там! Он вздохнул, круто развернулся и пошел на кухню.

...Торопливо оглядевшись, Шведов побежал через улицу к телефонам-автоматам. Опытным взглядом он сразу отметил, что оба не работают. Пришлось пройти до угла, постоянно посматривая на оставленную около тротуара машину. Вдруг кому-нибудь взбредет в голову прокатиться в его отсутствие.

Зазвонивший телефон заставил Машу вздрогнуть. Первый же звонок словно бы оглушил ее. Звук просто бил по ушам. Она обхватила голову руками.

Сергей ждал долго. Наконец, не выдержав, он выскочил в комнату и яростно прошептал:

— Ты соображаешь, что делаешь? Ты же Сашу разбудишь! Не отрывая ладоней от лица, Маша заплакала. Заплакала с облегчением. Дверь детской тихо отворилась. Показалось измученное Сашино личико, покрытое желто-зелеными разводами. Он неловко переступил на пороге, почесал живот.

Маша мельком взглянула на сына, быстро вытерла слезы, глубоко вздыхая.

— Я не сплю... — протянул Саша, сам готовый заплакать. Маша на секунду отвернулась, вытирая мокрый подбородок:

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально...

Саша еще раз поглядел на родителей. Казалось, что он переживает за них не меньше, чем они за него. Быстро ступая голыми ногами, он опустив глаза прошел мимо отца, направляясь в туалет.

Маша затравленно посмотрела на Сергея. Он только отвел глаза.

Второй телефонный звонок заставил вздрогнуть не одну Машу. На этот раз Сергей не выдержал и схватил трубку.

— Алло, алло! Говорите...

— Сергей, что же ты так кричишь-то? — Анна Степановна, поморщившись, отнесла трубку от уха. — Да, это я. Ну что? Он заговорил?

Маша смотрела на Сергея снизу вверх, комкая в руке грязную тряпку. Он помолчал.

— Нет, мама, — наконец произнес он.

Анатолий Федорович с беспокойством посмотрел на жену:

— Рассказал что-нибудь?

Анна Степановна, не выпуская трубку, повернулась и отрицательно покачала головой. Наконец после долгой паузы она заговорила:

— Что же делать? Ведь уже неделя прошла! — Анатолий Федорович покачал головой. — Ну хорошо, хорошо. Только я умоляю, если что-нибудь изменится — обязательно сообщите. Ведь мы тоже волнуемся. Я позвоню попозже. — Тяжело вздохнув, она опустила трубку, постояла так несколько секунд, скорбно поджав губы.

— Бедный мальчик, — тихо проговорил Анатолий Федорович.

Анна Степановна грустно покачала головой.

Саша совсем измучился за эти несколько дней. Он ощущал, что в доме что-то неладно, но не мог определить, что именно. Его неприятности, и это не подлежало сомнению, только отсрочили наступление какого-то события, способного изменить их жизнь. Все происходящее подтверждало самые худшие предположения: родители почти не разговаривают друг с другом, отец стал раздражителен, а мама плачет чуть ли не каждый день.

Саша зашел в ванную, привстав на носочки, принялся рассматривать свои синяки. Он почти не расстроился, когда нащупал худенькой рукой еще одну шишку на лбу, не замеченную им прежде. Собственные проблемы его почти не тревожили. Саша знал, что все уладится. Иначе и быть не могло. Он тихо открыл дверь, стараясь не смотреть на родителей, прошел в свою комнату.

Едва только сын скрылся, Маша глубоко вздохнула, пытаясь подавить рыдания. Ей это не удалось, и уже через минуту она тихо плакала, пытаясь вытереть слезы мокрой ладонью. Сергей молча постоял. Ему было тяжело смотреть на эту сцену, но и сказать он ничего не мог. Чувствовал, что получится фальшиво. Медленно развернувшись, он отправился на кухню.

Кто-то позвонил в дверь. Сергей вернулся в комнату, вопросительно посмотрел на Машу.

— Я не знаю... Я никого не жду... — пробормотала она, пытаясь успокоиться. Позвонили еще раз. Сергей решительно отправился в коридор. Повернув ключ, с силой дернул на себя дверь.

На пороге, улыбаясь, стояла Катя. Рядом с ней — современно одетый мужчина с искусственной бородой, накладным красным носом и такой же красной шапкой.

Сергей мрачно взглянул на гостей и отошел от двери, пропуская их в темный коридор.

— Привет, братик! — радостно закричала Катя.

— Хенде хох! — заорал Дед Мороз — Гоша. — Лос-лос! Батья! Курка, яйки есть?! Найн?! Тогда держи, — он протянул огромный украшенный цветком из шелковой ленты сверток. — Спецрейсом из Мюнхена. Наш простой немецкий Санта Клаус передает вам подарки с неметчины!

Сергей лениво потянулся за пакетом, повертел его в руках:

— Я даже не знал, что ты в Германии...

— Может быть, ты еще не знал, но наши доблестные дивизии стоят там аж с сорок пятого года. — Гоша торопливо стянул с себя шапку и маску, засунул их в карман пальто, быстро разделся. — Гуманитарная помощь нам обеспечена, браток. Эй, слушай, свет зажги, да! — Гоша пощелкал выключателем, не дождавшись никакого эффекта, нащупал Катю, помог ей снять куртку. — Судя по всему, семейный праздник Новый год в последний раз был встречен с мамочкой и папочкой в расположении доблестных оккупационных... или освободительных... Короче, краснознаменных войск. — Он пригладил волосы. — Внутрь пускают?

Сергей протянул руку, приглашая гостей пройти в комнату. Гоша подхватил Катю под руку. У самой двери навстречу им вышла Маша. Она растерянно оглядела их:

— О, братик... Катя?

Гоша схватил Машу за плечо, притянул к себе, чмокнул в щеку, потом прижал к груди.

— Ты что? Пьяный?! — удивилась Маша.

Катя схватила Гошу за руку и потянула к выходу:

— Нас не ждали, нам не рады, — и тут же рассмеялась: — Ты что, Маш? Мы вам мешаем?

— Рады, только тихо! Сашка лег спать, — опустив голову, проговорил Сергей.

— А Юлька из Эстонии вернулась? — поинтересовалась Катя.

— Через пять дней, — коротко ответил Сергей.

Гоша развернулся и, отстранив Катю, зашагал на кухню. Первым делом он по-хозяйски проверил холодильник:

— Швепса — нет. Гамбургеров не завезли... А чего это вы такие невеселые?

В коридоре Катя почти обиженно поинтересовалась у Маши:

— Почему ты не удивилась, что мы пришли вместе?

— Я удивилась, — спокойно сказала Маша.