— А чью?

— Сережкину. — Заметив недоумение на Юлином лице, Максим снизошел, упомянул фамилию: — Крылова. Ему на гастролях в Израиле подарили. Он там весь месяц не брился, не стригся, ребята говорят — жара дикая, а он в смокинге на солнце работает. Ну а там работу ценят!

— Что ты говоришь?! — Юля чуть было не «переиграла» свой интерес к сплетням из мира шоу-бизнеса, но Биг-Мак не обратил внимание и не без удовольствия продолжал:

— Киркорова на днях видел. Он — к нам за «фанерой», ну за фонограммой, значит, заезжал. Опять вырос. И толстый, ужас. Я ему, не сдержался, сказал даже: «Ты, Филя, скоро в телевизор не поместишься». Он заржал и говорит, мол, не боись, Биг-Мак, японцы новые кинескопы придумали — два метра по диагонали.

— Ну а ты?

— А что я? Я с Мадлен работал, мне не до него. Это потом ребята рассказали, что он всем хвастал, как мы с ним классно репризами обменялись.

Тут Юля не выдержала:

— Слушай, Макс, ты что, меня совсем за идиотку держишь?

— Чего?!

— Ничего. Интересно, если тебя спросить на улице, сколько времени, ты хоть тогда правду скажешь?

Биг-Мак обиженно пожал плечами.

— Я эту вашу «попсу» вообще не перевариваю, — решила добить «лучшего друга Киркорова» Юля. — Я девушка старомодная. Бах. Вивальди.

— А к Мадлен на концерт тебя ветром задуло? — Биг-Мак скептически ухмыльнулся.

— К Мадлен нет, — честно призналась Юля. — Она не такая, как все. То есть когда я ее слушала на кассетах, она была не такая. А на сцене... Я даже глазам своим не поверила.

Биг-Мак как-то весь напрягся. Даже Юля заметила.

— Ты чего, Максим?

— Обещай никому не говорить! — потребовал вдруг Биг-Мак таким тоном, как если бы собирался сейчас поведать Юле тайну бесследно исчезнувшего золота партии.

— Про что? Про машину Газманова? Или жениха Пугачевой?

— Я тебе сейчас одну вещь скажу, — тихо сказал Биг-Мак и зачем-то оглянулся, — только обещай никому, ладно?

— На тебя ссылаться — свою репутацию губить, — заметила Юля немилосердно.

Но жажда обрести наконец Юлино доверие была столь сильна, что Биг-Мак пропустил обидные слова мимо ушей.

— Ты видела не Мадлен, — проговорил он медленно и почти по слогам.

— Как это?

— На концерте была не Мадлен. Ну, не настоящая Мадлен.

— Ничего не понимаю. — Интуиция подсказывала Юле, что это как раз тот самый случай, когда исключение подтверждает правило — врун говорит правду.

— То есть это тоже, конечно, Мадлен, — продолжал тем временем Максим, — но не вся. Только ее часть.

— Объясни, — потребовала Юля.

— Понимаешь, — Биг-Мак говорил по-прежнему тихо, — в шоу-бизнесе талант или там голос — это еще не все. Нужна еще и внешность, и умение себя подать, и продуманный имидж, и большие, очень большие деньги на раскрутку. Ведь чтобы исполнитель стал приносить продюсеру большие деньги, нужно в него много вложить!

-Ну...

— Ну вот. Есть одна девушка. Молодая. С голосом, талантом. Но инвалид. Не помню я, как ее болезнь называется. Только ходить она не может. В креслице ездит. Инвалидном. С позавчерашнего дня на электрической тяге. Сам ей, между прочим, зарядное устройство для аккумулятора монтировал. Отличное кресло, японское.

— Подожди, — перебила Юля, — так это она поет?

— Ну да. А эта куколка только по сцене скачет и фигуру свою демонстрирует. Хотя нет. Ей еще кое-что делать приходится. Но к этому уже я отношения не имею. Это Иннокентий! Продюсер наш. Генеральный.

— А почему она сама не выступает? — наивно спросила Юля.

Биг-Мак вздохнул. Хлебнул холодного чаю.

— Объясняю еще раз, медленно. Чтобы попасть на сцену, необходимо пройти отбор. Или на конкурсе, или еще как-нибудь. Это не простое и довольно жесткое дело. Настоящая Мадлен, та, которая поет, прислала свои любительские фонограммы. Иннокентий почувствовал запах денег. Поехал куда-то в Подольск, между прочим, к черту на рога. Он говорил, что по дороге колесо проколол, хотел вернуться, но как чувствовал, добрался все-таки. Она ему спела. Вживую. Он обалдел, но виду не подал. Две недели думал. Не выпускать же инвалида на сцену! Потом построил вот комбинацию. Объявил конкурс танцовщиц. Выбрал эту. Настю. Ее Настя зовут.

— А ту? — спросила Юля. Биг-Мак улыбнулся.

— Ты будешь смеяться, но та действительно Мадлен! Представляешь? В Подольске! Мадлен... — Максим снова глотнул чаю. — Впрочем, у меня знакомый есть, тоже на Иннокентия работает, в газетах пишет, так тот вообще — Анри!

— И она согласилась?

— А почему нет? Приличная сумма денег сразу, грамотно составленный контракт — и она уже пикнуть без Иннокентия не может.

— Но это же нечестно?! — с негодованием воскликнула Юля.

— Почему? — не согласился Биг-Мак. — Так бы она прозябала там у себя в провинции. А теперь у нее не только японская каталка. Лучшие лекарства, квартира в Москве... И потом. Ей же главное всегда было — петь. Теперь она не просто поет. А на отличной аппаратуре!

— Не верю я тебе, — сказала Юля.

— Во что не веришь? Что у нее аппаратура отличная?

— Да вообще не верю. Во всю эту историю.

— А если я тебе ее покажу — поверишь?

— Если покажешь — поверю.

— Отлично. Завтра ты ее увидишь, — пообещал Биг-Мак. — А как? Поеду к ней завтра с продуктами, возьму тебя с собой. Сама все и увидишь... Но одно условие.

— Какое?

— Дорогу не запоминать и никому ничего не рассказывать, — сказал Максим очень серьезно.

— Конспиратор!

— Юль, если история с Мадлен раскроется, — снова очень серьезно сказал Биг-Мак, — Иннокентий рискует потерять все, что вложил. А вложены миллионы.

— Да ладно..!.

— Юлька, за такие вещи убить могут, — выпалил вдруг Максим.

— За какие такие вещи?

— За деньги! За такие деньги! — трагическим шепотом проговорил Биг-Мак.

Юля только отмахнулась. Она конечно же ни одной секунды не сомневалась, что Биг-Мак, как всегда, «немножко преувеличивает».

После того как Ползунова так неудачно осуществила «вмешательство» в личные дела Регины, намекнув на ее тайное чувство к Шведову, Регина решила на Леночку обидеться. Поскольку «всякому безобразию» — как говаривал один литературный персонаж — «есть свое приличие». Поэтому когда Ползунова в очередной раз появилась в приемной, Регина была суха.

Ползунова даже оторопела:

— У, какой взгляд... Так политики смотрят на людей, которые им больше не нужны.

— У меня просто много работы, — сказала Регина.

— Я вас долго не задержу. Мне нужен адрес больницы, где лежит Маша.

— А зачем вам? — Регина насторожилась.

— Хочу ее навестить. Мы же почти подруги.

— Для этого требуется разрешение Игоря Андреевича.

— Ну, к чему такие формальности? У Игоря Андреевича и без того много дел.

Регина уже готовила в уме ответ, когда появился сам модельер. Он был явно в хорошем расположении духа.

— А, Леночка, — Шведов поцеловал даме ручку. — Здравствуйте, здравствуйте. Вчера видел по телевизору вашего папашу. Произвел, произвел.

— Неужели вам понравился его скучный монолог? — Леночка даже гримаску скорчила.

— Я имею в виду костюм, — улыбнулся Шведов. — В этом вопросе у наших руководителей наметился явный прогресс. Простите, спешу. Регина, зайди ко мне.

— Сейчас, Игорь Андреевич. Я только... — Регина вопросительно посмотрела на Ползунову.

— Идите-идите, — разрешила Леночка, — я подожду. — Она опустилась в кресло, закинула ногу на ногу. — Нам еще есть о чем поговорить. Кстати, вы заметили, как он на меня посмотрел сегодня?

— Ну и как же?

— В нужном направлении. Ну, вы идите-идите, у меня время есть.

Не удостоив Ползунову ответом, Регина исчезла в кабинете Шведова.

Игорь Андреевич уже разговаривал по телефону.

— Значит, состояние прежнее? А профессор?.. Понятно... Она ест что-нибудь? Хорошо, буду вам звонить, и вы мне в случае чего, да? — Положив трубку, Шведов тут же обратился к Регине: — Значит, записывай: апельсины, бананы, киви, шоколад... Так, что-то я еще... А, ну конечно, — морковь! Обязательно. И не с рынка, а лучше в каком-нибудь супермаркете. Там, говорят, она, — Шведов щелкнул пальцами, — ну как это?..